Кто-то из них что-то пробормотал, но ни один не поднял глаз.

— Я не скрываю, что поступил очень дурно. Я всегда очень ценил то, что вы меня уважаете, и гордился этим.

Говоря по правде, это было… это были, — Том с трудом проглотил комок в горле, — самые ужасные дни в моей жизни. Я знал, что должен рассказать вам все, но боялся, что вы перемените свое мнение обо мне. Я поступил дурно, и я несу за это ответственность. И я прошу у вас прощения, потому что, обманывая вашу маму, я обманывал и вас. Мне нечем оправдываться. Бесчестному поведению нет оправданий, но я так люблю вас, что ни за что на свете не стал бы причинять боль ни вам, ни маме. Потому что я очень… очень люблю вас.

Он посмотрел на Клэр. Она стояла в дверях, и ее лицо не выражало ничего, словно было вылеплено из глины. Дети не поднимали глаз. Том снова заговорил:

— Есть кое-что еще, что я должен сказать. Это касается нравственности. — Оказалось, все это время он прижимал руки к животу. Внутри него все тряслось. — Пожалуйста, не… не следуйте моему примеру. Вы были хорошими, честными детьми. Такими и оставайтесь… пожалуйста. — Последнее слово прозвучало немного хрипло.

Последовало молчание, еще несколько минут горестной тишины, ставшей уже привычной в этот тяжелый день.

— Может, вы хотите что-то сказать… или спросить? — заговорил снова Том.

Челси, вся красная от стыда, не поднимая глаз, прошептала:

— Что мы скажем друзьям?

— Правду, когда потребуется. Я бы никогда не стал просить вас солгать ради меня. Он мой сын, и глупо было бы надеяться, что в том окружении, где мы все четверо — пятеро проводим пять дней в неделю, можно скрыть правду. Кенту тоже придется многое преодолеть, помните об этом. Возможно, он обратится к своему куратору за советом, за помощью. Может, и вам придется поступить так же.

Челси, поставив локти на стол, спрятала лицо в ладонях.

— Нам будет так стыдно. Наш папа… директор школы.

— Знаю, Челси. Простите меня.

Тому хотелось протянуть руку и погладить ее по плечу, но он чувствовал, что как будто потерял на это право. Смущение исчезло с лица Робби, уступив место хмурому виду.

— Ну и что мы теперь должны делать? То есть он что, будет теперь здесь крутиться, или как?

— Крутиться? Нет, не думаю. Робби… на это трудно ответить. Сегодня ему стало известно не только о том, что у него есть отец, живущий на другом конце города, но и что у него есть сводные брат и сестра, а также тети, дяди и дедушка, о ком он вообще не знал. Думаю, наступит время, когда его заинтересуем все мы.

Робби сжал челюсти, выражение его лица стало жестким. Он тоже прижимал руки к животу, но при этом сидел набычившись.

— А что происходит между тобой и мамой? Ты ей только сегодня сказал?

— Да, я сказал ей только что. Мама очень расстроена, она даже плакала.

Уголком глаза он заметил, что Клэр оставила свое место в дверях и скрылась за углом. Робби повернулся как раз в тот момент, когда она исчезла. Было очевидно, что он не знал о ее присутствии при разговоре, и теперь продолжал расспрашивать отца, напуганный до смерти.

— Ну, а между тобой и этой женщиной что-нибудь есть?

— Ничего нет. Она для меня чужая. Я могу сказать все прямо, вы уже достаточно взрослые — никакой связи, никакого секса, понятно? Когда я встречался и разговаривал с ней, то делал это только чтобы выяснить насчет Кента и как нам вести себя дальше.

Челси спросила:

— Почему же тогда мама спрашивала, нет ли у тебя любовницы, в ту ночь?

Робби вскинул голову:

— Когда? Ты мне ничего об этом не говорила!

— Папа! — Все внимание дочери было обращено к Тому. — Почему?

— Не знаю. Возможно, потому, что я был рассеян, держался напряженно. Я узнал о Кенте и понимал, что должен обо всем рассказать вам, что это только вопрос времени, и был испуган. Мама не поняла, в чем дело, вот и все. Если бы я был честен с ней и открыл правду, как только узнал ее сам, с тех пор уже прошла бы неделя, и тот разговор не состоялся бы.

Его объяснение было прервано звуком подъезжающей машины, затормозившей как раз под окнами кухни. Хлопнула дверь автомобиля, у входа прозвучали шаги, и зазвенел дверной звонок.

