Теперь перейдем, сударыня, к разбору самих добродетелей, служащих основой христианской религии. Эти добродетели называют божественными, и нас уверяют, что не обладающий ими не может быть угоден богу.

Первая из этих добродетелей - вера. Согласно учению богословов, вера дар божий; это сверхчеловеческая добродетель, дающая нам твердую веру в бога и во все, что он по своей благости явил людям, даже если наш разум и не постигает этого. Вера, говорят нам, основана на слове бога, который не может ни обмануть, ни обмануться сам; таким образом, вера предполагает слово божье, обращенное к людям; но кто же свидетельствует о том, что бог говорил людям? Священное писание. Кто уверяет нас, что в священном писании содержится слово божье? Наши священники, объединившиеся в организацию, именуемую церковью. А кто же нас заверяет, что бог не может и не хочет нас обманывать? Священное писание, свидетельствующее непогрешимость церкви, причем церковь в свою очередь свидетельствует истинность писания. Отсюда со всей очевидностью следует, что вера - не что иное, как слепое доверие к священникам, по слову которых мы должны принять учение, недоступное нашему пониманию. Нам, правда, говорят о чудесах, якобы подтверждающих святость писания, но истинность этих чудес засвидетельствована опять-таки все тем же писанием. Что касается самих чудес, то я уже достаточно убедительно доказал их невозможность.

С другой стороны, как мне кажется, сударыня, я уже доказал вам и полную невозможность для человека убедиться в том, чего не в состоянии понять его ум; проделанный нами разбор книг, называемых у христиан священными, должен был убедить вас в том, что премудрый, всеблагой, всевидящий, правый и всемогущий бог не мог быть их автором. Таким образом, верить по-настоящему мы не в состоянии, и то, что мы называем верой, есть лишь безрассудное, слепое доверие к догмам, выдуманным священниками, которые убедили нас с самого раннего детства в необходимости присоединяться к мнениям, выгодным и нужным им самим. Могут ли, однако, сами священники верить в то, что они проповедуют, как бы ни были они заинтересованы в тех убеждениях, которые стараются привить нам? Нет, конечно. Они такие же люди, как и мы, обладают теми же органами чувств, и так же, лак и мы, не могут быть убеждены в вещах, непостижимых для всего остального человечества. Если бы у них были какие-либо дополнительные органы восприятия, мы, допускаю, могли бы представить себе, что они способны понимать то, чего не понимаем мы; но так как ничто не подтверждает, что они обладают таким преимуществом, мы вправе заключить, что их вера, как и вера всех прочих христиан, не что иное, как слепое и малоразумное исповедание идей, унаследованных ими без критики от предшественников; они никак не могут твердо верить в те вещи, в которых не в состоянии быть глубоко убежденными, поскольку эти вещи не подтверждаются никакой очевидностью и потому неправдоподобны.

Нам, конечно, скажут, что вера или способность верить в невероятные вещи есть дар божий и что такую веру может почувствовать лишь тот, кто удостоен этой милости. Тогда я отвечу, что человеку следует терпеливо ждать, когда бог соблаговолит наделить его этой способностью, о которой мы не имеем представления, потому что ни легковерие, ни глупость, ни безрассудство не могут считаться благодатью, ниспосланной богом, олицетворяющим разум. Если бог бесконечно мудр, ему не может льстить поклонение невежд и глупцов; если бы вера была божественной благодатью, она, очевидно, представляла бы собой способность видеть вещи другими, чем они есть на самом деле или чем их создал бог; сотворенный богом мир, вся природа оказалась бы только миражем, не соответствующим никакой реальности. Чтобы поверить, что Библия - творение божье, человек должен отказаться от всех представлений, которые он составил о боге; чтобы поверить, что один бог заключает в себе трех богов и что три бога составляют одного, надо пренебречь всеми законами разума и признать, что мы не можем опираться на очевидность в здешнем мире.

