А дальше — скандал, слушания в Конгрессе США, на которые вызываются высокопоставленные американские военные и разведчики и которых там обольют дерьмом с ног до головы и не дадут делать то, что они должны делать. А дальше скандал — американское правительство перечисляло миллиардную помощь режиму, который зверски расстреливает американских граждан! Можно даже подбавить драматизма — американские граждане хладнокровно расстреляны в упор из оружия, купленного на американские деньги! При попытке вывезти взрывоопасную информацию из страны убит американский журналист!!!

Ну, и кто в здравом уме, и беспокоящийся за свою карьеру, что в Лэнгли, что в Пентагоне, выделит хоть доллар своим бывшим пакистанским друзьям? Пакистан и пакистанское правительство превратится в горячую картофелину, которую нужно бросить на землю как можно быстрее, ибо она жжет руки. А без американской помощи прозападному правительству, сидящему в Исламабаде придет конец за месяц — два. И исламские фундаменталисты возьмут власть в стране, как это уже было в семьдесят девятом в Иране! Сами американцы и помогут им в этом!

Великолепно!!!

Хитрость и ложь — кратчайший путь к победе! Не борись со своим врагом — добейся того, чтобы он боролся сам с собой!

Шейх еще раз убедился в своей мудрости — если бы он сразу расстрелял кяфира, а не поговорил с ним — он бы никогда не натолкнулся на такую великолепную идею! Да, от идеи далеко до реализации, нужно еще много доработать и состыковать, чтобы выглядело правдоподобно, но все равно — великолепно!

И, тем не менее, кяфира надо колоть…

Я сидел, с недоумением и тревогой смотря на умолкшего и погрузившегося в себя шейха. Я чувствовал, что что-то пошло не так, что где-то я допустил промах — но не мог понять и просчитать — где и какой…

Наконец, шейх поднял глаза на меня и еле заметно улыбнулся…

— Я жду ответа на вопрос, мистер Козицки. Что вы хотите продать исламским террористам?

— Я требую консула, без консула ничего говорить не буду.

— Это ваш окончательный ответ?

— Да.

— Хорошо. В течение сегодняшнего дня вы будете казнены за преступления против пакистанского народа. Согласно нашему секретному приказу я имею право казнить террористов без суда.

— Да что же это такое?! Я американский гражданин! Вы об этом пожалеете!

Надеюсь убедительно. Шанс того, что меня и в самом деле расстреляют — процентов десять, даже пять. Если бы хотели расстрелять — давно бы расстреляли. Не давал покоя тот промах — я никак не мог понять, где прокололся…

В комнату вошли конвоиры. Дождавшись, пока меня отстегнут от стула, я сильным ударом кулака кажется размозжил одному из них мошонку, но больше сделать ничего не успел — второй ударил меня дубинкой по голове, по затылку. Отключился я капитально…

Пакистан, окрестности Кветты

Свалка

Вечер 11 июня 2008 года

Вместе со мной на экзекуцию вывезли еще человек десять. Кто они такие, и в чем виновны — я не знал. По виду — простые крестьяне, избитые. Сейчас они, по видимому прощались друг с другом, ни одного слова я не понимал.

Приговоры здесь исполняли на свалке. Полицейский фургон, человек с автоматом. Чуть в стороне пофыркивал бульдозер — тела исполненных заваливали мусором…

Нас выстроили на краю небольшого рва, видимо выкопанного в мусоре до этого. Странно — но мне и в самом деле стало в тот момент страшно, один из немногих моментов в жизни, когда я реально испытывал страх. Внезапно показалось, что я допустил где-то ошибку в моих расчетах и меня сейчас и впрямь казнят. Но если и так — значит так тому и быть. Никого ни о чем умолять я не стану…

Расстреливать взялся тот самый офицер, который вел меня к Салакзаю. Он выбрался из новенького черного, затонированного, возможно даже бронированного автомобиля Тойота ЛэндКрузер, на котором ехал за полицейским фургоном, забрал у одного из солдат автомат. Автомат был с двумя рожками, связанными попарно синей изолентой — почему-то это запомнилось.

