Воздух свернулся в легких, и сердце почти остановилось, когда она вдруг отпустила меня и медленно прошлась по комнате. Вокруг ее каблуков взметались легкие облачка не то пыли, не то тумана. Я сглотнула крик, оцарапав горло, и почувствовала, что седею. Оттого что она такая длинная и тонкая. Оттого что она чуть не сломала мне шею. Оттого что ей абсолютно все безразлично. Она стряхнула пепел на подоконник и повернулась ко мне. Демонстрация силы.

– Что же ты так молчишь, золотце?

Я видела только ее губы, выпускающие задымленные слова, и меня колотил озноб. Она снова стряхнула пепел, улыбнулась:

– Деточка, мне тут нужен один… – сизые колечки дыма кружили хоровод. – Ты ведь здесь давно, уже все должна знать. Где мне его найти?

– Кого? – я не сказала это, просто пошевелила губами, но она услышала. Да ей и не нужны были слова.

– Ну, радость моя, не притворяйся. Его. Ты же знаешь. Сама все прекрасно знаешь.

– Здесь никого больше нет. Никого, кроме меня.

В ее глазах что-то шевельнулось. Что-то, похожее на мокрицу.

– Зачем ты меня обманываешь? Это нехорошо. Это очень нехорошо… – она сделала шаг ко мне. Как же хотелось завизжать пронзительно, громче, чем горит огонь, чем кричит Здание, завизжать и проснуться! Получился хриплый отчаянный шепот:

– Я не знаю! Здесь никого нет больше! Я здесь одна! Я ничего не знаю! Ради бога, оставьте меня, клянусь, здесь никого больше нет!

Она сделал еще два шага и села рядом со мной. От нее пахло подвалом.

– Ну, ну, ну. Не расстраивайся. Отчего ты так дрожишь? Замерзла? Я тебя согрею.

Она положила руки мне на плечи. Не знаю, почему я не умерла в тот же миг. Ее руки были холодны, холоднее самого холодного страха, холоднее и отвратительнее всего, что мне встречалось в Здании. Мне казалось – они прожигают холодом кожу, кости, пробираются до самого сердца, а она дышала на меня гнилью и что-то говорила. Я не могла пошевелиться.

– Не на… до…

Стон утонул в ее воздухе.

– Ну, что же ты, золотце. Хочешь, я тебе бусы подарю? А ты мне скажешь, где он, иначе будет плохо… Хуже, чем было, поверь мне. Ну, вспомнила?

– Я не знаю! Не знаю!

– Смотри, какие бусы. Тебе будет очень хорошо в них. Смотри – красные, белые, зеленые, и шнурок такой крепкий… Скажи мне.

– Я не знаю! Не знаю! Нет!

Она надела бусы мне на шею и тихо засмеялась.

– Не знаешь… Разбей зеркало!

– …

Она душила меня долго и мучительно, царапая ногтями шею, вдавливая шнурок в горло. Ко мне вернулась способность двигаться, но задавленный крик перешел в тихое хрипение, перед глазами плыли оранжевые и черные пятна, я слабо пыталась разорвать петлю, и над всем этим едко посмеивался сигаретный дым. А потом шнурок лопнул, и она начала таять, все еще протягивая ко мне руки, таять, таять, таять, а я кричала, кричала…

– МА-А-А-А-А-АМА-А-А-А-А-А-А!!!

Тишина. Холодно. Вскочила на ноги, чуть не упала, выпутываясь из пледа. Струйки пота по вискам. Сон. Ну, конечно же, сон. Просто сон. И больше ничего. Просто сон. Мне приснилось, ну, конечно же, мне просто приснилось. Я просто долго не спала, и Здание заманило меня сюда и подсунуло очередной кошмар. Ну, конечно же, это просто сон. Их много бродит по коридорам, и каждый мечтает только об одном: кому-нибудь присниться. И они снятся мне. Вот почему нельзя спать днем. Вот почему вообще нельзя спать. Да, это просто сон. Ну, хватит, хватит, успокойся, не колотись так. Мало мне, что ли, кошмаров снилось? Пора бы уже и привыкнуть. Господи, ну почему я? Ты, чудовище облупленное, никому не нужное, ну почему я? Почему? Ты что, питаешься моим страхом, моей болью, моими слезами? Неужели тебе не надоело выкачивать из меня полынную горечь? Неужели тебе самому не тошно от этого всего? Почему я? Чего ты от меня хочешь? Ты видишь, я даже плакать уже не могу, только судорожно вдыхаю и выдыхаю сухой воздух, искривив губы в какой-то не то улыбке, не то гримасе…

Здание молчало. Ну, конечно, чего от него еще ждать. Оно всегда молчит, когда тебе нужен ответ. Оно разговаривает только тогда, когда у тебя глаза на лоб лезут от ужаса, когда ты не соображаешь уже ничего – вот тогда – пожалуйста, оно сообщает тебе о том, что во сне люди умирают или что надо разбить зеркало. Стоп. Разбить зеркало?

