Совесткая разведка в Китае внимательно следила за дальнейшими действиями царских консульских работников и организациями, создаваемыми при их участии.

По инициативе доктора Д. И. Казакова, председателя Русского православного братства, состоялось совещание русских эмигранстких организаций в Шанхае по вопросу о правомом положении эмигрантов из России. Избранная комиссия под председательством В. Ф. Гроссе выработала временное положение о Комитете защиты прав и интересов русских эмигрантов в Шанхае. Председателем комитета был избран В. Ф. Гроссе, а вице-председателем Н. А. Иванов. Новая эмигрантская организация стала называться Белым консульством.

Комитет был организован не на основе выборов, а по принципу личного подбора его состава. На первых порах своей деятельносчти комитету пришлось потратить много времени и труда по делу генерала Н. С. Анисимова, который с группой лиц в 450 человек вышел из подчинения генералу Ф. Л. Глебову[270] (имя Фалдей генерал сменил на Федор, считая его плебейским), захватил один из кораблей — Монгугай — и ушел на нем во Владивосток. Это был первый случай массвого возвращение русских эмигрантов в Советский Союз, оставшийся незамеченным за пределами Шанхая.[271]

С момента возникновения Комитета защиты прав у него возникли недоразумения с некоторыми эмигрантскими группами и их деятелями. В этих недоразумениях прежде всего сказалось столкновение гражданской и военной власти, т. е. В. Ф. Гроссе, бывшего российского генерального консула, и Ф. Л. Глебова, главы большой военной группы, прибывшей из Приморья. Эти разногласия усугубились еще и тем, что в стенах российского консульства до передачи его совестким властям функционировал комитет по репатриации русских.[272]

В 1925 г. Комитет по защите прав был реорганизован, и в его состав вошли председатели всех русских общественных организаций. Он стал объединенным представителем русской колонии Шанхая, признаным властями Великого Шанхая, Сеттльмента и Французской концессии.

Углублявшиеся разногласия вылились наконец в полный разрыв в 1926 году, когда на заседании Русского благотворительного общества под предстедательством К. Э. Мецлера было выражено недоверие большинству правления Комитета. В ответ на это В. Ф. Гроссе вышел из Комитета защиты прав и организовал Русский эмигрантский комитет и благотворительное общество под названием «помощь». В Шанхае таким образом образовалось стразу две правовых организации, претендовавших на представительство колонии, и две благотворительных организации. Председателем Комитета защиты прав был избран Н. А. Иванов, а В. Ф. Гроссе возглавил Русский эмигрантский комитет.

В 1929 г. Комитет защиты прав вновь был реорганизован, пополнен новыми людьми и придан существовавшей Русской национальной общине, во главе которой стоял «старшина Общины», капитан 1-го ранга Н. Ю. Фомин. В октябре 1931 г. В. Ф. Гроссе умер и председательство Русского эмигрантского комитета перешло к К. Э. Мецлеру.[273]

Поскольку в первой половине 1921 г. ДВР вышла на маньчжурскую границу с Китаем, министерство иностранных дел республики назначило Э. К. Озарнина своим генеральным консулом в Харбине. Своего резидента ДВР готовила для Северо-восточного Китая в г. Маньчжурия, где находилась крупная станция КВЖД. Восстановление нормального железнодорожного сообщения между Китаем и ДРВ имело крайне важное значение. Этим вопросом занимался лично В. И. Ленин. Ф. Дзержинский предложил поручить переговоры с китайскими властями слушателю Академии генерального штаба П. Ф. Жуйкову-Александровскому. Перед его отъездом из Москвы Ф. Дзержинский, П. Жуйков-Александровский и Л. Карахан были приняты В.Лениным. Последний, подчеркнув, что советский дипломат встретится с огромными трудностями, сказал: «Задача ваша состоит в том, чтобы в кратчайший срок заключить с правительством Северного Китая договор об открытии границы с ДВР и установлении сообщения по Читинской и Китайско-Восточной железным дорогам».[274]

