Мир Христов есть источник непрестанной умной, сердечной, душевной, благодатной, духовной молитвы, молитвы, приносимой из всего существа человеческого действием Святого Духа; мир Христов есть постоянный источник благодатного, превышающего ум человеческий, смирения Христова. Не погрешит тот, кто скажет, что благодатная молитва есть благодатное смирение, и благодатное смирение есть непрестанная молитва. Признаем необходимым изложить здесь теснейший союз молитвы со смирением. Что — смирение? «Смирение, — сказали Отцы, — Божественно и непостижимо» [601]. Не то ли же это значит, что и сказанное Апостолом: мир Божий, превосходяй всяк ум? [602] Мы безошибочно определим смирение, если скажем: «Смирение есть непостижимое действие непостижимого мира Божия, непостижимо постигаемое одним блаженным опытом». К составлению такого определения смирению мы имеем руководителем Самого Господа. Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, сказал Господь, и Аз упокою вы. Возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим [603].

Преподобный Иоанн Лествичник, объясняя эти слова Спасителя, говорит: «Научитеся не от Ангела, не от человека, не из книги, но от Мене, то есть из Моего в вас пребывания, осияния и действования, яко кроток есмь и смирен сердцем, и помыслом, и усвоенным образом мыслей, и обрящете покой от браней и облегчение от страстных помыслов душам вашим» [604]. Это научение деятельное, опытное, благодатное! Далее в слове о смирении святой Иоанн Лествичник, исчислив разные признаки смирения, которые могут быть известны и постижимы не только обладателю сего духовного сокровища, но и его присным и друзьям о Господе, присовокупляет: «Имеются признаки для обладателя этого великого богатства (смирения) в душе его (по которым он может познать, что соделался обладателем смирения), превысите всех вышесказанных. Ибо те все, за исключением этого, могут быть усмотрены посторонними зрителями. Ты уразумеешь и не обманешься, что в тебе это преподобное (смирение) присутствует по множеству неизреченного света и по несказанному рачению к молитве». Святой Исаак Сирский на вопрос: «Какие отличительные признаки смирения?» отвечал: «Как возношение души есть ее расточение, понуждающее ее парить (посредством производимого им мечтания) и не препятствующее ей воскрыляться облаками своих помыслов, на которых она обтекает всю тварь, так (в противоположность возношению) смирение собирает душу в безмолвие; при посредстве смирения душа сосредоточивается в себе самой. Как душа неведома и невидима телесными очами, так смиренномудрый не познается, находясь среди людей. Как душа сокрыта внутри тела от видения человеками и от общения с ними, так истинно смиренномудрый не только не хочет быть видим и понят человеками по причине своего удаления и отречения от всего, но даже он желал бы и от самого себя погрузиться внутрь себя, жительствовать и пребывать в безмолвии, вполне забыв прежние свои помышления и чувствования, соделаться каким-то несуществующим и не начинавшим существовать, даже неизвестным для самой души своей. Такой насколько сокровен, скрыт и отлучен от мира, настолько весь бывает в своем Владыке» [605]. Какое это состояние, как не состояние, производимое благодатною умною, сердечною и душевною молитвою? Можно ли пребывать в Господе иначе, как не соединясь с Ним чистою молитвою? В этом же слове помещен ответ святого Исаака на вопрос: «Что есть молитва?» — Святой сказал: «Молитва есть упразднение и праздность мысли от всего здешнего и сердце, совершенно обратившее взоры свои к уповаемому будущему». Итак, не то ли же, по действиям и последствиям, и истинная молитва, и истинное смирение? Молитва есть мать добродетелей и дверь ко всем духовным дарам. Тщательною, с терпением и понуждением себя совершаемою внимательною молитвою приобретаются и благодатная молитва, и благодатное смирение. Податель их — Дух Святой, податель их — Христос; как им не быть столько сходственными между собою, когда источник их один? Как из такого источника не явиться всем вообще добродетелям, в чудном согласии и соотношении между собою? Внезапно они являются в том христианине, во внутреннюю клеть которого вошел Христос для внимания плачу заключенного в клети и для отъятия причин плача. «Молитва есть мать добродетелей, — сказал преподобный Марк Подвижник, — она рождает их от соединения со Христом» [606]. Святой Иоанн Лествичник назвал молитву материю добродетелей, а смирение — губителем страстей [607].

