– Пошлют террориста-самоубийцу? Похитят сестер, потребуют выкуп?

– О, нет, гораздо проще. Они сделали заложниками твоих коллег. Тех, с которыми ты даже не знаком. С разных кафедр: археологии, истории, арабистики. Пятеро профессоров, как обычно, летом подали заявления в египетское консульство, прося разрешения приехать в Египет для научных исследований. Четверым было отказано, один все еще ждет решения. Основание для отказа: наш университет внесен мусульманской улемой в черный список. Визиты его сотрудников нежелательны, ибо они позволяют себе делать высказывания, оскорбляющие честь и достоинство египетского народа.

Грегори вдруг вспомнил, как однажды в школьные годы их класс отправился на экскурсию в горы, к домику знаменитого мореплавателя. Который так устал от вида многолетних волн, что последние годы жизни провел, вознесясь подальше – повыше – от них. И в самом начале пути пятиклассник Скиллер неловко подвернул ногу. Он делал вид, будто все в порядке, и пытался не хромать, не отставать. Но лодыжка распухала на глазах, делалась похожей на футбольный мяч. Боль налетала толчками, потом полилась сплошной струей. Однако конец дороги был виден, до линии горизонта оставалось каких-то сто ярдов. Стиснув зубы, он доковылял вместе со всеми. Распрямился, взглянул вперед. И только тогда – сквозь слезы – увидел перед собой всю гору. С крохотным домиком мореплавателя наверху.

– Мисс! Мисс! Можно вас на минуточку? Да, еще один коктейль. Пожалуйста – двойной.

Марго только покачала головой, вздохнула. Нет-нет, никто не требует возврата сухого закона. Но штрафовать безответственные рестораны, дающие мужчинам возможность безответственно напиваться, – конечно же, это наше право, отвоеванное недавно в тяжелых судебных боях.

– А может, мне плюнуть на все и вернуться в свое инженерство? – сказал Грегори. – Как было хорошо! Рисуешь на экране лампочки, выключатели, полупроводники, спиральки, предохранители – и умненький компьютер все это собирает в правильную схему. А кто-то – где-то – эту схему соберет – спаяет – вставит самолетику в нужное место. И самолетик полетит, полетит – через степи, горы и океаны. Что меня понесло учиться дальше? На черта нужна мне была эта философия?

– Вспоминаются разные неприятные истории и про инженера Скиллера тоже. Не его ли кто-то – когда-то – застал с женой начальника в корпусе недостроенного самолета?

– Ну уж, в тот раз точно не я был соблазнителем. Моя карьера была бы кончена, если бы я не уступил домогательствам этой дамы. А чего хотят от меня мои пострадавшие коллеги сегодня? Чтобы я принес публичные извинения египетскому народу? Чтобы одобрил огулом все их обычаи? А заодно осудил бы казни египетские, обрушенные на подданных фараона безжалостным богом сионистов три тысячи лет назад?

Марго отложила нож и вилку, протянула вперед обе руки, накрыла его ладонь, прижала ее к орхидеям, вышитым на скатерти.

– Они подали коллективное письмо ректору. Они пишут, что их научная деятельность была оборвана безответственным поведением коллеги. Они просят уволить профессора, нарушившего этические нормы поведения, принятые в академическом мире. Нашли прецедент: несколько лет назад одному китаисту из Стэнфорда Пекин разрешил пожить полгода в глухой деревне. Он, вернувшись, опубликовал статью о китайских диалектах, но не удержался – вставил туда описание абортов на восьмом месяце, проводящихся по приказу правительства. Пекин возмутился, закрыл визы его коллегам, и профессора уволили. Имен подписавших письмо против тебя я еще не знаю, но моя агентура работает над этим. Вряд ли ректор захочет вынести решение в одиночку. Он должен будет передать письмо совету попечителей университета. Так что время у нас еще есть.

Марго продолжала говорить, прижимала его ладонь к столу, глядела умоляюще, но слова ее с трудом проникали в сознание.

?Какая она, в сущности, прелесть, – подумал вдруг Грегори в наступившей тишине. – Всегда одна… Одна – против всех… Одна – за меня… Правильно объяснял дядюшка Кипер про любовные туннели: мы роем их самозабвенно то в одну сторону, то в другую. И вдруг замечаем, что кто-то незаметно – без спросу – дорылся – сзади, сбоку – до нас. Эта ее брошь – она только кажется аляповато-блестящей. Зато – скарабей! Священный египетский жук! Она выбирала ее, готовясь к встрече, видимо, долго искала в магазинах. Готовила тайный знак, символ…?