Пока Робби вставал и шел к дверям, звонок все продолжал звучать. Робби открыл дверь и замер в изумлении. Там стоял Кент Аренс, в упор глядя на него. Его голос разнесся по всему дому.

— Я хочу видеть твоего отца.

Он вошел, не дожидаясь приглашения, в то время как Том и Клэр появились в коридоре с противоположных концов дома. Челси следила за сценой издалека, а Робби отошел, давая дорогу Кенту.

Отец и сын смотрели друг на друга, почти неотличимые, несмотря на разницу в возрасте. В абсолютной тишине Кент изучал черты, которые станут его собственными через двадцать с чем-то лет. Смуглая кожа, карие глаза, изогнутые брови, полные губы, прямой нос.

Вихор на затылке.

Весь вид Кента выражал ярость, глаза дерзко скользили по лицу Тома. Он словно бросал вызов, не пытаясь смягчить его ни жестом, ни улыбкой. Потом произнес:

— Мне надо было убедиться самому. — И выбежал прочь, такой же разъяренный, каким сюда пришел.

— Кент! — закричал Том, устремляясь за ним, обеими ладонями толкая дверь. — Подожди!

Когда он выскочил из дома, то увидел Аренса, с жестким выражением лица стоящего у «лексуса» с открытой передней дверцей.

— Ты даже не пытался разыскать ее! Ты даже не спросил! — выкрикнул тот. — Просто трахнул ее и смылся! Ну хорошо, пусть я — ублюдок, но даже ублюдок постыдился бы так поступать!

Дверца автомобиля захлопнулась, и «лексус», взревев, умчался с опасной для жизни скоростью.

Том, вздохнув, проводив его глазами. Он чувствовал себя совершенно разбитым, измочаленным от эмоциональных перегрузок этого дня. Когда же он закончится? Одно нервное потрясение за другим, и ему снова захотелось расплакаться. Но чувство ответственности победило в нем слабость, и, расправив плечи, он вошел в дом.

Дети стояли там же, где раньше.

— Где мама?

— Наверху.

— Клэр! — позвал он, стоя у подножия лестницы. — Клэр, спустись сюда!

Он поднялся на несколько ступенек, так чтобы видеть, что происходит на втором этаже. Клэр вышла из спальни и стала в дальнем конце коридора, скрестив на груди руки. Ее словно связали, и последние два часа она ни разу не изменила позы.

— Что?

Том прокричал, чтобы детям тоже было слышно:

— Он в стрессовом состоянии. Я должен позвонить его матери, и чтобы не возникло никаких вопросов, что я делаю, я и предупреждаю вас всех! Я слишком долго работаю с детьми, чтобы не понять, что он в шоке. — Том подошел к телефону на кухне и сказал Робби и Челси: — Можете стоять здесь и слушать, о чем я буду говорить, но я обязан это сделать.

Он позвонил, и Моника сразу же сняла трубку.

— Моника, это Том.

— Ой, Том, слава Богу. Кент взял мой автомобиль и…

— Я знаю. Он только что был здесь. Ворвался, наговорил мне всего и умчался прочь, как сумасшедший. Лучше всего будет, если ты позвонишь в полицию и попросишь, чтобы его задержали, для его же блага. Он взвинчен до предела.

— Этого я и боялась. — На секунду она задумалась. — Хорошо, я так и поступлю. Он не плакал, Том?

— Нет, он был разъярен.

— Да, в таком состоянии он и уехал. Как твоя семья восприняла новость?

— Плохо. Помолчав, она сказала:

— Ну, я буду звонить… в полицию. Спасибо, Том.

— Не за что. Позвонишь, когда он вернется, чтобы я знал, что все в порядке?

— Конечно.

Когда он повесил трубку, в доме воцарилась могильная тишина. Каждый сидел в своем углу, скрываясь от остальных, ни с кем не разговаривая, замкнувшись в себе. Дети были в своих комнатах, Клэр — в их с Томом спальне, а Том — на кухне, уставившись на красную кружку с надписью «Папа».

Вот и все. Секрет был раскрыт. Вина признана. Но теперь наступил период безнадежности, и ему казалось, что их семейное единство разрушено навсегда. Дом молчал — ни телевизора, ни звуков музыки, ни шагов, ни скрипа открываемых и закрываемых дверей, ни шума льющейся воды. Только тишина. Чем они сейчас заняты, эти трое, кого он любил больше всех на свете? Лежат на кроватях и лелеют чувство ненависти к нему?