Перед носом идущего «Академика», виляя из стороны в сторону, струились трещины, извилистые, как швы черепа, и переворачивались огромные льдины.
Корабль подошел ближе к зверю. Медведь, испуганно озираясь, поскальзываясь на льдинах и поднимая тучи брызг, тяжелым галопом уходил в сторону, оглядываясь на красную громадину, со скрежетом продвигающуюся сквозь льды. Судно прошло рядом с огромным кровавым пятном на льду — там у медведя была удачная охота на живую нерпу. Шведы увлеченно фотографировали.
Почему-то вспомнился наш новый приятель — хозяин полярной станции. Думалось, что он именно сейчас устало писал в станционном журнале: «Экспедиция улетела на корабль в 10.30. Приходил белый медведь. Ушел на север».
ЛОДКА
Вторая экспедиция на Таймыр была не такая многочисленная, да и корабль был поменьше. Целью нашей экспедиции на юго-восточном Таймыре было выяснить, живет ли там маленький и редкий гусь-пискулька, а если он живет — то сколько. Под эту тему мне выделили деньги (только-только их хватило на пролет и на продукты), надувную лодку и средства на лаборанта. Все это случилось довольно неожиданно в середине лета. Поэтому у меня возникли проблемы со спутниками — все мои знакомые давно разъехались по экспедициям. Я совсем было отчаялся, но тут позвонила моя любимая студентка и сообщила, что нашла мне спутника — своего жениха Юру. Я обрадовался, так как знал его — очень плотного, коренастого, коротко стриженного молодого человека, отслужившего на флоте и работающего в пункте по обмену валюты.
По убогой московской карте с неизвестным масштабом, напечатанной на плохом принтере (невидимая река на этом сером оттиске была, чтобы не промахнуться, обведена красным фломастером), определиться, где мы находимся, не было никакой возможности. В Хатанге, откуда нас забросил вертолет, нам по знакомству дали хорошие карты — километровки, на которых стоял гриф «Секретно». Одна беда — не хватало одного листа, и однажды несколько десятков километров нам пришлось плыть «вслепую». Конечно, река нас должна была вынести к цели — поселку Сопочное («Смотрите не проплывите мимо Сопочного, — мрачно пошутил давший нам карты работник заповедника в Хатанге. — Дальше до самого моря Лаптевых населенных пунктов не будет, да и в море Лаптевых их тоже нет»).
Поэтому в тот день нам через несколько километров приходилось, подыскав берег покруче, высаживаться и, расстелив на вершине какого-нибудь холма карту, пытаться угадать, где мы все-таки находимся. По моим расчетам, лодка, побив все рекорды, прошла сегодня около сорока километров и давно должна была выйти из «слепой» зоны. Но окружающие нас изгибы реки, озера, окрестные холмы и далекие сопки полностью отсутствовали на карте.
Под вечер, когда солнце слегка опустилось к горизонту, мы наконец обнаружили прямой длинный участок реки, идущий ровно в меридиональном направлении. И точно такой же был на карте. И холм слева тоже был обозначен, и небольшой лесок! Мы были так измотаны изнурительной греблей, что единогласно тут же решили остановиться и заночевать.
За полмесяца плавания нам ежедневно приходилось ставить лагерь, и это воспринималось как необходимое зло. Лодка приближалась к берегу, мы выставляли вперед весла, чтобы смягчить толчок и этим самым уберечь нашу лодку — нежнейшее резиновое изделие ВПК[9] — от ненужных соприкосновений с торчащими у берега обломанными ивовыми кустами или острыми камнями. Наступал черед разгрузочных работ. Каждая вещь в нашей лодке, начиная от рюкзаков и заканчивая ружьем, была привязана, дабы при оверкиле[10] или пробоине ничего не потерялось. Кроме того, все мягкие вещи (палатка, одежда, спальники), патроны, продукты и прочее были тщательно запакованы в полиэтиленовые пакеты на случай дождя (которые, как правило, случались по нескольку раз за переход).
