— Нет, — решительно сказал я, — прямо в милицию.

Мы уходили, а во второй комнате всё ещё слышалось аханье.

Я впервые был в кабинете у Сиракузова и удивился, что кабинет так сильно напоминает школьную канцелярию: стол, два кресла, два телефона, две карты (одна нашего города, другая района), шкаф с книгами, сейф и графин с водой. Не хватало только глобуса — тогда бы точно была школьная канцелярия.

Определённое разнообразие внесли войлочные шляпы, которые лежали теперь на столе у Сиракузова. При известном воображении их можно было принять за вещественные доказательства: сама банда, ходившая в шляпах, ещё не поймана, но зато сами шляпы уже в руках у правосудия.

Допустив это, я с большим почтением стал смотреть и на шляпы, и на Сиракузова.

— Ещё раз с приездом, — снимая очки, сказал Сиракузов-старший. — Какая там, на побережье, погода? Думаю, шляпы всем понравятся. Они на любую голову. Как обходились в дороге с поломками? — Только задав этот последний вопрос, Сиракузов вдруг усмотрел в наших действиях некое несоответствие: почему мы вдруг пришли с этими шляпами в милицию, а не к нему домой: — Случилось что-нибудь?

Случилось, сказал отец, исчезли цесарки, в ином случае он бы просто на них плюнул, но тут они предназначались бабушке Василисе, и бабушке не так-то просто будет доказать, что цесарки действительно были.

— Подожди, — остановил Сиракузов-старший. — Доводы с бабушкой Василисой меня мало сейчас интересуют. Интересует другое: сколько было этих цесарок и где вы их в последний раз видели?

— В Столбиках мы их видели, — сказал отец. — Десять штук их было.

— В корзине? — спросил Сиракузов.

— В корзине, — сказал отец.

— Столбики, между прочим, на вашей территории, — сказал я Сиракузову.

Сиракузов удивлённо посмотрел на меня:

— Думаю, лучше тебе помолчать. Значит, десять цесарок в корзине, которую вы последний раз видели в Столбиках.

— Этого мало? — спросил отец.

— Не много, — признался Сиракузов. — Подобные пропажи — почти безнадёжное дело, но учитывая, что это — цесарки… А как они, собственно, выглядят?

— Ну, птицы такие, — сказал отец.

— Я знаю, что птицы, — ответил Сиракузов. — Но на кого они похожи: на гуся, на индейку, на курицу?

— Ведь это были птенчики, — сказал отец, — а взрослые ни на кого не похожи: голова маленькая, тело большое и ощипанное, но зато мясо… нежнее нет, просто во рту тает. Я думал, к Новому году попробуем.

— Всё это хорошо, — сказал Сиракузов. — Но дело у нас так не пойдёт: я пытаюсь получить, так сказать, словесный портрет цесарок, а ты мне говоришь, какое у них мясо. — Он нажал кнопку звонка, вмонтированную в стол: эту кнопку я вначале не заметил.

В дверях появился дежурный.

— Товарищ Федорчук, — сказал Сиракузов, — вы видели когда-нибудь птенцов цесарок?

— Цесарок? — подумав, спросил Федорчук. — Нет, товарищ подполковник, не видел.

— Тогда возьмите Большую Советскую Энциклопедию и приходите сюда.

Через несколько минут Федорчук появился с томом Большой энциклопедии.

— Вот, — сказал он, — портрет цесарки. А рядом — птенец.

Сиракузов посмотрел, кивнул, сказал:

— Очень хорошо. Запомните получше. Запомнили?

— Запомнил, — сказал Федорчук.

— Тогда берите мотоцикл и езжайте в Столбики. По дороге тоже спрашивайте. Цыплят этих было десять штук. В корзине. Ясно?

— Так точно, — сказал Федорчук. — Только, если можно, товарищ подполковник, я возьму энциклопедию с собой.

— Берите, — сказал Сиракузов.

Федорчук вышел, а папа спросил:

— Ты думаешь, он найдёт их?

— Идёмте пить чай, — ответил Сиракузов. — Если цесарок ваших ещё не съели, то Федорчук привезёт их.

На следующее утро я сказал отцу:

— Папа, в твоё отсутствие… э-э… исчезло наше семейное кресало. Но я не брал его.

