А вообще во всех наших встречах в Казахстане аудитория встречала нас восторженно: удивительно симпатичные, не избалованные вниманием столичных гостей были там люди. Аркадий, молодой, высокий, красивый, рассказывал со сцены о своих произведениях, о работе писателя, о своих взглядах на фантастику. Вероятно, не всё в его выступлениях было близко и понятно слушателям, но провожали его не менее дружными и искренними аплодисментами, чем дуэт поэтов-песенников, чем прелестного Джима Паттерсона с его морскими и лирическими стихами, чем Ваню Лысцова, с некоторым завыванием читавшего свои «народные», заполненные диалектизмами стихи. Однажды, когда в Уральском пединституте мы выступали чуть не до полуночи и нас все никак не хотели отпускать студенты, местная власть в лице молодой, красивой «комсомольской богини» Клары нервозно торопила нас скорее заканчивать встречу. Оказывается, в это время в одной близлежащей деревне уже вовсю кипели котлы с бешбармаком, стол был уставлен литровыми банками с черной икрой и бутылками с коньяком — дело было лишь за нами. (Такого изобилия на столе я больше никогда не видела.) Только мы прибыли (время было заполночь), за стол уселась местная «знать». Главной персоной, как официальная глава делегации, оказалась на этом застолье я. И поэтому мне вручили голову барана, которую я должна была расчленить на части и распределить эти части между высокопоставленными гостями. Благо, рядом сидела Клара и тихо подсказывала мне: «Глаз — председателю КГБ, ухо — главному милиционеру» — и т. д., в том же духе. Потом ели прямо руки ми из общей миски вкуснейший, жирнейший бешбармак, пили коньяк, выходили на улицу подышать — и так до пяти утра. Это испытание не выдержал только Джим: его, ухватившегося мертвой хваткой за полюбившуюся ему Клару, внесли в машину, остальные расселись по машинам самостоятельно. Помню, что сама я с трудом разыскала свою койку в двенадцатиместном гостиничном номере: было около шести утра, и было мне муторно. А в 9 утра нас уже ждали ребятишки в одной из школ города Уральска. Мой биологический будильник сработал как всегда точно: в половине девятого мы с Кларой вошли в комнату наших мужчин. Храп там стоял могучий. Надежда наша обнаружить кого-нибудь живого среди этих распластавшихся тел едва тлела. Однако два «тела» — Аркадия и Джима — оказались весьма сознательными. Они поднялись, и мы блестяще провели встречу со школьниками.
Здравствуй, дорогой Боб.
О поездке в Горький я напишу маме, там и прочти. А тебе я хочу отчитаться за посещение «Вопросов литературы». Говорил со мною сам Озеров. На нашей статье его резолюция: «Тов. Лазарев. Статью нужно довести. Вызовите соавторов». Ну, соответственно, вызвали. Озеров — хмурый интеллигентный мужик с брезгливыми губами. Статью держал двумя пальцами и во время разговора небрежно ее листал, делая язвительные замечания и читая избранные места издевательским голосом. Говорилось много: и о тупости стариков, не понимающих роли фантастики; и о — заметь! — том, что они, «Вопросы л-ры», всегда занимали в отношении фантастики хорошую позицию, и о том, как надо писать статьи. А по сути вопроса нам предложено следующее:
1. Статью переделать.
2. Статья принимается журналом.
3. Журнал ждет переделанную статью в конце октября — начале ноября с тем, чтобы опубликовать ее в январском №.
Какие от нас ждут переделки:
1. Чтобы статья была написана не литературоведами, а подана как результат размышлений двух талантливых авторов.
2. Все определения, перечисления, дефиниции и научные термины убрать раз — навсегда — совсем. Соответственно, вышвырнуть в корзину почти всю первую четверть статьи. Исходить из того, что читатель «ВЛ» и без нас знает, во всяком случае — интуитивно, что понимается под фантастикой, и для чего читают худ. л-ру, и что фантастика нужна.
3. Круто изменить тон статьи. Сделать ее нападательной, агрессивной, а не жалобной. И злой и веселой. До издевательности.