Надо объяснить и сделать сколько-нибудь понятным соединение ума, души и тела для неощущавших его, чтоб они познали его, когда оно, по милости Божией, начнет проявляться в них. Это соединение вполне явственно, вполне ощутительно, не какое-либо мечтательное или усвояемое обольстительным мнением. Оно может несколько объясниться из противоположного состояния, в котором обыкновенно все мы находимся. Противоположное состояние — разделение ума, души и тела, несогласное их действие, часто обращающееся в противодействие одного другому — есть горестное следствие нашего падения в праотцах наших [608]. Кто не видит в себе этого разногласного действия? Кто не ощущает внутренней борьбы и производимого ею мучения? Кто не признает этой борьбы, этого мучения — часто невыносимых — нашим недугом, признаком, убедительным доказательством падения? Ум наш молится или находится в размышлении и намерении благочестивом, а в сердце и теле движутся различные порочные пожелания, различные страстные стремления влекут с насилием ум от его упражнения, и по большей части увлекают! Самые телесные чувства, в особенности зрение и слух, противодействуют уму: доставляя ему непрестанные впечатления вещественного мира, они приводят его в развлечение и рассеянность. Когда же, по неизреченному милосердию Божию, ум начнет соединяться в молитве с сердцем и душою, тогда душа, сначала мало-помалу, а потом и вся начнет устремляться вместе с умом в молитву. Наконец устремится в молитву и самое бренное наше тело, сотворенное с вожделением Бога, а от падения заразившееся вожделением скотоподобным. Тогда чувства телесные остаются в бездействии: глаза смотрят и не видят, уши слышат и вместе не слышат [609]. Тогда весь человек бывает объят молитвою: самые руки его, ноги и персты несказанно, но вполне явственно и ощутительно, участвуют в молитве и бывают исполнены необъяснимой словами силы. Человек, находясь в состоянии мира о Христе и молитвы, не доступен ни для каких греховных помыслов — тот самый человек, для которого прежде всякое сражение с грехом было верным побеждением. Душа ощущает, что приближается к ней супостат; но молитвенная сила, ее наполняющая, не попускает врагу приблизиться и осквернить храм Божий. Молящийся знает, что приходил к нему враг, но не ведает, с каким помыслом, с каким видом греха. Сказал святой Иоанн Лествичник: «Уклоняющагося от мене лукавого не познах [610], ниже как он приходил, ниже для чего приходил, ниже как отошел, но в таковых случаях пребываю без всякого ощущения, будучи соединен с Богом ныне и всегда» [611].

При соединении ума с душою всего удобнее заниматься памятию Божиею, в особенности молитвою Иисусовою: при ней чувства телесные могут оставаться в бездействии, а такое бездействие их крайне способствует глубочайшему вниманию и его последствиям. Чтение молитвенное псалмов и прочих молитвословий не только можно, но и должно производить при соединении, как особенно способствующем вниманию. Но как при псалмопении уму представляются разнообразные мысли, то он при псалмопении не может быть так чист от рассеянности, как при краткой единообразной молитве. При чтении Священного Писания и книг Отеческих также должно соединять ум с душою чтение будет гораздо плодоноснее. «Требуется от ума, — говорит святой Иоанн Лествичник, — при каждой его молитве (а потому и при чтении, которым питается молитва и которое составляет отрасль молитвы и умного делания) изъявление той силы, которая дарована ему Богом — почему должно внимать» [612].