Кажется, я слабею все больше. Вот уже и ноги заплетаются, а руки поднимаются еле-еле, как во сне, удары выходят вялыми, я их почти не чувствую. Но нельзя, нельзя падать. Упаду – больше не встану.

Еще раз обхватил себя, широко размахнувшись, потом отклонился назад, вдохнул в полную силу, так что больно стало легким, потом нырнул вперед, выдыхая и обхватывая себя руками с размаху, так, чтобы локти ударились о ребра. Не удержался на ногах, упал, только успел подумать, что глупо, глупо, глупо, ведь так и не успел вспомнить, а надеялся, что хоть сейчас…

В груди у меня что-то вяло шевельнулось, потом еще и еще раз, а потом заколотилось, быстро, сбивчиво, разгоняя кровь, возвращая жизнь, и с жизнью вернулась боль. Болело все, каждая клеточка. Меня словно разрывало на части, и голова наполнилась огнем, в ней молотком бил пульс. Я лежал на полу еще очень долго, дышал тихо, чтобы унять боль, и смотрел на пятна серебристого ночного света на полу. Боль отпустила только к утру.

Что-то я задержался на крыше. Дождь лил, я смотрел в небо и пробовал угадать, где же сейчас солнце. Я его ждал, а туман переваливался через Стену. Он обступил ее, густой, как молоко, как мутная вода, и переползал через колючую проволоку клоками, а потом за Стеной его прибыло, и он потек, уже ничего не стесняясь, во двор, переполняя его, наливая собою доверху, и так по всему периметру. Сейчас он поднимется до окон первого этажа, а затем, с наступлением темноты, доберется до верхних этажей, полезет ко мне в окно. Жди беды.

ЗДАНИЕ

Часть первая

Государыня,

Помнишь ли, как строили дом –

Всем он был хорош, но пустой…

Б.Г.

Круг замкнулся. Я ведь знаю, что когда-то уже была здесь. Только где это – Здесь?

Вода капает. Шлеп, шлеп, шлеп… Падают тяжелые ленивые капли и с глухим звуком зарываются в потрепанный ковер. Я лежу на диване, он как будто похудел от долгого поста и вот-вот не выдержит моего веса. Но выдерживает. Потому что я похожа чем-то на его диванную колченогость и выпирающие пружины. Точно так у меня выпирают ребра. В этом Здании обязательно надо быть похожей на что-то, иначе никак нельзя. Кажется, это называется мимикрия. В этом Здании обязательно что-то надо, и что-то категорически, и что-то должна. В этом Здании сейчас ночь.

Мои мысли похожи на свихнувшийся поезд. Он скрипит железом по оконному стеклу, так, что каждая жилка напрягается, и хочется вскочить на ноги, закричать, закрыв уши, а потом крушить все, что попадется под руку. Как мне здесь. Я на грани истерики, и, кажется, скоро так и сделаю – вскочу на ноги… Удержусь. Не посмею.

Шлеп, шлеп, шлеп…

Какое наглое, гнилое шлепанье. Вода. Опять вода. Почему я не сплю? Ведь – ночь. Ночью надо спать. Таковы правила Здания. Ночью надо спать и корчиться от реальности кошмарных снов. Днем надо действовать, извиваясь от неправильности дневного существования. Надо кричать и сходить с ума, верить в призраки, доверять безнадежности. Это тоже входит в правила. Здание – строгий мажордом. И я здесь – чужая.

Что Здание живое, я поняла давно. Хотя, определяющие время слова «давно», «недавно», «вчера» или «завтра» здесь неприменимы. В Здании есть только Сегодня. Утро, день, вечер, ночь – все это объединяется в одну большую каплю, подобную тем, что падают сейчас на ковер. Одно большое Всегда. Одно грандиозное Сегодня. Вчера было сегодня, и три дня назад было сегодня, и завтра тоже будет сегодня. И нет ни вчера, ни завтра, ни тех назойливых три дня назад, что так упорно бьются в висок.

