Отдельные выходцы из Чечено-Ингушетии, выдвинутые на работу в Москву, давали оттуда указания, кого и на какие должности следовало назначать. Речь, разумеется, шла о близких родственниках и «своих» людях. Грозненские руководители, естественно, сопротивлялись – у них тоже были родственники и земляки. Невидимые постороннему взгляду сражения разворачивались вокруг «хлебных» и «масляных» должностей в силовых и хозяйственно-экономических министерствах.

В 1988 году местному руководству пришлось выдержать не одну атаку, развязанную людьми из центральных органов, которые навязывали Грозному «свои» кадры в кресла руководителей республиканского нефтепромышленного комплекса. То же самое касалось и других ключевых постов в системе правоохранительных органов, заготовок и переработки сельскохозяйственной продукции.

Грозный упирался изо всех сил. Напор был мощным, но тогдашнее руководство Чечено-Ингушетии все же устояло, назначая на ключевые посты своих, местных.

«Москвичи», не достигнув успеха, решили выждать. По их мнению, подходящий момент должен был наступить. Их терпение было вознаграждено. В стране, управляемой самым говорливым за всю советскую историю генсеком, начались процессы, не воспользоваться которыми не мог разве что самый ленивый. Что уж тогда говорить о предприимчивых, искушенных в интригах умах!

Из агентурных сводок, стекавшихся в КГБ Чечено-Ингушской АССР, следовало, что лица, заинтересованные в отмывании нечестно нажитых денег и материальных ценностей, лелеевшие мечту о многократном их увеличении, занялись поиском фигур, способных возглавить «неформальные», как их тогда называли, движения. Чечено-Ингушетии нужны свои Ландсбергисы и Гамсахурдиа, Пустовилы и Эльчибеи, Позняки и Старовойтовы, – говорили на тайных сходках люди, недовольные приходом к власти Доку Завгаева.

На фоне Литвы, Эстонии, Молдавии и Украины с их буйствовавшими народными фронтами и другими неформальными объединениями Чечено-Ингушетия в ту пору выглядела этаким нетронутым, первозданным заповедником. Во многих регионах к концу восьмидесятых годов резко обострились межнациональные отношения, доходило даже до пролития крови. А в Чечено-Ингушетии, где около 100 национальностей – русские, чеченцы, ингуши, армяне, евреи, – никаких проблем. Мир и дружба. И это – на Кавказе, народы которого были выселены Сталиным!

КГБ республики располагал документами, свидетельствовавшими об активной роли криминальных элементов в создании и деятельности многих неформальных объединений, причастных к разжиганию конфликтов в самых разных сферах социально-экономической и общественно-политической жизни. Неспроста по наущению державшихся в тени кукловодов боевики во время так называемой «чеченской революции» в августе 1991 года рьяно ринулись на штурм здания республиканского КГБ. Существование названных улик, по рассказам его руководителей, многим отравляло жизнь, и потому первейшей задачей было их уничтожение.

Но – спецдонесения не горят! Чудом уцелевшие отдельные листки агентурных донесений дождались своего часа. Сегодня их можно публиковать, поскольку время и последовавшие события сняли с них гриф секретности.

Нет, вы только подумайте: лица, причастные к созданию «Барт»- чеченского народного фронта и ОКЧН – Общенационального конгресса чеченского народа, оказывается, в узком кругу признавали, что эти объединения искусственны и чужеродны вайнахам, а потому опасались, что не найдут поддержки у населения. На одном из тайных сборищ крупный спонсор и, как показало дальнейшее развитие событий, неглупый человек, произнес:

– Чечня не Литва и не Эстония. У нас не тот менталитет, не тот уровень политической культуры. Да и традиции, и навыки иные. За «Бартом», боюсь, мало кто пойдет…

– Пойдут, – возражали ему. – Если повести дело с умом.

– Что ты имеешь в виду? – спросил осмотрительный спонсор.

– Использовать в нужном русле тему депортации.

– Разве что, – подумав, согласился толстосум.

На другом узком «совещании» один из его участников, хорошо знавший обычаи своего народа, в ответ на панегирик по поводу неформалов как инструмента стихии и конфронтации обронил:

– Как бы эти дети перестройки не превратились в ее могильщиков. Тогда, считай, все пропало.

Поразительно, но некоторые из них уже тогда не испытывали эйфории восторга от приближения страны к политическому плюрализму. Однако опыт других регионов, где неформальные движения брали под свой контроль многие действия официальных властей, был очень уж заразителен, и его усиленно начали экспортировать на чеченскую землю.

