«Они умерли, — заявил он, говоря о расстрелянных в СССР агентах ЦРУ, выданных Эймсом, — потому что Эймс хотел жить в полумиллионном доме и ездить на «ягуаре».
Думается, что здесь прокурор пытается переложить с больной головы на здоровую. Не надо быть семи пядей во лбу, дабы понять, что все расстрелянные агенты были с точки зрения законов СССР, а затем и России такими же предателями и изменниками, каким стал Эймс с позиции американского правосудия. Они не меньше его, а может быть и больше, хотели материальных благ. Да и на путь предательства большинство из них встало гораздо раньше, чем Эймс. Поэтому создается впечатление, что основные тезисы своего выступления прокурор позаимствовал у небезызвестного Андрея Вышинского. Недаром данный пассаж прокурора вызвал откровенный смех у американских журналистов. В большей степени прав в этом отношении сам Эймс, который в своей речи на суде сказал: «Я испытываю глубочайшую симпатию к тем, кто пострадал от моих действий в Советском Союзе. Но мы сделали одинаковый выбор, и нас ждали одинаковые последствия».
Впрочем, думается, что следует процитировать и некоторые другие отрывки из последнего слова Эймса на суде:
«Из девяти лет моей преступной деятельности семь с половиной лет моя жена не догадывалась о ней. Потом из-за моей неосторожности она узнала правду и была ею сражена. Смертельно испугавшись последствий, которые ожидали всю семью, она умоляла меня порвать с русскими. Я манипулировал ею, обманывал ее, обещал порвать со службой внешней разведки России. Мария металась от намерения выдать меня ЦРУ до отчаянной надежды, что я дотяну до пенсии неразоблаченным. Она не имела ни малейшего представления об информации, которую я выдавал, и соответственно не могла оценить вреда, который я приносил Соединенным Штатам.
Жестокость, с которой государство пытается расправиться с моей женой, говорит лишь о желании наказать меня побольнее: это и месть, и пример другим. Наказать ее — значит, наказать меня вторично. Лишить нашего ребенка матери — значит, наказать меня в третий раз, больнее всего.
Я понимаю, что предал доверие государства, так же как предает доверие берущий взятку чиновник. Но как разведчик с 30-летним стажем я заявляю, что мои действия ни причинить серьезного ущерба Соединенным Штатам, ни оказать ощутимой помощи СССР и России не могли.
В апреле 1985 года, пытаясь расплатиться с долгами, я затеял шпионскую игру с КГБ. За 50 тыс. долларов я выдал КГБ имена нескольких советских граждан, сотрудничавших с ЦРУ. Но я был уверен, что это были «утки» КГБ, выдававшие ЦРУ по указке советской разведки заведомо ложную информацию. Таким образом, я не мог повредить им… Но затем я стал выдавать КГБ всех американских шпионов, известных мне в Москве. Это было обусловлено двумя факторами.
Во-первых, мои взгляды сместились влево с занимаемых мною ранее ультраправых позиций.
Во-вторых, я понял, что шпионаж в том виде, в каком он осуществляется ЦРУ и некоторыми другими американскими агентствами, был и остается бизнесом, служащим самому себе: касте карьеристов-бюрократов от разведки, которым удавалось, прикрываясь секретностью, обманывать несколько поколений американцев относительно необходимости и ценности работы разведки.
Не было и нет необходимости содержать тысячи офицеров разведки и десятки тысяч агентов во всех, преимущественно дружеских странах мира.
Сейчас, когда «холодная война» окончена и коммунистическая система рухнула, наша страна начинает дебаты о необходимости колоссальных затрат на обеспечение нашей безопасности. Но наряду с вопросом о необходимости новых поколений истребителей и бомбардировщиков правомерен вопрос о необходимости шпионажа.
Я буду рад, если мое дело превратится из шоу государственной истерии и лицемерия в национальную дискуссию о роли ЦРУ.
Нашими учителями в шпионаже были Великобритания и Советской Союз… ЦРУ успешно освоило их опыт, особенно по части бюрократизма и миссионерского рвения. И чем дольше мы будем обманывать себя в этом, тем более опасными мы будем становиться для самих себя и наших друзей, по-прежнему не представляя опасности для наших врагов».