Здание разговаривает со мной. Наверное, я уже давно сошла с ума, но оно разговаривает со мной, и я ничего не могу с этим поделать. Иногда это шепот ночного воздуха, иногда – клочки газет с обрывками фраз, а иногда – бормотание тумана. Каждый раз я силюсь понять и ответить, ведь если понять, значит, не надо бояться. Но я не понимаю. И, боги, боги, как же мне страшно здесь. Если бы знать, чего оно хочет от меня, зачем меня держат здесь и кто я такая, если бы слышать его слова на моем языке, если бы видеть эти знаки такими, какие они есть, и понять, что в них заложено, кто знает, может быть, тогда я смогла бы выйти отсюда.

Здание любит меня. Оно никогда не убивает меня полностью. Оно сгибает меня до критической точки, а потом отпускает, но я никогда не выпрямляюсь до конца. Не успеваю. Здание любит меня, поэтому я еще жива. Поэтому у меня есть своя комната, свой диван, свой старенький клетчатый плед. Иногда мне кажется, что если бы оно могло одевать и раздевать меня, как куклу, то у меня был бы и свой гардероб. И тогда я радуюсь, что оно этого не может, но довольно вяло. Потому что оно может много чего другого. Очень много чего.

Здание любит меня, а я его ненавижу. Я как домашнее животное у плохих хозяев. Если я не слушаюсь, меня бьют. И я давно и накрепко усвоила, что из своей конуры лучше лишний раз не выползать.

Шлеп, шлеп, шлеп… Каждая капля, как отдельная насмешка над моим израненным горлом. Оно болит слезами, тем самым комом, который сжимает дыхание в кулак и делает голос надтреснутым и ломким, как стекло. Иногда очень хочется его потерять насовсем – тогда исчезнет унижение слушать, как он дрожит и бьется в истерике, когда кричишь.

Каждый день я выплескиваю одиночество. Я пытаюсь избавиться от него, добраться до блаженной пустоты, но его становится все больше, и, кажется, скоро мне нечем будет дышать. Куда уж дальше. Есть только Здание и ничего кроме, есть я в окружении вещей, снов и событий, и все это – снова Здание. Я сопротивляюсь только одному правилу и только его не приемлю: я никогда – слышишь, ты, погань, – никогда не стану тобой. Да. А в остальном…

Здание знает, почему я не сплю, так что пока не трогает. Ведь это оно подослало ночной воздух, который шепнул мне на ухо: «Ты что, думаешь, что живая? Ах ты, дура… Да тебя уже давно похоронили, а ты и не заметила. Теперь такая традиция – хоронить живьем…» После этих слов воздух дохнул мне в лицо запахом прогорклого масла и хрипло захихикал, играя моими волосами. Я хотела крикнуть ему что-то, вскочить на ноги, но меня действительно похоронили. А что заживо – так это ничего, традиция теперь такая…

Я лежала в темноте, боясь двинуться. Ужас шевелил пряди на затылке. А вдруг правда? Как же я раньше не знала этого. Меня просто похоронили, только изнутри гроб по-другому выглядит. Столько времени я уже здесь (сколько?), и ничего не меняется, все те же кошмары, те же сны, то же размеренное существование изо дня в день и постепенное схождение с ума, тот же страх, то же отчаяние, та же безнадежность. Сколько раз я говорила себе, что живу, как в могиле? Вот он, ответ, так близко, оказывается, и так неожиданно. Просто Здание – большой саркофаг, склеп, вечное пристанище. Вечное! Нет, нет, пожалуйста, не надо.

Навязчивая мысль завладела мной полностью, и я всматривалась в темноту, пытаясь различить правду, стискивала кулаки, царапая ладони обломанными ногтями. Здание удовлетворенно сгущало краски и помогало мне окончательно поверить в этот бред. Я лежала и думала, что надо пошевелиться, хотя бы сесть, тогда все станет ясно, будет легче, понятней, ведь это не может быть так, слишком уж просто и по-детски – ах, заживо погребенная. Но кто-то рядом шептал, что если я попытаюсь встать и не смогу, если надо мной и правда гнилая деревянная крышка да несколько метров земли… Лоб покрывался холодным потом, и я жмурилась до головной боли, пытаясь отогнать этот морок. Не может быть так. Не смей ему верить. У него много правил, но вспомни свое любимое: от Здания можно ожидать, чего угодно. Тебя же пугают, как непослушную девочку, которая поздно не спит.