Очередь прогремела внезапно — и показалась бесконечно долгой. Чудовищным усилием воли, я заставил стоять себя прямо…

— Браво, мистер Рамайн, браво…

Я открыл глаза. У Лэндкрузера стоял сам шейх Хасан Салакзай — значит, это была его машина и, офицер был в машине не один. Офицер тем временем равнодушно посмотрел на корчащихся в мусоре людей — многие были еще живы, отсоединил пустой магазин, перевернул и вставил свежий. Зловеще лязгнул затвор…

— Черт побери, что… — начал я — но шейх перебил меня.

— Давай, Шахри! — громко сказал он.

Офицер неожиданно развернулся и короткими автоматными очередями скосил троих солдат — в том числе того, что отдал ему автомат. Остаток магазина он высадил по кабине полицейского фургона, где сидел водитель — он тоже не успел ничего предпринять. Стекло полицейского фургона, изрешеченное пулями, изнутри забрызгало красным…

Я с ужасом смотрел на происходящее. Шейх спокойно шел ко мне, офицер, который только что расстрелял своих подчиненных пошел к бульдозеру…

— Итак, мистер Рамайн — так что же вы нам привезли?

— Вы…

— Вот именно. Только верительные грамоты я предъявить не могу…

— А эти? — я кивнул на расстрелянных, не в силах избавиться от непроизвольной дрожи — вы что, своих же расстреливаете?

— Эти… Это обычные феллахи, они и не знали ничего… Должен же я отчитываться перед Исламабадом, ведь так? Так что же вы нам привезли, Майкл Томас Рамайн?

Пакистан

Окрестности Лоралай

Вечер 12 июня 2008 года

Куда меня привезли — я не знал. Но ехали долго. Примерно прикинув расстояние, я пришел к выводу, что это где-то в районе Кветты, может быть на самой афгано-пакистанской границе. Как потом выяснилось — я ошибся. Это были небольшое селение в окрестностях Лоралай, маленького городишки в предгорье. Именно там было одно из убежищ — из числа самых засекреченных — у шейха Салакзая. Впрочем — весь огромный Белуджистан был его убежищем — если высокопоставленный разведчик подчиняется ему, начальнику полиции, то думать, кто еще может входить в братство, даже не хотелось…

Ехали мы на том самом черном ЛандКрузере, принадлежащем то ли подполковнику, то ли шейху, то ли бог знает еще кому. За рулем был Шахри, шейх сидел рядом. Меня же посадили на заднее сидение, с руками, стянутыми одноразовыми пластиковыми наручниками и черным мешком на голове. Салакзай, судя по звукам, по едва слышному на фоне работы мотора дыханию, уселся на переднее пассажирское сидение. Всего два человека, не считая меня, в машине — рискованная поездка для человека, приговоренного аль-Каидой к смерти. Но шейх ничего не боялся — он был на своей земле…

На ночь меня оставили в доме местного старосты. Власти тут не было вообще никакой — ни полиции, ни армии, ни администрации. Только местный староста, выбираемый сходом, а вот такие вот люди, приезжающие из города. Удивительно, но шейха пришло встречать много жителей селения. Когда машина остановилась — с меня сняли мешок, и наручники и я мог наблюдать, как жители встречают приехавшего к ним человека. Не знаю почему — но мне вдруг стало жутко…

Они не такие как мы. Они даже не укладываются в наше понятие "цивилизованный человек". Они живут в таких же домах, как и их предки тысячелетие назад, у них нет микроволновой печи, высокоскоростного Интернета и закладной на дом. У них нет такого оружия как у нас — только ножи и автоматы Калашникова, часто с самодельными деталями.

И мы ничего не можем с ними сделать…

В этом то весь ужас — ничего. На место убитого отца встанет сын — и все продолжится. Мы воюем с противником которого невозможно победить. Их можно только уничтожить…