Новинцев поглядывал по сторонам.

— А снега все еще нет, — сказал он неожиданно.

— Вот тебе на! — воскликнул Лисицын. — Ты ждешь этот подарок с небес? Ты уже махнул рукой на нашу незавершенку?

— Я интересуюсь, всегда ли явления природы совпадают с календарем. Вчера был покров.

Шофер Сергей поглядел на них через плечо:

— Выпадет снег ночью, вот увидите. Я утром встретил Чикина: идет скрюченный, на батожок опирается. Верная примета — быть снегу.

— А мелиораторы еще не закончили работу. Поздно приехали, — Лисицын тоже уныло глянул в оконце.

— Это плохо, — согласился парторг. — Хотя погода для них, пожалуй, большой роли не играет.

— Как не играет? Кому интересно мерзнуть на болоте! Ну, ледок накинет — еще так-сяк. А если снег? Прекратят корчевку. Надо съездить к ним.

— Давай съездим.

По обочине полевой дороги потянулись плотные заросли шиповника с продолговатыми и круглыми красными ягодами. Листья с кустов почти все облетели, и голые ветки были словно унизаны бусинками. Стайка чечеток вспорхнула, вспугнутая шумом мотора, и, трепыхая крыльями, улетела в сторону. Кустарник кончился, и перед ними раскинулась пашня. По ней двигался трактор с плугом.

— Стоп! — сказал Лисицын.

Сергей сбросил скорость, нажал на тормоз. Лисицын и Новинцев вылезли из машины. Трактор приблизился к ним и остановился. Рудаков, муж прохоровской доярки, рослый, широкоплечий, в ватнике и сапогах, подошел к ним. Следом подошел и прицепщик — пожилой сухонький мужичок в брезентовом дождевике.

— Много ли осталось пахать? — спросил Лисицын.

— Это поле кончаю. Еще на пару дней работы на Плёсе, километра два вверх по реке, — ответил Рудаков.

— Так, — Степан Артемьевич пошел на пашню. Влажные, тяжелые пласты суглинка почти не осыпались под ногами. Директор склонился над бороздой, прикинул на глаз глубину и хотел похвалить Рудакова, но воздержался. «Надо посмотреть, как он заделывает угол». Конец загона был близко, Лисицын пошел туда и увидел, что никакого угла не было, борозда делала плавный, дугообразный поворот. «Трудно ли спрямить угол? — подумал Степан Артемьевич. — Пожалуй, кусты мешают развернуться, но попытаюсь».

— Давно я не водил трактор, — сказал он Рудакову. — Попробовать разве?

— Пожалуйста, — ответил тракторист. — Вы здесь полный хозяин, да и трактор водите не хуже любого из нас…

— Все мы тут хозяева, — сухо отозвался Лисицын и направился к трактору. Прицепщик пошел за ним. — Попробуем спрямить угол, — сказал ему Степан Артемьевич.

Степан Артемьевич повел трактор в конец загона, там притормозил, высунулся из кабины и, примерившись, вломился в кусты, обступившие пашню. Резко развернулся и стал запахивать рудаковскую «дугу», вырезая плугом прямой угол.

Рудаков издали смотрел с настороженным любопытством. Сергей, открыв дверку газика, воскликнул:

— Ну дает директор!

Выйдя на очередной загон, Лисицын остановил агрегат и неторопливо вернулся к машине.

— Валяй, теперь борозда прямая, легче! — сказал он Рудакову с откровенной иронией.

Тракторист смутился, покраснел.

— Кусты мешают, — ответил он. — Это вам разок в охотку, а мне этих углов за глаза хватает.

— Все равно, ведь можно же спрямлять их!

— Можно, если постараться.

— А кто будет стараться — дядя? — ровным голосом продолжал Лисицын, но тракторист чувствовал, что он злится. — Если на каждом поле будем оставлять закругления — сколько пашни потеряем? Понимаешь?

— Да, понимаю, — Рудаков чувствовал себя неловко. — Признаю свою ошибку.

— Это не ошибка. Это вина, — жестко сказал Лисицын.

— Винюсь, — примирительно рассмеялся Рудаков. — А повинную голову, Степан Артемьевич, меч не сечет. Буду вырезать углы по всем правилам.

— Посмотрим, — сказал Лисицын и стал садиться в машину.

Тракторист закурил и пошел к агрегату, попыхивая из-за плеча табачным дымком. Прицепщик, идя следом, несколько раз оглянулся.

В машину быстро сел и Новинцев. Лисицын сказал Сергею:

— Поехали к мелиораторам!

