4

Полудников считал, что, для затравки, в начале каждого выступления необходима живинка, и потому начал свою лекцию так:

— Человек спит и видит сны. Парню снится девушка — предмет его воздыханий. Девушке, наоборот, снится парень, в которого она влюблена… Директору предприятия, с треском провалившего план, снится разнос в вышестоящей инстанции…

Яркий свет делал лысину Полудникова блистающей, как бы окруженной ореолом. Он слегка кашлянул, улыбнулся и заложил короткие руки за спину.

— Сны снятся животным и птицам. На сей счет даже бытует поговорка: «Голодной курице просо снится». Наблюдая за спящей собакой, можно заметить, что она иногда бьет хвостом и тихонько скулит: наверняка она находится во власти дурного сна.

Голос лектора набирал силу и звучность, он увлекся и продолжал уверенней и стремительней.

— Человечеству сновидения знакомы на всем протяжении его существования и развития. Однако на разных ступенях эволюции, — он сделал логическое ударение на этом слове, — загадочное явление истолковывалось по-разному. Древние считали, — Полудников поднял указательный палец. — Древние считали, что во время сна душа покидает тело, — палец опустился, — и отправляется путешествовать куда ей вздумается. И если не успеет вернуться до пробуждения, человек умирает… Когда одного полинезийца внезапно разбудили, он панически воскликнул: «Зачем вы меня подняли? Ведь моя душа еще находится в соседней деревне. Горе мне! Сейчас я умру!»

Галя внимательно слушала. Она пришла сюда, чтобы поучиться у Полудникова, будучи уверенной, что поучиться у него есть чему. Поначалу он произвел благоприятное впечатление живостью, бойкостью языка, пословицами, каламбурами. Он сделал экскурс в прошлое науки, обратился к ее авторитетам — Гераклиту, Демокриту, Гиппократу, к Аристотелю, отвергавшему божественное происхождение снов, к Сократу и Платону, которые такое происхождение утверждали, к Лукрецию, связывавшему сны с повседневной деятельностью человека. Полудников привел выдержку из философской поэмы Лукреция, а потом перемахнул к Бэкону, французу Леметри, к Дидро и Гельвецию, Канту и Лейбницу, чеху Пуркинье и русскому писателю и философу Радищеву. Казалось, все эти гениальные головы только тем и занимались, что пытались разгадать и научно обосновать сны, которые грезились во все времена и эпохи людям в ночных колпаках и без оных, почивающим под шкурами или пикейными одеялами, в первобытных пещерах и уютных бюргерских спальнях.

По извилистой и тернистой тропе, какой ковыляла к истине от одной вехи до другой наука о снах, Полудников наконец добрался до академика Павлова и поставил перед аудиторией краеугольный вопрос:

— Итак, что же такое сон? Знаменитый Павлов раскрыл сущность этого явления следующим образом: «Сон есть торможение, распространяющееся на кору и нижележащие отделы головного мозга». Обратимся к таблице, — лектор вооружился указкой и подошел к плакату с изображением коры и нижележащих отделов…

Гале стало скучновато. Она заметила, что мужчина, сидевший слева от нее, клевал носом. Две женщины пенсионного возраста позади тихонько разговаривали о цветных телевизорах, назойливо бубня ей в ухо.

Наконец Полудников приблизился к концу своей лекции.

— Для того чтобы спокойно спать, надо вовремя ложиться, хорошо проветрив комнату, вычистив зубы и умывшись, приняв теплую ванну или душ и выключив свет. Кушать рекомендуется за два часа до сна. Покойной ночи! — напутствовал он аудиторию, которая уже наполовину подремывала, и полупоклоном ответил на жидкие аплодисменты.

— Ну как моя лекция? — спросил он подошедшую к нему Галю.

Она немножко смутилась, считая не очень удобным высказывать свое мнение такому пожилому, заслуженному человеку. Однако все же заметила:

— Вы не обижайтесь… Но мне показалось, что лекция несколько скучновата. И зря вы собрали всех ученых в кучу. А в остальном — ничего.

Полудников надел шляпу и, пожевав губами, сказал:

— Научная лекция — не юмористический рассказ. Все должно быть обосновано. Все выводы следует подкреплять авторитетами. Это никогда не помешает. До свиданья, милый референт!

