— Полная комбинация, — хладнокровно отметил Пал Палыч.

Лёшка чувствовал себя как на огне. Будто под ногами не мокрая деревянная решётка, а раскалённые чугунные колосники.

— Пал Палыч, — напомнил он страдальчески, — экватор…

— По географии вопросов не будет, а вот как у тебя с английским?

«Бесчувственный человек! Или притворяется, шутит. Какие сейчас шутки!»

— Пал Палыч!

Кажется, этот вопль души достиг цели.

— Присмотри за океаном, — деловым тоном сказал Пал Палыч и исчез в темноте рубки.

Лёшка высматривал экватор. Здесь, где-то здесь, рядом!

Чёрный океан хранил тайну.

Опять появился Пал Палыч.

— Как у тебя с английским, Алексей?

Лёшка готов был завыть от отчаяния. Всё погибло, не перерулить ему экватор!

Пал Палыч, глядя на светящиеся стрелки часов, продолжал безжалостную пытку:

— A hand to the helm.

— «Рулевого на руль», — перевёл Лёшка.

— Ahandtothehelm! — властно повторил Пал Палыч.

«Хэлм» — «руль»; «э хэнд ту зэ хэлм» — «рулевого на руль». Правильно перевёл, чего он?»

— На руль! — крикнул Пал Палыч.

— Что? — Лёшка прирос к месту.

— На руль! — Пал Палыч оторвал его от планшира и подтолкнул к двери. — Живо!

Лёшка очумело бросился к рулевой колонке.

Штурвальное колесо не поддавалось.

— Заклинило!

— Спокойно. Переключи на ручное управление. До экватора одна минута.

«Есть ещё время, есть!» — заликовал Лёшка. Он перевёл управление с автомата на ручное, усилил освещение картушки компаса и уверенно взялся за штурвал.

Теплоход «Ваганов» был в его, Лёшкиных, руках.

— Экватор!

«Экватор» прозвучало, как «финиш», «победа», «слава»!

Лёшка стоял на банкетке, словно на пьедестале, волшебно подсвеченный снизу приборными лампочками. И ему почудилось: сам Нептун поднёс к поверхности Тихого океана яркий факел, гремит зычный фанфарный голос:

«Здравствуй, мореход Алексей Смирнов! Владыка морей и океанов приветствует тебя в своих владениях! Отныне и навсегда признаю тебя дорогим гостем и нарекаю новым именем, звёздным — ЦЕНТАВР.

Ходи по моему царству безбоязненно и беспрепятственно! Гей вы, ветры дикие, волны штормовые, зыбь коварная! Всем вам, бедам и опасностям, повелеваю: не играть зло с мореходом ЦЕНТАВРОМ, не губить его судно, не топить его шлюпку, не дать упасть на дно океанское ни единому волосу с его буйной молодой головы!»

Северное полушарие осталось за кормой. Ах, как легко дышится в Южном! И как светло и радостно на душе! Тысячи калышек можно распутать, зачистить кардощёткой всю главную палубу, перетаскать на своих плечах тринадцать тысяч тонн груза, умирать и воскресать от зыби, сутками стоять на вахте — лишь бы испытать такое необыкновенное счастье! Ты перерулил экватор, ты — в Южном полушарии, ты — первооткрыватель! Ничего, что до тебя открыли его другие, для тебя это впервые.

— Пал Палыч! — Голос Лёшки подрагивал от волнения и ещё не пережитого до конца сладостного и острого восторга. — Пал Палыч, можно позвонить ребятам?

— Звони. — Пал Палыч крепко пожал руку: — Поздравляю, Алексей!

— Спасибо.

Он позвонил мотористам:

— Экватор прошли!

«Кому ещё сообщить великую новость? Дядя Вася совсем недавно ушёл отдыхать. Жаль тревожить…»

— Можно отлучиться на минутку?

— Пять минут, не больше.

— Есть не больше!

Он стремглав полетел вниз. «Кого разбудить, кого обрадовать? Федоровского? Пашу? Зозулю?»

У самой столовой, в нескольких шагах от боцманской каюты, он услышал низкий нарастающий рёв.

Титанический удар потряс судно. Раздался хруст, треск. «Ваганов», будто ему переломили стальной хребет, рухнул носом вниз. Лёшку оторвало от палубы и швырнуло на переборку. Ухватиться за штормовой поручень он не успел и, свалившись, вкатился через распахнутые двустворчатые двери в столовую.

Погас свет. Где-то произошло короткое замыкание. Мрак и невесомость длились секунды, но почудились вечностью.

«Ваганов» зарылся в воду до тамбучины грузовой фокмачты. Корма вздыбилась; сверкающие лопасти гребного винта беспомощно завертелись в воздухе.