В настоящее время Олдрич Эймс находиться в тюрьме особо строгого режима Алленвуд, штат Пенсильвания, где числится под номером 40087-083. Первое время он содержался в одиночной камере размером 2,7 на 3,5 метра, оборудованной душем, умывальником, туалетом, двухъярусной кроватью и небольшим письменным столом. После многочисленных просьб в середине 1996 года его перевели в двухместную камеру. Там соседом Эймса оказался другой бывший сотрудник ЦРУ Эдвин Уилсон, осужденный за продажу взрывчатых веществ Ливии. Теперь ему разрешено пять дней в неделю работать в одной из тюремных мастерских, а в остальное время он может читать газеты, книги и писать. Кроме того, он получил доступ к телефону, но звонить ему разрешается только ограниченному кругу лиц.
Несмотря на то что Эймс осужден по всей строгости закона, его бывшие коллеги питают к нему далеко не лучшие чувства. Один из них, пожелавший остаться неизвестным, сказал: «В свое время мы бы допросили его, вытянули бы из него все, что возможно, и тихо предали смерти».
Споры о причинах провала и ареста Эймса не утихают до сих пор. Американцы продолжают настаивать, что арест стал возможен благодаря кропотливой работе спецгруппы ЦРУ и ФБР по выявлению «крота». Официальные представители российских спецслужб вообще не комментируют «дело Эймса», ничего не признают, но и не отрицают. И это правильно. Достаточно вспомнить хотя бы о том, что после выступления в 1990 году бывшего начальника внешней контрразведки ПГУ Олега Калугина на митинге в Краснодаре, где он заявил, что лично работал с Уокерами, дело этих советских агентов было пересмотрено и они получили дополнительные сроки заключения.
Неофициально некоторые бывшие сотрудники ПГУ КГБ винят в провале Эймса руководство КГБ, которое слишком поспешно реализовало его информацию о предателях в рядах советских спецслужб, после чего американцы пришли к выводу, что в ЦРУ действует советский «крот». Так, например, считает завербовавший Эймса Виктор Черкашин, уверенный в том, что в провале Эймса виновен Владимир Крючков, пытавшийся арестами агентов ЦРУ доказать генсеку М. Горбачеву, что КГБ ведет дела как надо.
Другие сотрудники внешней разведки считают, что в случившемся виноват сам Эймс — он вел слишком шикарный образ жизни, а его легенда о происхождении денег легко проверялась. Вот что, например, говорит по этому поводу Борис Соломатин:
«Есть Эймсу в чем винить и себя — им было допущено немало ошибок. Его легенда об источнике денег легко проверялась, он прекратил докладывать об официальных встречах со связником, на которых происходили передачи денег и документов, делал вклады в банк сразу на следующий день после встречи со связником, хранил дома секретные документы, вел телефонные разговоры с женой по оперативным вопросам, купил дорогостоящий дом и машину не в рассрочку, как это обычно делается; он излишне шиковал, и это бросалось в глаза окружающим. Особенно Эймс расслабился, как он считает, в 1993 году, как раз когда ФБР вело его активную «разработку»: осуществляло постоянное наружное наблюдение, ставило в квартире «жучки», прослушивало телефоны и нашло в мусорном бачке черновик записи с условиями связи, которую он передал через тайник. Вся эта цепь ошибок Эймса, определявшихся его халатностью и недооценкой угрозы разоблачения его контрразведкой, позволила собрать против него достаточно улик, что вместе с его признанием обусловило передачу дела в суд».
Но есть и такие, кто уверен, что Эймса предали в Москве. Так, например, считает генерал-лейтенант КГБ в отставке Николай Сергеевич Леонов, долгое время проработавший в ПГУ начальником аналитического управления и заместителем начальника разведки по Американскому континенту. Его мнение абсолютно категорично:
«Я могу с уверенностью предположить, что Эймса предали. И предали в Москве. Долгие годы я лично занимался технологией обеспечения связи с нашей агентурой в США. В течение десяти последних лет она срабатывала безупречно, была неуязвимой. Прокол был невозможен. Все эти рассказы о компрометирующих материалах против Эймса, якобы найденных в его мусорных ящиках, об обративших на себя внимание расходах рассчитаны на дураков. Эймса, как и Уокера, которого якобы предала сама жена, «сдали» в Москве. И сделали это лица, имевшие служебное отношение к делу Эймса».