Представляя новый курс, Ленин подчеркивал его политическое значение: нельзя успешно управлять такой страной, как Россия, без поддержки со стороны крестьянства, составлявшего огромное большинство населения. В одном из разговоров Каменев сказал, что первоочередная задача теперешней политики — «внести политическое успокоение в крестьянство», а затем побудить его увеличить посевные площади⁸⁷. Ранее ходившее в классовых врагах, крестьянство ныне стало союзником. Ленин признал тот факт, прежде им не учитывавшийся, что в России, в отличие от почти всех европейских стран, большинство сельского населения не было ни наемными рабочими, ни арендаторами, а независимыми мелкими производителями⁸⁸. Разумеется, они были типичными «мелкими буржуями» и уступка им позорным отступлением, но лишь временным: по Ленину, речь шла лишь об «экономической передышке», а Бухарин и Д.Б.Рязанов, проводя аналогию с Брест-Литовским договором, говорили о «крестьянском Бресте»⁸⁹. Как долго эта «передышка» может продлиться, не говорилось, но однажды Ленин признал, что для того, чтобы «переделать» крестьян, нужны поколения⁹⁰. Эти и другие замечания Ленина на сей счет дают основания предполагать, что, хотя и он видел конечную цель в коллективизации, он, быть может, не взялся бы проводить ее столь скоропалительно, как это сделал Сталин.

В апреле 1921 г. было разъяснено, что новая политика накладывала на каждое крестьянское хозяйство обязательство сдать заранее установленную меру зерна, картофеля и масличных культур. Позднее к списку добавились яйца, молочные продукты, шерсть, табак, сено, фрукты, мед, мясо и сыромятная кожа⁹¹. Объем зерна определялся, исходя из минимальных потребностей Красной Армии, промышленных рабочих и других несельскохозяйственных групп населения. Распределение налога, возложенное на сельские Советы, должно было соизмеряться с тем, что каждое конкретное крестьянское хозяйство может произвести, исходя из его размеров, площади пахотной земли и величины местных урожаев в этой местности. Чтобы побудить крестьян увеличить объем производимой ими сельхозпродукции, декрет опирался в своих расчетах на размеры всей облагаемой налогом земли, то есть на всю потенциальную, а не на реально обрабатываемую площадь. Принцип круговой ответственности за выполнение государственных заданий отменялся⁹².

Первый продналог был установлен в размере 240 млн пудов, что было на 60 млн меньше собранного в 1920 г. и составляло лишь 41 % от квоты продразверстки, ранее установленной на 1921 г. Правительство надеялось покрыть разницу, предложив крестьянам мануфактуру в обмен на излишки на бартерной основе, что по расчетам должно было принести дополнительные 160 млн пудов⁹³. Эти ожидания, однако, не оправдались — из-за сильнейшей засухи, поразившей весной 1921 года основные хлебородные земли, вместо предполагаемых 240 миллионов продналог дал лишь 128 миллионов⁹⁴. Не спас и бартер, поскольку предложить крестьянам для обмена было, собственно, нечего.

Хотя новая политика не принесла немедленных перемен к лучшему, ведь поначалу она оказалась даже менее продуктивна, чем продразверстка, но она знаменовала значительный сдвиг в коммунистическом сознании, давший впоследствии положительные результаты. Ибо в противоположность прежней практике, считавшей крестьян лишь объектом эксплуатации, продналог хоть в какой-то мере учитывал и их интересы.

Если экономическая польза новой аграрной политики была не сразу очевидна, то политическая ее выгода обнаружилась тотчас же. Отмена продразверстки лишила «горючего» мужицкие бунты. На следующий год Ленин мог заявить, что крестьянские восстания, прежде «определявшие общую картину России», прекратились. [Ленин В.И. Соч. 3-е изд. Т. 27. С. 347. Текст этого пассажа в последующих изданиях сочинений Ленина (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 285) звучит иначе.].

Вводя продналог, большевики не помышляли о том, какие еще важные перемены это вызовет к жизни, ибо не предполагали что-либо менять в центральном управлении народным хозяйством, и тем более не собирались терять государственную монополию в торговле и легкой промышленности. Они твердо рассчитывали собрать излишки зерна путем обмена его на товары легкой промышленности. Вскоре стало очевидно, что эти надежды беспочвенны, в связи с чем, шаг за шагом, им приходилось проводить все более смелые реформы, создавшие в конце концов тот уникальный гибрид социализма и капитализма, который и носил название новой экономической политики (этот термин впервые вошел в обиход зимой 1921–1922 гг.)⁹⁵. Продналог «неизбежно подразумевал возрождение для крестьянства всех прав торговли в той части излишков зерна, которая оставалась в их распоряжении (в противном случае эта мера оказалась бы не более чем номинальной уступкой, не способной побудить увеличение сельхозпроизводства). Это, в свою очередь, вело к восстановлению рынка сельскохозяйственной продукции, а вслед за тем рыночных отношений, как естественного связующего звена между сельским хозяйством и промышленностью, и реанимации сферы денежного обращения»⁹⁶.