Итак, сударыня, мы вправе подозревать, что так называемая божья благодать, или сверхъестественный дар, в действительности лишь глубочайшее ослепление, безрассудное легковерие, рабское подчинение чужим убеждениям, тупое невежество, заставляющее нас без критики принимать на веру слова священников; именно эти свойства и заставляют нас присоединиться к мнениям людей, так же, как и мы, мало убежденных в реальности того, во что они верят. И, наконец, людей, непрестанно внушающих мысль о необходимости добродетели, способной извратить наши самые простые и ясные представления о добре, мы можем без большого риска заподозрить в намеренном ослеплении человека и в заведомой лжи.

Только такой вывод мы, действительно, и можем сделать из поведения наших священников; эти пастыри очень скоро забывают, что сами убеждали нас, будто вера - дар божий, выражение его благодати, которою он по капризу наделяет того, кто ему понравится, и которой лишает неудачника; забыв об этом, они набрасываются на тех, кого бог не удостоил веры, проклинают их и, если могут, прилагают всяческие усилия к их истреблению. Таким образом выходит, что еретики и неверующие оказываются в ответе за то, что они не удостоились благодати; в этом мире их наказывают, так как бог лишил их способов и средств проникнуть в лучший мир. Недостаток веры - это в глазах священников и святош самое тяжкое преступление; именно за отсутствие веры безумные и непоследовательные люди подвергали себе подобных самым жестоким, бесчеловечным преследованиям и пыткам; ведь вам должно быть известно, сударыня, что в тех странах, где церковь пользовалась наибольшим авторитетом, людей, не обнаруживавших требуемой дозы этой добродетели, с величайшим милосердием сжигали на кострах.

Если мы поинтересуемся причинами столь несправедливого и безрассудного поведения, нам скажут, что вера - самая необходимая добродетель, что она имеет огромное значение для нравственности, что человек, не имеющий веры,человек дурной и опасный. Но от человека ли зависит иметь или не иметь веру? Может ли человек быть господином своих мыслей? Разве от нас зависит находить бессмысленным то, что наше суждение признает противоречащим разуму? Разве мы были в состоянии в детстве воспротивиться тем впечатлениям, представлениям и мыслям, которые внушали нам родители и учителя? И, наконец, существует ли человек, который мог бы похвастать истинной верой или полным убеждением в непостижимых тайнах и невероятных чудесах, преподносимых нам религией?

А в таком случае, каким же образом вера может улучшить нравы? Если вера основывается только на словах, а не на действительном убеждении, какую же роль могут играть божественные добродетели в жизни общества? А если все-таки допустить возможность истинной веры, то какая связь может быть между темными и никому не понятными идеями и очевидными обязанностями, возлагаемыми на каждого человека его разумом, его прямыми интересами и благом всего общества? Неужели же для того, чтобы осознать свой долг быть справедливым, добрым и терпимым, мне так уж необходимо веровать в троицу, в вочеловечение Христа и евхаристию, во все басни Ветхого завета? Разве дикие события, описываемые Библией и столь противоречащие всем представлениям, которые я должен бы иметь о боге, исполненном справедливости, мудрости и благости, не способствуют в гораздо большей мере развитию во мне пороков, чем добродетелей? И неужели же потому, что я не чувствую пользы и смысла непонятных мне таинств или странных и обременительных обрядов, предписываемых религией, я могу оказаться менее достойным гражданином, чем те, кто преследуют, пытают и истребляют людей, имеющих несчастье думать и мыслить иначе, чем они? Не естественнее ли и не очевиднее ли предположить, что человек, якобы обладающий живой верой и слепо убежденный в вещах, противных разуму, должен быть и более безрассудным и более злым, чем человек, чуждый роковым предубеждениям? Неужели же человек, порабощенный священниками и в угоду им заглушивший в себе голос разума и природы, готовый якобы по приказу их бога на любое преступление, нужнее и полезнее обществу, чем человек, отказывающийся верить, что бог мог требовать преступлений и злодейств?