5

На другой день на райкомовском газике Галя отправилась в один из отдаленных сельсоветов — Петровский, в ту самую Петровку, до которой, как говорил Антрушев, надо ехать «волоком» шестьдесят километров по дороге, где и «костей не соберешь».

Когда-то там было три небольших колхоза, затем сделали один — укрупненный. Но, по-видимому, укрупнение не дало желаемого эффекта, и лет пять тому назад здесь создали совхоз. В последнее время в Василькове о петровском совхозе говорили как о хозяйстве, находящемся на подъеме.

Прибытию Гали Ишимовой в Петровку предшествовал телефонный звонок. Он тоненько и чуть тревожно дзенькнул в середине рабочего дня в кабинете заведующего клубом Владислава Чижова.

— Чижов? Привет. Как живешь, что нового? — услышал Владислав знакомый голос Антрушева, приглушенный шестидесятиверстным расстоянием.

На эти традиционные вопросы Чижов ответил так же традиционно:

— Живем помаленьку. Работаем…

— Знаешь что, — говорил Антрушев, — к вам выехал представитель из области, из общества «Знание». Прошу тебя, как руководителя лекторской группы, принять ее как положено. Чтобы все было в ажуре. Понимаешь?

— Понимаю, — не совсем уверенно ответил Чижов.

— Организуй скоренько лекцию. И дела свои приведи в порядок.

— Дела?

— Ну, учет лекционной работы, списки лекторов-активистов и все другое. Организуй доклад на международную тему. Пусть директор школы выступит.

— Его нет. Уехал в санаторий.

— Тогда пригласи агронома. Пускай что-либо об агротехнике расскажет.

— Ладно, постараемся.

— Вот-вот, постарайся. Запиши фамилию: Ишимова Галина Антоновна. Молодая, весьма симпатичная… Работает референтом. Ну, бывай, информируй!

Чижов положил трубку, озабоченно почесал затылок. Не часто приезжали в Петровку областные работники. Поневоле встревожишься. Надо что-то предпринимать, чтобы гостью встретить достойно. Владислав закрыл кабинет и отправился в совхозную контору к агроному Кутобаеву, который, к счастью, оказался на месте.

— Григорий Иванович, выручай, — сказал Чижов, сев на табурет у стола агронома.

Тот поднял лысеющую голову от бумаг и посмотрел на завклубом вопросительно.

— Надо сегодня лекцию прочесть. Вот так надо!

— Почему так срочно?

— Время ответственное, уборка. Прочти что-нибудь на эту тему.

— Но почему именно сегодня?

Чижов подумал, как бы убедительнее обосновать свое пожарное предложение, и объяснил:

— Сегодня у нас окно. Перед кино время свободное. Занять его надо.

— А вчера не было окна?

— Не было. Танцы организовали.

— Пусть и сегодня танцуют на здоровье.

— Баянист в Василькове. Вернется только завтра.

— Есть магниторадиола.

— Испортилась…

— Но я не могу так скоропалительно. Надо же готовиться!

Чижов нарочито бодро, с этакой фамильярной укоризной сказал:

— Григорий Иванович, чего вам готовиться? У вас же золотая голова и все материалы в руках.

— Ну полно, полно, — упрекнул Кутобаев Чижова. — Все равно надо готовиться, иначе не выйдет. А впрочем…

Он вдруг оживился, взял со стола листок бумаги и заговорил горячо, уже другим тоном:

— Вот, понимаешь ли, сводка о потерях. Десять кило зерна на гектаре теряем в колосьях! В совхозе полторы тысячи гектаров зерновых. Сколько же получается потерь? Пятнадцать тонн! Колоссальные убытки. Подумать только. А как их избежать? — Он начал было перечислять, из чего складываются потери, что можно и нужно предпринять, но Чижов замахал руками:

— Не здесь, не здесь, Григорий Иванович, говорите! В клубе. Вот вам и лекция.

— Да, но с кем говорить? Механизаторы дотемна в поле. Придут домой — скорей бы поужинать да на боковую. В клуб их на аркане не затащишь. Лучше поговорить с ними в поле в обеденный перерыв.