Машина мчалась среди пустынных полей. Свистел холодный встречный ветер, хлопал ослабевшим, выгоревшим, промытым дождями парусиновым тентом. Сергей уверенно крутил баранку, перемотанную синей пластиковой лентой.

Новинцев с уважением поглядывал на директора, улыбаясь чуть-чуть уголками губ. «Научился требовать Лисицын, — подумал он. — Далеко пойдет. Молодец». А вслух сказал:

— Послушай, Степан Артемьевич, а как же эта поездка на Канарские острова?

— Она накрылась, — ответил Лисицын. — Жена беременна. Куда ее повезешь в таком положении?

— Да, жаль, не получилось у тебя. Когда же теперь пойдешь в отпуск? Отдохнуть непременно надо.

— Вот выпадет снег, устоится зима, возьму отпуск и буду ходить в лес на лыжах. Куплю ружье, стану охотиться на зайцев.

— Нужна будет гончая, — сказал Новинцев. — Собаки-то у тебя нет! И у меня тоже, а то бы одолжил.

— Купим и собаку. Вот, кажется, у Бунина есть такие строки:

Что ж, камин затоплю, буду пить.

Хорошо бы собаку купить…

— Пить не стоит, — рассмеялся Новинцев. — А собаку можно.

Теперь в воображении Степана Артемьевича скалистые острова южной Атлантики с неведомым Санта-Крусом уступили место первой пороше и чернотропу. Он видел себя в охотничьих доспехах, с ружьем в руках в лесу, схваченном сизым дымком первого инея. За ним послушно и легко, потряхивая висячими ушами, бежал поджарый и пегий русский гончак. Охотничья тропа казалась более реальной, чем плавание по теплому океану в дальние страны… Степан Артемьевич смотрел вперед на узкую ленту проселка. Новинцев вернул его с неба на землю:

— В райкоме нам вчера сказали, что капиталовложения в сельское хозяйство резко увеличиваются и скоро будет создано районное агропромышленное объединение. Оно будет воротить всеми делами. И вообще, предстоит крупная перестройка всего, связанного с землей. Так что и в наших планах, возможно, придется тоже кое-что пересмотреть.

— Это не исключено, — сказал Лисицын озабоченно.

Газик мчался вперед, и ветер тормошил старенький брезентовый тент, который все пузырился и хлопал. Лисицын глянул в оконце. Слева на обширном поле уже проклюнулись ростки озими. В низинках она была гуще и зеленее, на взгорках — реже. В небе неторопливо плыли осенние тяжеловатые облака. Впереди в просвет меж ними вырвались опять солнечные лучи и ударили прямо в ветровое стекло. Шофер наклонил голову, затеняя глаза козырьком кепки, и прибавил скорость.

Глава девятая

Осенние ночи тягучи и горьковаты, как дым от сырой осины в костре, и Еремей Кузьмич с трудом дожидался зыбкого, тусклого рассвета. Он подолгу глядел в темноту горницы, на прямоугольники окон с черными переплетами рам. В углу резво тикали недавно купленные, вошедшие нынче в моду часы с кукушкой, но кукушку Чикин «отключил», чтобы не шумела ночами.

Мучила бессонница, в голове толклись разные мысли и воспоминания о прежнем, о молодых годах. Все прошло, остались только память и дети. Они выучились, уехали в города. Старший сын Сергей живет в Мурманске, плавает механиком на тральщике, младший — Петр — сотрудник одного из проектных институтов в Ленинграде, дочь Екатерина — в Одессе, вышла замуж, родила ему двух внуков.

Еремей Кузьмич был домоседом и ездил в гости к детям очень редко. Известное дело: приедет старик из деревни погостить — и все ему будет не по душе. Квартира тесна, уставлена мебелью и книгами, воздуха в ней мало. Водопроводная вода пахнет хлоркой, — то ли дело из родника или колодца! За окнами шумят, гремят трамваи и машины, выхлопные газы лезут в форточку. Снохи вежливо-холодны. От их подчеркнутой вежливости и косых взглядов, брошенных мимоходом, на душе становится неловко. Небось думают: «Скоро ли уберется старый в свою деревеньку, торчит тут как филин».

К праздникам дети шлют стандартные поздравительные открытки с цветочками, иногда и денежные переводы. Конечно, лучше, если бы сын или дочь были рядом, покоили старость, да где там! Выросли птенцы, оперились, легли на крыло и улетели искать свое счастье. И сетовать на судьбу не приходится: сколько стариков и старух доживают свой век в одиночестве по российским селам.