Откровения Семичастного

Бывший в то время шеф КГБ вспоминает — уже в постсоветскую пору:

— 31 октября 1966 года Сингх умирает. Его тело кремировали в Москве, а Светлана пишет письмо Л. Брежневу с просьбой о временном выезде в Индию, встречается с А. Косыгиным и убеждает его в том, что должна поехать на родину мужа и выполнить индуистский обряд — развеять его прах над священными водами Ганга. Не знаю, что за дебаты состоялись в Кремле, но проходили они без каких-либо согласований со мной. Я лишь получил решение Политбюро ЦК от 4 ноября: «Согласиться с просьбой о выезде в Индию на 7 дней Аллилуевой Светланы. Поручить тов. Семичастному выделить двух работников для поездки с ней в Индию. Тов. Бенедиктову оказать помощь во время пребывания в Индии».

В общем-то никаких особенных опасений в связи с поездкой не возникало, тем более что уже была назначена дата свадьбы Иосифа и мать имела твердое намерение за несколько дней до бракосочетания вернуться в Москву для участия в семейном торжестве. Кое-какие сомнения возникали по поводу «Двадцати писем к другу». Светлана уже завершила работу над рукописью, и мы имели копию всех этих «Двадцати писем». Ничего особо криминального в них не было — немного грязи по поводу репрессивной политики отца, благодарность Хрущеву и Косыгину за то, что после смерти Сталина ей сохранили многие льготы и привилегии, воспоминания о встрече с Василием после его выхода из Владимирской тюрьмы и другие эпизоды семейной жизни. Естественно, что в СССР она не смогла бы их напечатать. Опубликовать на Западе тоже, видимо, не решалась. Побоялась она и везти рукопись с собой в Индию. Нам стало точно известно, что при отъезде «Писем» у нее не было. Скорее всего эти материалы были заранее переправлены с помощью дочери посла Индии в СССР господина Кауля.

Выполняя решение ЦК, я откомандировываю вместе со Светланой в Индию двух наших сотрудников — мужчину и женщину для сопровождения, обеспечения охраны и недопущения возможных провокаций со стороны противника.

В то время послом СССР в Индии был Иван Александрович Бенедиктов (при Сталине он работал министром сельского хозяйства), а нашим резидентом в Дели — Радомир Георгиевич Богданов. Это прекрасные люди, великолепные специалисты. И. Бенедиктов всегда питал наилучшие чувства к Сталину, поэтому постарался устроить его дочь с возможно большим комфортом. В Дели ее поселили в маленькой, но уютной гостинице при посольстве, где она и прожила почти месяц. Индуистская традиция развеивания праха была соблюдена, но домой Светлана не торопилась. Более того, позвонив в Москву, она попросила сына отложить свадьбу, а сама поехала в индийскую деревню, где когда-то жил ее муж. Там она провела еще месяц без какой-либо нашей охраны. А из Москвы ее доставал звонками сын. Действительно, ситуация с переносом свадьбы становилась довольно пикантной, а праздновать такое событие без матери — не в традициях семьи. Тем не менее Светлана уговорила сына еще на одну отсрочку, а сама вернулась из деревни в Дели. Наконец, дата возвращения — 6 марта 1967 года — была определена и даже куплен билет до Москвы. Накануне — в годовщину смерти своего отца — Светлана была в посольстве и встречалась с И. Бенедиктовым. Посол (правда, без согласования с нами) вернул Светлане паспорт, который хранил в своем сейфе, и стал готовиться к ее отъезду.

Светлана тоже как будто собиралась в дорогу: устроила стирку, развесила в комнате белье, стала собирать вещи. По предварительной договоренности в это же время с прощальным визитом к ней пришла ее приятельница по Москве — дочь посла Индии в СССР — и стала ждать ее у ворот посольства. Ждет полчаса, час, а Светланы все нет и нет. Тут уж и наша охрана забеспокоилась. Заглянули в комнату — белье висит, все на месте, казалось, что и сама хозяйка где-то тут. Лишь когда тревожная информация дошла до резидента, отважились на осмотр всей комнаты. Светланы уже и след простыл — калитка американского посольства рядом (всего 40–50 метров), туда она и прошмыгнула. Один из охранников рассказал, что видел Светлану. С небольшим чемоданчиком в руках она направлялась к выходу, сказав мимоходом, что должна встретиться с дочерью индийского посла. Охранник, естественно, не обратил на это никакого внимания, такие встречи с посетителями у посольских ворот были постоянными.

В эту же ночь из американского посольства Светлана была тайно переправлена в аэропорт Дели, а оттуда — в Швейцарию, где и попросила политического убежища. Швейцарцы отказали, боясь осложнения дипломатических отношений с СССР. Светлана выехала в Италию, но и там получила отказ в убежище. Несколько раз она звонила в Москву и разговаривала с сыном. Оказавшись из-за ее поступка в двусмысленном положении, Иосиф довольно в резких тонах высказал матери все, что думал по поводу ее побега, и отказал ей в разговоре с Катей.

Вскоре беглянка оказалась на американской военной базе в ФРГ, а оттуда была переброшена в США, где власти удовлетворили ее просьбу о политическом убежище.

Нам же оставалось принять необходимые контрмеры, чтобы локализовать попытки спецслужб использовать бегство С. Аллилуевой в целях компрометации СССР. Это был год полувекового юбилея Октябрьской революции и мы не хотели, чтобы праздник был хоть чем-то омрачен. Больше всего мы боялись, что, получив рукопись «Двадцати писем», американцы нашпигуют их махровым антисоветским содержанием, порочащим все наши достижения и идеалы, и за подписью дочери Сталина растиражируют этот пасквиль по всему миру. По своим каналам мы решили упредить американцев и опубликовать подлинный текст «Писем» в «Штерне» или «Шпигеле». А чтобы избавить себя от возможных неприятных сюрпризов, довели до сведения мировой общественности, что оригинал рукописи хранится в швейцарском банке. Против этой идеи был только Н. Подгорный. Он воспринял наши предложения как обливание себя собственной грязью.

Эпилог

На товарищеском ужине в честь прибывшей в Улан-Батор советской партийно-правительственной делегации во главе с секретарем ЦК КПСС Шелепиным хитрый вождь монгольских коммунистов основательно подпоил Месяцева. Цеденбал хотел узнать самые свежие новости о раскладе сил в Кремле. Немного времени прошло, как был смещен Хрущев. Насколько прочны позиции Брежнева? Это промежуточная фигура или он всерьез и надолго?

Месяцев, преданно глядя на Шелепина, заплетающимся языком объяснил малосообразительному монголу, что настоящий Первый — это Шелепин, а Брежнев — так, для декорации. И, восхищенный своей осведомленностью, запел: «Готовься к великой цели».

Похмелье было тяжким. Шелепин, чтобы спасти положение, на обратном пути сделал непредусмотренную остановку в Иркутске, собрал в обкоме партийный актив и произнес речь, в которой демонстративно подчеркивал ведущую роль Брежнева.

Но было поздно. Информация о пьяной похвальбе в Улан-Баторе уже лежала на столе Брежнева. Число свидетельств о «комсомольском заговоре» в Политбюро росло угрожающе быстро.

Председатель КГБ Семичастный был человеком Шелепина. Нужно было немедленно выдвигать на Лубянку своего соратника. Но как снять Семичастного, который немало сделал для того, чтобы он, Брежнев, сместил Хрущева?

И тут в германском «Штерне» появляются откровения сбежавшей в США дочери Сталина.

Впрочем, не будь их, повод все равно бы нашелся.