4. Больше ставить проблем и оставлять их нерешенными. Сделать статью дискуссионной. Они хотят втянуть в обсуждение проблем фантастики большую критику.
5. Основной упор сделать на то, о чем мы мало и несмело говорили: о неумении и боязни больших литераторов. Размерами нас не ограничивают.
Вот так-то. М. п. «ВЛ» здорово взялись за это дело. Прочитай в № 8 статью Ефремова и в № 6 статью Кагарлицкого.[364] Это, правда, не совсем то, что нужно, но когда я возразил Озерову, он резонно ответил: «Вот вы и сделайте то, что нужно».
Пока всё. Жду ответа и соображений.
Целую, привет Адке, твой Арк.
Дорогой брат!
Посылаю тебе первую половину статьи, как я себе ее мыслю. Твое дело — закончить. Мои предложения:
1) Раздел критики оставить без изменений, только меньше нажимать на Кочетовых и Николаевых (стр. 23 первого варианта).
2) Раздел читателя дать без классификации, просто провести идею, что читатели бывают разные, причем распространить это на всю литературу.
3) Раздел «перспективы» увеличить. Дать там понятие об уэллсовском направлении (стр. 8). Рассказать о расколе в фантастике и покритиковать:
а) Позиция Сытина—Немцова — примитивизм, расчет на неграмотных.
б) Позиция Росоховатского — в фантастике важна головокружительная идея, а не литература — помнишь?
в) позиция Днепрова—Анфилова: строгая научность фантастики.
И придумать к статье концовку. Жду присыла статьи числу к 20-му.
Теперь такое дело. Андреев требует нашего выступления в «Лит. газ.» Я накропаю страниц 7–8 на машинке. Прошу полномочий.
Гансовского хочу заставить дать в «Лит. газ.» статью о «Возвращении».
И еще — пока строго конфиденциально от мамы: с 1 ноября я ухожу с работы. В декабре буду в Л-де до Нового Года. Всё. Целую крепко, твой Арк. Привет всем.
Дорогой Боб.
Во первых строках уведомляю тебя, что из моей попытки удрать из Детгиза ничего пока не вышло. Меня ловко обезвредили предложением взять три месяца творческого отпуска, кои я и взял. Итак, с 1 ноября я в творческом отпуске. В конце ноября или в самом начале декабря я имею быть в Ленинграде и не уеду оттуда до тех пор, пока мы не напишем хотя бы одну повесть — пусть мне придется жить на ваших хлебах до марта (на этот случай мне дали понять, что если я не уложусь, отпуск можно будет продлить). Было бы, конечно, очень славно, если бы тебе тоже удалось взять отпуск, но учти, это совсем не обязательно, особливо если это связано с какими-нибудь унижениями. Итак, я в декабре буду в Л-де. Ты спросишь: почему не в ноябре? Я отвечу прямо, по-стариковски,[365] со всей ответственностью: я не хочу приезжать с пустыми руками. Я хочу привезти черновик рукописи страниц на сто — сто пятьдесят. Ты с удивлением и недоверием спросишь: черновик чего? И я тебе, смущаясь и краснея, пролепечу в ответ: «К-к-кракена…» Увы, я сознаюсь: я хочу писать «Кракена». И я его, простите, буду писать по три-пять страниц ежедневно с первого ноября. Абгемахт? Но ты не приходи в гнев, о! Брат мой. Мало того, шли мне ситуации и предложения (по возможности). Черновик будет — я знаю — похабен, но надо же с чего-то начинать! Сейчас я ломаю голову над подробностями сюжета, думаю и думаю, даже аппетит потерял. К первому ноября надеюсь все обдумать. (Конец первого периода)
Во вторых строках уведомляю тебя, что «Альманах» с «Должен жить» будет получен сигналом примерно в понедельник, 22-го. О «Стажерах» пока ничего не слышно, и это хорошо. Если бы «С» вышли после того, как альманах поступит в продажу, было бы идеально. Что касается до сборника «Фантастика 62», где будет публиковаться «Попытка к бегству», то сей сборник подписан в печать и послан в типографию раз и навсегда.