Как можно догадаться, О. Форш, вероятно, хотела связать декабризм с предшествующей историей. У нее декабризм должен был возникнуть не только после походов в Европу, но и в связи с предшествующим этапом русского освободительного движения. Она, вероятно, хотела показать преемственность декабризма от Радищева.
При всем этом в произведении О. Форш не все написано великолепно и не каждая строка неотразимо поражает воображение читателя*.
* М. Марич, коснувшаяся в "романе из эпохи декабристов" "Северное сияние" Южного общества, но продолжает список, начатый Ю. Тыняновым и О. Форш, так как ее роман повествует главным образом о том, что "кромсать шуршащий шелк, лионский бархат, тафту, кисею и тюль, делать из разноцветных лент банты и пышные "игу", собирать кружева и из всего этого создавать красивые наряды куда интереснее, чем воспитывать избалованную, капризную Адель". Ни к северному, ни к южному декабризму, ни к другим этапам и пунктам русского освободительного движения, ни к художественной литературе "все это" прямого отношения не имеет.
Роман Тынянова как бы эксцентричен по отношению к восстанию. Его главный герой не является вершиной, вокруг которой организуется историческое действие. Восстание оторвано от народа, и оно выпадает из истории европейского освободительного движения. Европа описана главным образом в связи с тем, что знакомство с нею оказало большое влияние на мировоззре-ние героя. Ничего больше. К России она почти не имеет касательства. Русская политика замкнута и локальна, выходов в европейскую политику в романе нет, а тема Греции связана со свободолюбием героя и с возможностью ухода от русских дел, на что герой не соглашается. В романе Тынянова самый главный вопрос эпохи - восстание 14 декабря - с Западом не связан. То есть он связан традиционно: в результате Отечественной войны 1812 года русские офицеры и солдаты, побывавшие в Европе, глотнули воздуха свободы и, возвратившись на родину, где сам государь сначала обещал, а потом перестал обещать конституцию, подняли бунт. На этом связи с Западом у романистов тотчас же пресекаются, если не считать непременных колкостей по адресу зловредной англичанки, которая гадит. У Тынянова, конечно, ничего про зловредную англичанку нет, но и Тынянов дальше идеологического влияния Европы на будущих декабристов не идет.
Нужно сказать, что эта традиционная для русской историографии концепция начата самими декабристами, продолжена Пушкиным и развита Герценом.
По соображениям, прямо противоположным тем, которые были у декабристов, Пушкина и Герцена, идея западного влияния старательно поддерживалась мерзавцами. У них эта идея выглядит необыкновенно выразительно, живописно и гнусно.
Вот как описывает возникновение декабризма историк александровского и николаевского царствований умеренный мерзавец Рафаил Зотов:
"Лучше исследовать, откуда взялись в России эти тайные общества, вовсе не соответствующие с нашими нравами и образом мыслей. Эта язва зашла к нам с Запада - из Германии и Франции. До войны 1813 года существовало в России одно тайное общество масонов... В других странах были задние ложи... скрывавшие разные политические замыслы. В России же не было и не могло быть ничего виновного в этих сходках, потому что всякое слово, всякое предложение записывались в протокол, который представлялся в Полицию. При том же большая часть Правительственных и Полицейских лиц была членами этих обществ. Если в 1818 году все они были закрыты, то, вo-первых, потому, что они никогда не должны бы были существовать. Для благотворения не нужно ни секретных эмблем, ни условных знаков; для добрых дел везде существуют общества, но не тайные, и вся Россия по чувству христианства составляет одно целое общество, где каждый рад помогать друг другу. Во-вторых, некоторые ложи вздумали иметь письменные сношения с иностранными и могли распространить вредные правила.
Кроме этих лож, не было в России никаких тайных обществ. Только после похода 1813-1815 годов многие из пылких недоучившихся юношей, видевших в Германии и во Франции столько всякого рода бундов и лож, задумали ввести подобные и в России...