– Когда ты все это разведала, что ты записала в своем дневнике? – спросил он. – Ты ведь до сих пор ведешь дневник, правда?

Улыбка секретарши декана – кто только не был одарен ею в течение дня! Студенты, преподаватели, почтальон, уборщица, электрик… Но профессору Скиллеру часто доставался лишь отблеск – осколок – ее. Будто при встрече с ним Марго Маллой забывала о долге приветливости. Будто ей срочно-срочно надо было заняться каким-то другим, неотложным делом. Например, быстро-быстро набрать побольше воздуха в легкие.

– Я нарисовала четыре вертикальные палочки, – сказала она. – На каждую насадила растрепанную шевелюру. Получились пальмы. Рядом нарисовала возвышающиеся над пальмами треугольники. Получилось вполне похоже. А потом выпустила из треугольных пирамид клубы дыма. И языки огня. Огонь подкрасила помадой…

Брубек из бара сменился Армстронгом. Ее руки все еще лежали на его ладони. Он нагнулся к ним, поцеловал.

– Можно я заеду к тебе сегодня? И оставлю запись в твоем дневнике? Про тебя. Про все, что ты для меня делаешь и значишь. Если получится – в стихах…

Путь от столика до гардероба получился нелегким. Потому что он рвался идти рядом и в обнимку, но проход был слишком узким. Головы зрителей поворачивались дружно, как радары. Только в коридоре он смог догнать, прижаться щекой к ее плечу, обхватить за талию. Она взяла его ладонь, передвинула выше. Застонала еле слышно.

У вешалки началась путаница – борьба – кому кого одевать? Ее пальто, его плащ – ожили, уворачивались, парусили. Рука, промахнувшись мимо рукава, поймала ее голову, исчезла в волосах, притянула к губам. Отзвук лингвиньи на ее языке сливался с последними каскадами?Рапсодии в черном и голубом?.

В этот момент дверь ресторана распахнулась в речную свежесть, впустила новую компанию посетителей.

Замерев в поцелуе – распахнутый взгляд над ухом Марго, – он увидел всех входивших одного за другим – одну за другой.

Студентку Дебору, завернутую в белый кожаный жакетик, белые же сапожки – тук-тук-тук.

Кристину – с откинутой в смехе головкой – зубки блестят, ямочки на щеках сияют.

Ее польско-украинского друга – изогнутого, как удилище, нависающего сверху, роняющего ей прямо в рот вкусную наживку последней шутки.

И Олю – да-да, впервые за столько месяцев – так близко – глаза в глаза – из-под ондатровой шапочки – с вечной ее недоверчивой улыбкой девочки, заглядевшейся в земном цирке на клоунов.

Кинокадры 4-5. Оружейный магазин

Длинные полки в большом оружейном магазине. Сверкающие стволы автоматов под самым потолком. Пониже – ружья с оптическими прицелами. Чешский?фалькон?, швейцарская?Немезида-50?, югославская?застава?, немецкий?маузер?, российский?драгунов?, израильский?галиль?, итальянская?беретта?. В витринах под стеклом: пистолеты автоматические и полуавтоматические, револьверы пяти- и семизарядные, дамский кольт размером с пудреницу, старинный парабеллум размером с пишущую машинку…

Продавец с татуированными бицепсами показывает седой старушке, как вставлять патроны в барабан миниатюрного?смитвессона?.

Дверь открывается, входит Станислав Рогойский. В руке у него – зачехленное ружье. Продавец приветствует его как старого знакомого. Извинившись перед покупательницей, отходит в сторону, достает из-под прилавка спортивную сумку, передает ее Станиславу. Тот улыбается в ответ, показав полный рот крепких зубов, столпившихся неровно, как футболисты на поле. Благодарит и идет к дверям с крупной надписью?ТИР?.

Просторный подвал с бетонными стенами. У дальней стены – бумажные мишени. У ближней – кабинки для стрелков. Гремит выстрел, потом другой. Станислав поспешно заходит в свободную кабинку, надевает наушники. Ставит сумку на столик, достает из нее полдюжины оптических прицелов различной конструкции, раскладывает перед собой. Потом извлекает из чехла ружье – американский?Ремингтон-700?. Привинчивает к нему прицел.