Продналог, таким образом, неизбежно вел, в первую очередь, к реставрации частной торговли зерном и другими сельхозпродуктами — а ведь не прошло и пятнадцати месяцев с тех пор, как Ленин клялся, что скорее все вымрут, чем он ослабит государственную монополию на торговлю зерном⁹⁷. Кроме того, это означало возврат к привычной денежной практике, со стабильной валютой, обеспеченной общепризнанными ценностями. Далее следовало ожидать отказа от государственной монополии в промышленности, поскольку крестьяне проявляли готовность расстаться с излишками только при условии, если могли приобрести на них продукцию легкой промышленности: а это, в свою очередь, влекло приватизацию доброй доли производства потребительских товаров. Таким образом, экстренные меры, предназначенные загасить пылающее всенародное восстание, увлекли большевиков на неизведанную тропу, которая могла привести к реставрации капитализма и увенчаться установлением «буржуазной демократии». [Хотя считается, что «военный коммунизм» был импровизацией, а нэп спланированным шагом, в действительности все было наоборот.].

В период между 1922 и 1924 гг. Москва отказалась от идеала безденежной экономики и обратилась к традиционной финансовой практике. Переход к денежным обязательствам был затруднен из-за того, что правительству требовались горы бумажных денег, чтобы покрыть бюджетный дефицит. В первые три года нэпа в Советском Союзе одновременно существовали две денежные системы: одну представляли собой практически обесценившиеся бумажки, называвшиеся дензнаками или совзнаками; другую — новые золотые рубли, называвшиеся «червонцами».

Бумажные рубли выпускались со скоростью, с какой только могли работать печатные станки. В 1921 г. их выпуск составил 16 триллионов, в 1922-м около двух квадриллионов: «Число из 16 знаков под более ясным экономическим небосклоном скорее ассоциировалось бы с астрономией, чем с финансами»⁹⁸. Крестьяне отказывались принимать «бумажки» и предпочитали иные эквиваленты, главным образом меры зерна.

Продолжая наводнять страну ничего не стоившими «бумажками», правительство предприняло меры для создания новой прочной валюты. Финансовые реформы были поручены Н.Н.Кутлеру, бывшему банкиру и министру в кабинете Сергея Витте, ставшему после ухода с государственной службы депутатом от кадетов в Думе, и Г.Я.Сокольникову, новому наркому финансов. Кутлер вошел в правление Госбанка, который был создан по его совету в октябре 1921 г. По его же рекомендации власти выпустили новую валюту и произвели пересчет государственного бюджета в царских рублях⁹⁹. (Двумя годами позже подобную реформу провели в Германии под эгидой директора Рейхсбанка Ялмара Шахта.) В ноябре 1922 г. Госбанку было дано право выпустить червонцы трех разных достоинств, обеспеченные на 25 % золотыми слитками и иностранными валютными резервами, а в остальном товарами и краткосрочными облигациями; каждый новый рубль представлял 7,7 грамма чистого золота, то есть золотой эквивалент 10 царских рублей. [В царской России червонцами назывались золотые монеты; большинство советских червонцев выпускались в виде бумажных, но имели хождение и металлические.]. Червонцы, предназначенные более для крупных денежных операций между государственными предприятиями, чем в качестве законного платежного средства, циркулировали наряду со старыми дензнаками, которые, несмотря на астрономические номиналы, были необходимы для мелких розничных сделок. (Ленин, недовольный восстановлением прежнего значения золота в денежной политике, пообещал, что, как только коммунизм победит в глобальном масштабе, этот металл будет применяться только при постройке сортиров¹⁰⁰.) К февралю 1924 г. девять десятых всех расчетов производились в червонцах¹⁰¹, в это время бумажные рубли были изъяты из обращения и заменены «государственными казначейскими билетами», приравненными по значению к одному царскому рублю. Тогда же крестьянам позволили расплачиваться по налогам с государством не только продуктами, но и частично или полностью деньгами.