Поэтому ежедневная распаковка и запаковка кучи вещей в лодку была очень нудным, ненавидимым нами занятием.
Наконец все перетащено на высокий берег (мы помнили первый день, когда ночью вода в реке поднялась и затопила лагерь, который мы разбили прямо у реки) и укрыто полиэтиленом.
Потом мы вытаскивали и крепили к деревьям или к огромным валунам самое дорогое, что у нас было, — лодку, потеря которой дорого бы нам обошлась — ведь до ближайшего (и единственного) жилья было несколько сот километров — пешком вдоль берега реки. На первой стоянке свирепствовал такой сильный ветер, что поднял вверх наш ЛАС[11], и он болтался в воздухе, как цеппелин, хорошо, что якорная веревка выдержала. После этого мы привязывали лодку так, что ее не мог оторвать никакой тайфун.
Мыс Юрой ставили палатку, совсем не похожую на шведскую: наша палатка была плохая, маленькая и дырявая. Чаще всего мы разбивали лагерь на галечных косах, в фунт которых невозможно было вбить колья. Поэтому мы использовали крупные камни, к которым привязывали растяжки палатки.
Строительная площадка и место залежей камней часто не совпадали, и поэтому нам приходилось делать с камнями приличные прогулки по берегу, что после дневного перехода на веслах не казалось утренней разминкой. Когда должное число камней наконец было собрано, шла мучительная установка центральных колонн палатки, вырубленных Юрой из стволов лиственницы, и долгая фиксация всех растяжек. На случай дождя мы накрывали палатку полиэтиленовой пленкой, которую прижимали все теми же камнями (это, однако, не спасало нас от косого дождя). Короче, наша палатка очень напоминала жилье подмосковных бомжей, гнездящихся в лесах у железнодорожных станций. На матерчатый пол нашего дома мы сначала клали весла, на которые стелили помост из досок, до этого выполнявших роль пола в лодке. На них помещали полиуретановые коврики, а сверху — спальные мешки. Помост по идее должен был предохранить нас от сырости. Но сколько раз случалось, когда, после обильного дождя или при чересчур влажном фунте, оказывалось, что и весла и доски находятся в воде.
Хотя мы палатку ставили каждый день и ежедневно ее перетряхивали, в ней с завидным постоянством встречались различные квартиранты из членистоногих. Комары легко просачивались внутрь нашего дома. Юра нещадно с ними боролся. Самым эффективным средством оказался специальный спрей против насекомых. Однажды мой напарник (к счастью, без меня) побрызгал из баллончика внутри палатки, и уже через секунду с треском расстегнулась молния входа, и вся компания — немилосердно кашляющий, пахнущий детским мылом Юра (спрей был ароматизирован) и хорошая стая комаров — вылетела наружу.
Другим химическим средством борьбы с этими кровососами была китайская зеленая спираль. При ее поджигании в палатке распространялся запах тлеющего кизяка, мы кашляли меньше, а комары не стремились покинуть палатку и не дохли, а просто впадали в оцепенение, забивались в разные щели и давали нам заснуть. Однако дурь у насекомых быстро выветривалась, они пробуждались и, естественно, завтракали гораздо раньше нас, а наутро висели на потолке спелыми гроздьями. Юра эмпирически пришел к наиболее рациональному средству борьбы — прямому физическому воздействию. Поэтому к концу экспедиции палатка изнутри стала пятнистой от раздавленных комаров.
Кроме комаров и людей в палатке селились и другие существа. К нам в поисках поживы часто заползали пауки. Они не плели тенет, а бегали под крышей, суетливо махая четырьмя передними лапками вслед пролетающим комарикам. Иногда такое махание приносило удачу: комар попадал в паучьи объятия, и восьминогий охотник радостно и расторопно пеленал жертву паутиной и впивался в нее. Через четверть часа из-под потолка, легко кружась, как снежинки, падали комариные крылышки.