Где-то рядом завопили странным и жутким голосом: «В-в-вв!»

Цепляясь за столы и кресла, Лёшка выбрался в коридор.

Зозуля, в одних трусах, мокрый с головы до пят, изо всех сил тянул на себя дверную ручку. Будто там, как в клетке, бесновалось хищное страшилище, океанское чудо-юдо, которое пыталось вырваться.

Из вентиляционной дверной решётки по ногам боцмана хлестала вода.

Не соображая, что произошло, Лёшка стал помогать Зозуле и закричал:

— Вода!

Первым примчался артельный Левада.

— Коля! Николай Филиппович! Что с тобой? — Левада судорожно ощупал боцмана. — Ушибло тебя? Ранило?

Как ни очумел от всего происшедшего Лёшка, но столь неожиданное проявление Левадой тревоги за боцмана поразило его. Ведь они вечно подтрунивали друг над другом. И никогда ещё Лёшка не слышал, чтобы Зозулю называли по имени или по имени и отчеству.

Убедившись, что с боцманом ничего не случилось, Левада оторвал их от двери и навалился на неё плечом.

В коридор хлынул целый водопад.

Со всех сторон уже бежали матросы.

В боцманской каюте по самый комингс плескалась вода.

Волна вдавила двойную обшивку и выжала иллюминатор. В какие-то доли секунды в каюте всё перевернулось вверх дном. Боцман вылетел из койки вместе с матрацем. Нижний рундук открылся, и оттуда, как прибоем на песчаную отмель, вынесло меховой жилет, стёганку, вязаную шапочку и… малярные кисти.

Новенькие, нетронутые, дефицитные кисти! Макловицы, плоские, трафаретки, филёночные, флейцы. Боцман выхватывал их из воды и не выпускал из рук.

— А-а-а! — мстительно протянул Левада, возвратившись к прежнему тону. — Вот он где, твой загашник. «Нету, вышли все», да? А они тут! Обман всегда на чистую воду выйдет!

Боцман, не слушая его, вылавливал судовое имущество.

Старший матрос пробрался к повреждённому иллюминатору. Когда пришёл капитан, он доложил ему:

— Заделаем, вмятину подрихтуем, но герметичности не будет, хотя и постараемся.

— Постарайтесь. — И капитан Астахов ушёл наверх принимать доклады: что там ещё натворила волна № 21. Или четырнадцатая, или девятая.

Зозуля полностью овладел собой, узнал Лёшку.

— Почему здесь?

— Экватор, — невпопад объяснил тот.

— Марш на верхотуру!

Пал Палыч сделал Лёшке строгое внушение.

— Место вахтенного здесь. Там и без тебя управились бы.

С брюк стекала вода. «Надо переодеться или отжать набухшие штанины», — подумал Лёшка.

— Смотреть внимательней!

— Есть смотреть внимательней!

«Откуда она такая взялась?» — подумал Пал Палыч о водяной громадине, наделавшей столько шуму.

— Что там стряслось? — позвонил из машинного отделения вахтенный механик. — На кита наехали?

— Об экватор споткнулись.

Когда в боцманской каюте навели порядок — относительный, после-аварийный, — появился Паша Кузовкин. Босиком, в джинсах и спасательном жилете на голом теле. Увидев его, Зозуля начал заикаться:

— Пригот-товился уж-же?

— Готов, товарищ боцман, — трясясь мелкой дрожью, ответил Паша.

— Ну и иди. Иди! — рявкнул боцман.

— Куда? — Глаза Паши, круглые от страха, совсем выцвели.

— Куда собрался, Паша!

— Не бойся, не утонешь, ты же лёгкий, — ввернул артельный Левада.

— Почему? — Паша пугливо отпрянул назад.

— Тебе лучше знать, Па-ша. О своей шкуре только и хлопочешь. Иди, спасайся!

Паша дал ходу.

— Стой! — опомнился Зозуля. — Дело сперва сделай. Швабру в руки, Кузовкин! Чтобы ни пятнышка, ни капли в коридоре! — И уже спокойно, обращаясь к остальным: — Спасибо, ребята. Дальше я и сам управлюсь.

— Дай одну трафаретку и два флейца! — Левада не попросил, а потребовал.

— Принесу, потом… Сказал — значит, будет.

Не дал боцман сразу дефицитные кисти! Знал, что теперь уже всё равно: сколько ни проплавай на «Ваганове» или других судах, эпизод с кистями будет преследовать его всю моряцкую жизнь. Попробуй не дать что-нибудь, сразу получишь в ответ: «Потопа ждёшь? Ну-ну!»