— Охотно верю, — сказал отец. Это я брал его. С собой.

— Ты?!

— Я. — Он вытащил из кармана знакомый кисет и положил на стол. — Безотказно работает. Лучше всяких спичек и зажигалок.

«Опять Сиракузовы не виноваты», — несколько разочарованно подумал я.

И тут в дверях появился Сиракузов-старший с корзиной в руках.

— Здесь только восемь, — заглядывая в корзину, сказала мама.

— Я знаю, — ответил Сиракузов.

— А где остальные? — спросила мама.

— Ты лучше спроси, где мы их нашли.

— Где? — спросила мама.

— В Столбиках мы их не нашли, — ответил Сиракузов. — Но только никто их у вас не похищал, просто вы их забыли: в Караулово, у чайной.

Мама с папой переглянулись.

— У чайной? — спросил папа. — Верно. В Караулово мы тоже чай пили.

И мама с папой опять переглянулись.

— Вообще-то, — смущённо сказал папа, — у нас было такое ощущение, но мы думали…

— Неважно, что вы думали, — сердито сказал Сиракузов, — гораздо важнее то, что было на самом деле. Корзинку вашу подобрали ребята и принесли в живой уголок. И за спасение экзотических птиц Федорчук, с моего разрешения, оставил им двух цесарок. Есть возражения?

— Нет, — сказала мама.

— Тогда можете сказать Федорчуку спасибо. Я передам.

В комнатке горспортсовета я увидел Колю, который рисовал на ватмане план спортивной работы.

— А, — сказал Коля, увидев меня, — хоть кто-то пришёл.

— А кого ты ждал? — спросил я.

— Сёму. Но он заболел. Вот возьми линейку и карандаш, будешь помогать мне составлять план.

Я взял карандаш и линейку, и тут в комнату вошёл дядя Борис. Вероятно, он не думал встретить здесь меня, а встретив, это было видно сразу, заметно скис.

— Увидел свет с улицы, — сказал он, — дай, думаю, зайду. И зашёл.

Дядя Борис уселся на стул передо мной и нетерпеливо подёргал себя за бороду.

— Сейчас самое главное, — не глядя на дядю Бориса, сказал Коля, — это сдавать нормы на новый значок ГТО. И мы в этом должны быть застрельщиками.

— Правильно, — сказал дядя Борис.

— Кто — мы? — спросил я.

— Ну, мы все — Лапины и Сиракузовы, — сказал Коля. — Ведь если мы сдадим нормы, мне легче будет нажимать на весь город.

— Очень правильно, — снова глубокомысленно заметил дядя Борис.

Вероятно, ему очень хотелось принять участие в нашем разговоре, но он не знал, как это сделать.

— Я думаю собрать в воскресенье всех Сиракузовых и Лапиных, — продолжал Коля, — и пусть все горожане приходят на стадион и смотрят, как мы будем сдавать нормы. Вот увидишь, многие не выдержат: тоже захотят.

— Конечно, захотят, — сказал дядя Борис Коле.

Но тут сказал я:

— Я не буду сдавать нормы.

— Почему?! — удивился Коля и даже перестал рисовать.

— А потому, — сказал я.

И хотел объяснить, но тут дядя Борис неожиданно хлопнул ладонью по столу и радостно начал (радостно потому, что оказался вдруг на стороне Коли):

— Вот ты всегда такой! И здесь, и там увиливаешь от работы!

— Где увиливаю?! — сказал я.

— На ремонте грузовика! Где ты был, когда мы его мыли и красили?

— Тоже красил! — сказал я.

— Не видел я его, — доверительно сообщил дядя Борис Коле. — Разве за всеми усмотришь? Может быть, мыл и красил. Но почему это ты вдруг не хочешь сдавать нормы?

— А потому, — сердито сказал я, — что, с одной стороны, нормы, а с другой, — он со своими Сиракузовыми не пускает меня на лодочную станцию!

— Да при чём тут Сиракузовы? — сказал Коля. — Какое они имеют отношение к лодочной станции? Пришло распоряжение из области, и я вас не пустил!

— Значит, это не Сиракузовы?

Коля даже крякнул с досады.

— Да кто они мне? Начальники, эти Сиракузовы?