В Грозный зачастили эмиссары из республик Прибалтики и Закавказья. Вскоре наметились маршруты и в обратном направлении. Перевалочным пунктом была Москва. В квартирах, служебных кабинетах, ресторанах, на подмосковных дачах плелась паутина, постепенно опутывавшая крупные промышленные и культурные центры республики.

В умело расставленные тенета попадали те, на кого рассчитывали в первую очередь – обиженные, с чрезмерно развитым самомнением, считавшие себя незаслуженно обойденными, неоцененными. С ними работали как следует: льстили, обещали, подогревали личные амбиции, разжигали властолюбие. Многие народофронтовцы, наивно поверившие красивым лозунгам, не подозревали, какую незавидную роль отводили им те, кто рассматривал их в качестве пешек в хитроумной и многоходовой игре.

Когда в июле 1989 года в Грозном сменилось руководство республики и к штурвалу управления встал Доку Завгаев, в стане его оппонентов пронесся вздох облегчения: ну, при этом партократе раскачать лодку проще простого.

Неожиданная заминка

Расчет был прост. Поскольку Завгаев из партийных работников, да еще технократ, а не идеолог, то он наверняка будет рубить сплеча и наворотит такого, что все в итоге обернется против него. Партийные функционеры воспринимались тогда замшелыми консерваторами, рутинерами, неспособными действовать адекватно изменившимся условиям, преследующими новое, неординарное.

Перебирая вехи жизненного пути нового первого секретаря обкома, недоброжелатели находили немало, с их точки зрения, уязвимых мест.

По профессии инженер-механик, закончил сельхозинститут. Значит, не златоуст и не мастер пера. А если так, будет послушно озвучивать тексты, подготовленные аппаратом. Раз нет гуманитарного образования, следовательно, не будет и концептуальных идей в области общественного обустройства. Это хорошо, поскольку ни к дискуссиям, ни и диалогу не готов и, стало быть, будет иметь весьма бледный вид в дебатах с демократически настроенными оппонентами, коих перестройка наплодила великое множество.

В Москве, в центральных органах, не работал. Значит, особого покровительства не будет. Обычно и Кремль, и Старая площадь своих в обиду не давали.

Заведующий мастерскими, директор совхоза, председатель райисполкома, министр сельского хозяйства, секретарь обкома, второй секретарь обкома партии… Специалист, говорят, неплохой, но пройденные ступеньки служебной лестницы, номенклатурное мышление не дадут понять новизну начавшихся перемен, бюрократический груз прошлого будет тянуть назад, нормой станет запретительство и боязнь неизвестного.

Однако все расчеты, строившиеся оппонентами, рухнули, словно песчаные домики на пляже во время прилива морской волны. Завгаев оказался на удивление современным руководителем, чего от него недоброжелатели никак не ожидали.

Предполагалось, что конфронтация пройдет по линии свободы вероисповедания. Мол, консерватор Завгаев, выслуживаясь перед Москвой, станет всячески противиться возрождению религиозных традиций своего народа, что сразу приведет к падению его рейтинга.

Расчеты не оправдались. Завгаев, в детстве перенесший все бедствия насильственного выселения чеченцев с их родной земли в Казахстан, вынес из изгнания убеждение, что сохранить народу высочайшую нравственность в гибельных условиях помогла религиозность. Именно она не позволила деградировать униженным и оскорбленным. Чутко улавливая зреющие в обществе процессы, руководство автономной республики приняло ряд мер, направленных на возрождение национально-духовных традиций. Невиданное дело: с экранов телевизоров, со страниц газет с народом заговорили представители духовенства. В городе Назрань и большом селе Курчалой открылись исламские университеты. В сельской местности повсеместно началось строительство мечетей. К лету 1991 года их было уже около 200. Приступили к возведению главной мечети в Грозном. К великой радости верующих, власти объявили, что не будут чинить препятствий для желающих совершать паломничество в Мекку. Более того, им оказывалось всяческое содействие в организации этих паломничеств. Одновременно наращивались мощности светского образования и воспитания. Изыскивались значительные ассигнования для целевого направления на развитие материально-технической базы народного образования, здравоохранения, культуры. Открывались новые факультеты в вузах. В Ленинграде по заказу республики проектировали здания чеченского и ингушского национальных театров, краеведческого музея, выставочного зала.