Уже в декабре 1920 г. П. Ф. Жуйков-Александровский выехал из Москвы в Читу. «В мандате, выданном мне МИДом ДВР, — вспоминал он, — значилось, что я являюсь представителем Генерального штаба. По мнению руководящих товарищей, это должно было мне помочь быстрее наладить дипломатическую работу, установить необходимые контакты с китайским военным командованием и гражданскими, особенно дипломатическими, чиновниками».[275] В первой декаде 1921 г. он уже начал вести переговоры с китайской стороной о подписании соглашения и открытии железнодорожного сообщения между Читой и Маньчжурией. Вечером 6 марта договор был подписан, а 7 марта 1921 г. граница была открыта и первый поезд отправился из г. Маньчжурия в Читу. В конце 1921 г. Жуйков заболел и в декабре выехал в Москву, где после отдыха и лечения вновь поступил в Академию генерального штаба.[276]

Здесь следует отметить, что представители ДВР в Китае иногда действовали от Центра и Кремля более свободно (чем это представлялось раньше в нашей литературе) в проведении каких-то конкретных действий, сообразуясь с действительной обстановкой. В качестве примера можно привести действия председателя дипломатической миссии ДВР в Китае И. Юрина при встречах летом — осенью 1921 г. с Чжан Цзолинем для обсуждения проблем КВЖД. В ходе этих переговором Юрин отказался передавать Чжан Цзолиню требование Чичерина о дислокации 20-тысячного советского военного контингента вдоль КВЖД в случае ее передачи Китаю. По его мнению, такое предложение было бы все равно неприемлемо для китайцев и только испортило бы атмосферу на переговорах. Другой пример. Юрин отказался выполнять директивы правительства ДВР о торговом договоре с пекинским правительством, проект которого, по его словам, был «чрезмерно нахальным по содержанию», заявив китайской стороне, что проект договора им еще не получен из Читы.[277]

В связи с распространяемыми с начала 1922 г. повсюду слухами, что якобы официальные представители ДВР и коммунисты завезли в Харбин и тайно хранят огромное количество оружия, 27 февраля 1922 г. полиция Чжан Цзолиня и офицеры главного штаба китайских войск произвели сорок обысков в различных официальных учреждениях ДВР, даже в канцелярии и на квартире особоуполномоченного читинского правительства Озарнина, а также в помещениях профсоюзов, в рабочем клубе и домах многих русских граждан.[278] Консулы иностранных держав в Харбине весьма живо интересовались происходившими событиями и с нетерпением наводили справки в ходе обысков (очевидно многие догадывались, что ДВР была создана как «база для нелегальной интенсивной пропаганды идей III Интернационала в Восточной Азии, особенно в Китае и Корее», как об этом говорилось в Тезисах 1920 г. о текущих вопросах дальневосточной политики уполномоченного Сибревкома и будущего председателя правительства ДВР А. И. Краснощекова, которому были даны широкие полномочия по формированию структур «буферного государства»[279]). Но, к их большому огорчению, никакого оружия не было обнаружено. Министерство иностранных дел ДВР направило ноту протеста министру иностранных дел Китая Ян Хойцину. В ноте указывалось, что китайское правительство, покровительствуя белогвардейцам, фактически проводит враждебную по отношению к ДВР политику и препятствует горячему стремлению народов двух соседних стран жить в мире и тесной дружбе.[280] Официальные представители Пекина в Маньчжурии вынуждены были заявить о своей абсолютной непричастности к обыскам. Что же касается китайского правительства, то оно долго молчало, и лишь после второй ноты, направленной ему 19 апреля 1922 г. пекинской миссией ДВР, заявило 1 мая 1922 г. о своем глубоком сожалении по поводу обыска, произведенного у Озарнина, и сообщило, что приказало маньчжурским властям впредь относиться к представителю ДВР в Харбине с особым вниманием и дать ему охрану.[281]