А как во время этой кампании народ (немецкий. - А. Б.) часто обнаруживал прежде Правительств преданность к русским и решимость к разорванию оков своих, наложенных Наполеоном, то Государи, воспользовавшиеся Этим порывом всеобщих чувств, гласно и объявили, что по окончании войны предоставят подданным своим все заслуженные ими права свободы. Тайные общества решили после этого, что должно требовать Конституций, то есть договора между Государем и подданными.
Все эти умствования мало-помалу привились к некоторым из наших юношей. Пребывание во Франции еще более отуманило воображение их. Там народ менял формы правительств, как моды, и всякий челядинец важно толковал о правах граждан, не понимая, что все права соединены всегда с обязанностями и что без строгого, добросовестного исполнения последних никто не может пользоваться и первыми.
С этими идеями мнимых преобразований возвратилось много юношей в Россию, и, очень мало зная все сложные пружины государственного управления, задумали переделать их по-своему. Недовольные самолюбцы, будучи в мелких чинах, полагали, что они должны быть правителями над судьбой тысячей. Без заслуг обществу хотели" они управлять им. Видя местами злоупотребления (где, в каком веке и народе их не было?), они требовали в своих сходках не исправления, а истребления"*. "Эта язва пришла к нам с Запада..." - шипит ужаленный патриот. И ему вторили в годы Муравьева-вешателя, и в годы Победоносцева, и в годы Столыпина, и, конечно, самые беспробудные, беспросветные и бесстыжие негодяи. Такие "язвы", как свободолюбие, демократия, революции, действительно приходили к нам с Запада, и поэтому все российские мракобесы, жандармы режима, повара обожания, лакеи уважения, золотари прогресса, обозники веры, все черное, серое, грязное, что за века накопила империя, обливало грязью, обдавало вонью, травило и оплевывало Запад, тот, конечно, который создал "Декларацию прав человека и гражданина", "Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел", который в 1789 году снес Бастилию, в 1830-м сверг Бурбонов, в 48-м Орлеанов, в 70-м Бонапартов, с осатанением рычало на Запад с ненавистным его парламентом, с мерзкой его конституцией, с проклятой ихней свободой печати, с гнусным его благоговением перед личностью и достоинством.
* Р Зотов. Тридцатилетие Европы в царствование императора Николая I. Часть первая. СПб., 1857, стр. 26-28.
Тынянов опускает все, кроме идеологических, связи декабристов с Западом. Делает он это, скорее всего, не потому, что уверен в отсутствии другого влияния и других связей с Европой, а потому, что, опустив их, он получает еще одну возможность показать изолированность декабризма. Для того чтобы доказать это очень важное и совершенно правильное положение, Тынянов идет на жертву: он не использует важные документы*, в которых говорится о влиянии европейской дипломатии на политическую жизнь России, в частности о связях австрийского посольства с тайным обществом. Я говорю о так называемой австрийской интриге, о которой сообщил III отделению Булгарин.
* П. Е. Щ е г о л е в. Благоразумные сонеты из крепости (Декабрист А. О. Корнилович). В кн.: "Декабристы". М. - Л., Государственное издательство, 1926.
Попытка связать восстание в своей стране с иностранным влиянием характерна для мышления реакционных эпох. Это легко понять: куда приятнее считать, что восстание подброшено врагами, нежели вызвано ненавистью к своему любимому правительству. И поэтому все следственные производства по делам о покушении на существующий строй всегда начинаются с выяснения связей между преступником и заграницей.
Следует отметить, что впервые мысль о связях декабристов с заграницей приходит в голову Булгарину.
Будучи человеком необыкновенно подвижным и желая принести сразу и побольше пользы отечеству, Фаддей Бенедиктович, забегая вперед и предупреждая дальнейшее развитие русского исторического процесса, с необыкновенным оживлением донес об австрийской интриге.