Я вспомнила ее, и меня опять затрясло. А может, она – и есть Здание? Слишком уж ясно я ее видела, чувствовала, у меня даже горло болит до сих пор. Чего она хотела от меня? Найти кого-то, сказать, где он…

Кого-то…

Но здесь никого, кроме меня…

нет?

Нет, спокойно, только не надеяться. На эту удочку я не попадусь. Конечно же, здесь никого, кроме меня, нет.

Но ведь…

Она же ушла. Не потому, что я так сильно боролась, нет, это смешно, она просто УШЛА куда-то, и это странно, она запросто могла убить меня, но бросила, как бросает собака игрушку, когда почует мясо. Она искала кого-то… Нет, нет, это просто сон. Мне приснилось. Очередной кошмар, только и всего. Нельзя доверять снам. Ну, во всяком случае, не полностью. Разбить зеркало… Разбить зеркало! Да!

Я снова вскочила на ноги. Голова кружилась. Разбить зеркало – ну конечно же! Я ведь даже знаю, где его искать – в комнате с плюшевым креслом. Не важно, что комнаты этой, скорее всего, просто не существует. Ведь значительна не она, и не она содержит главное! Это всего лишь ориентир, наметка, не знаю, почему, но Здание снова решило поиграть со мной в опасные игры, может статься, что мне даже не будут мешать. Разбить зеркало. Да, да! Пусть это всего лишь сон, бред, но кто сказал, что Здание подчиняется каким-то логическим законам? Точно! Разбить зеркало!

Голова кружится. Я заметалась по комнате в поисках чего-то тяжелого. Было очень трудно остановить взгляд на чем-то одном, сосредоточиться. Лихорадочность моих движений передалась туману, и он заворочался, зашевелился, заерзал… Мне было не до него. Не важно, найду я что-нибудь или нет. Зеркало можно разбить и локтем. Уж кто-кто, а я это знаю. Здание подсовывало мне всякую рухлядь: литровые банки, старые прокопченные скатерти, дверные ручки, битые вазы… Черт возьми, ну откуда в моей комнате берется столько барахла?! Ненужного, грязного барахла…

Он все еще лежал там, у порога, там, где выпал из моих рук – кусок железного прута. Ты отняло у меня память, почему же ты не даешь мне забыть ЭТО? Хорошо, он пригодится. Я оставлю его себе, пусть это будет как записная книжка, напоминалка.

Скажи, голубь – это была твоя оплошность? Правда ведь? Откуда он прилетел? Нет-нет, я не собираюсь снова впадать в истерику и сбегать из своей комнаты, уже переболела. Достаточно было одного раза. И все-таки? Значит, там есть что-то? Ты – не конец вселенной, ведь так? Так… Значит, можно выйти отсюда, можно… Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. В последний раз. А потом я буду искать. Нет, не комнату с плюшевым креслом. Выход.

Я сжала прут в руке, выскочила из комнаты и побежала по коридорам. Двери мелькали в пляске святого Витта, стены качало. Разбить зеркало? О да, я разобью его. В этом вы можете на меня положиться. Дайте мне только добраться, я не пожалею сил. Даже если мне придется полностью превратиться в удар, я не пожалею и себя. Разбить зеркало… Я вложу в этот удар все свои кошмары, свою несуществующую память. Она должна у меня быть – в газете я прочитала, что она должна быть у каждого, – но ее у меня нет. Вот так. Разбить зеркало.

Я бежала долго. Я нашла его. В коридоре и не пахло комнатой с плюшевым креслом. Мне даже не пришлось никуда заходить. Оно висело на стене, большое, почти с меня, я отражалась в нем до колен. Нет, я не стала плакать и ужасаться. Я знала, какое меня ждет отражение. Ярость вдруг куда-то исчезла, и стало страшно. Все-таки я давно не смотрела себе в глаза. И теперь как-то щемяще-странно было видеть себя и вспоминать, какая я на самом деле.

Я поудобнее ухватила прут вспотевшей ладонью. Руки дрожали. Холодно. Разбить зеркало… Зачем? Кому оно мешает, это последнее отражение? И кто сказал, что оно последнее? Неужели всю жизнь я вот так и буду бегать по коридорам, выполняя поручения Здания, и убивать саму себя… Вон какие у меня жалобные глаза. Это значит, что мне очень хочется жить. Чем я провинилась сама перед собой? Разве это так уж необходимо – крушить и портить…