Уильям тупо смотрел на листки, которые должны были обогатить его.

– Но... я этого не знал...

Протестовать было бесполезно. Его не слушали. Это было более оскорбительно, более унизительно, чем предлагать себя в наем на ярмарке.

Аманда никогда не забывала тревожную ночь, последовавшую за арестом Уильяма.

Она не могла понять, почему он не вернулся домой, и была уверена, что лишь какая-то страшная беда могла помешать ему вернуться. Ее первой мыслью было, что произошел несчастный случай. Она представляла его себе лежащим раздавленным и истекающим кровью под омнибусом. Потом ей пришло в голову, что на него набросились бродяги и убили. Она с нетерпением ждала возвращения Лилит из ресторана.

Сэм стал теперь провожать Лилит, заявив, что ее ежевечерние возвращения домой не кончатся добром, если он не будет этого делать. Постоянно совершать такие прогулки, заявил он, значит искушать провидение. Лилит была рада его обществу, хотя и говорила, что может сама за себя постоять.

Когда она услышала, что Уильям не вернулся, то разволновалась не меньше Аманды. Зная Лондон по собственному опыту, она могла думать о нескольких причинах, не позволивших ему вернуться.

О том, что произошло, узнал мистер Мерфи. Его приятель, тоже продавец песенок, видел, как арестовали Уильяма.

– Два полицейских поволокли его в тюрьму, – мрачно сказал мистер Мерфи. – Уж точно, он окажется в Ньюгейтской тюрьме.

– В Ньюгейтской тюрьме! – в ужасе воскликнула Аманда.

– Да, леди, думаю, что в Ньюгейтской тюрьме. Он продавал «Ройал литератер». Он ему не следовало бы даже держать в руках такую газету. И уж тем более, если он взялся это продавать, не должен был делать это у всех на виду. Просто напросился на неприятность!

Лилит потребовала подробных разъяснений.

– Ну, тут дело вот в чем, – продолжил мистер Мерфи. – Он взял неподходящую литературу. Имеется такая, какую он мог бы продавать без неприятностей. Любовные истории и... свидания знатных господ с маленькими модистками и белошвейками. Тут нет вопросов. Можно продавать также рассказы об ужасных убийствах с описаниями всей кровк и трагичности. Тоже нет вопросов. Но он связался с королевскими сплетнями. Я бы не стал с этим связываться, несмотря на весь свой опыт.

– Что это за «Королевская литература»? – спросила Аманда. – Я никогда ее не видела.

– Конечно, вы не видели. Это о королеве и принце-консорте, о том, как она его любит и как они ссорятся из-за того или сего. Непочтительно к ее королевскому величеству, так-то вот. Описывают ее как какую-то модисточку, а принца как герцога, пришедшего поухаживать за ней.

– Но Уильям не мог этого знать, – сказала Аманда. – Он не умеет читать.

– Не так уж многие из нас умеют, но мы-то умеем отличать «Ройал литератер». А если бобби захотят выглядеть ловкачами, то могут человека арестовать и посадить в тюрьму за ее продажу.

– Мы должны будем объяснить, – сказала Аманда. – Мы должны будем им сказать, что он не умеет читать и не знал, что делает.

Лилит не придала значения ее словам; продавец песенок покачал головой.

– Ты думаешь, – сказала Лилит, – они обратят на тебя внимание? Ты не похожа на настоящую леди, какой ты выглядела два года тому назад, когда была мисс Амандой Лей, наследницей рода Леев. Теперь ты просто бедная портниха, занимающаяся шитьем мужских рубашек. Тебя никто не поддержит. Ты – бедная, неужели тебе это еще не ясно?

– Но мы должны что-то делать, – ответила Аманда. – Мы должны объяснить, что он невиновен.

Лилит промолчала. Это же Аманда, которая не смогла получить причитающиеся ей деньги у развратного старика в лавке мужских сорочек! Аманда ни в чем не разбирается! Лилит казалось, что она никогда не будет другой, тем не менее Лилит была по-настоящему встревожена.

– И прежде людей за это забирали, – успокаивающе заметил мистер Мерфи. – Их долго не держат. Оштрафовать они его не могут, потому что у него нет денег. Они подержат его с недельку для острастки, а потом отпустят!

Но Уильям пробыл в Ньюгейтской тюрьме три месяца. Ему сказали, что он – личность, чьи действия следует расследовать; он не только продавал мерзкую литературу о ее королевском величестве, но и принадлежал, как было известно, к одной из групп агитаторов, пытавшихся нарушить общественный порядок.

В тюрьме он похудел. Он был сбит с толку и глубоко переживал то, что с ним произошло; тяжелые мысли одолевали его, он то сердился, то отчаивался; наконец впал в уныние и покорился судьбе. Навещавшие его при любой возможности Аманда и Лилит были встревожены происшедшей в нем переменой.

Кошмар тех месяцев еще долго преследовал Аманду и Уильяма. Аманде казалось, что она никогда не сможет забыть запах тюрьмы. Ей снился лязг закрываемых и запираемых за ней ворот, а также мрачные каменные коридоры, высоко расположенные в стене, и зарешеченные окна, надзиратели; и везде стоял запах нездоровья, гнили и человеческого пота, казавшийся Аманде воплощением безнадежности.

Она часто посещала тюрьму; разговаривать с Уильямом приходилось сквозь решетку. Ему нельзя было принести еду, так как сквозь решетку нельзя было ничего передавать; и поэтому Аманда и Лилит, Наполеон и Давид Янг, глубоко переживавшие случившееся с Уильямом, старались подбодрить его разговорами о скором освобождении.

Давид Янг приходил в мансарду поговорить об Уильяме. Чувствуя немалую свою вину, он говорил горячо и возмущенно. Он, бывало, расхаживал по мансарде или стоял у стола и, негодуя, стучал по нему кулаком.

– Они уже давно следили за ним. И в тюрьму его посадили не за продажу тех листков, а за то, что работал с нами. Они за нами наблюдали, нас предупредили об этом. Но я предполагаю, что Уильяма они арестовали нам всем в назидание. Если бы арестовали нас, наши родственники протестовали бы.

Аманда была очень сердита на этого молодого человека.

– Вы не должны были его в это вовлекать.

– Дорогая мисс Лей, мы должны бороться за свои права.

– Почему должен страдать Уильям, если виноваты вы и ваши друзья?

– Всему виной система, которую мы хотим изменить.

Давид Янг был серьезным молодым человеком, настоящим идеалистом, искренне огорчавшимся, что это произошло – он был уверен в данном случае – с Уильямом из-за его близости с ним самим и его друзьями; в течение всего многомесячного пребывания Уильяма в тюрьме он регулярно навещал дом Мерфи.

Лилит уверяла, что он приходил повидать Аманду.

– Будь ты поумнее, – сказала она Аманде, – ты бы вышла за него замуж.

– Замуж за него?! Он не предлагал ничего подобного!

– О, ему можно было бы намекнуть. Мужчина хочет быть уверен в дружеском расположении, прежде чем он спросит об этом.

– Я убеждена, что ты совершенно не права, – ответила Аманда.

– А я убеждена, что я совершенно права. Что с нами будет, Аманда? Ты думала когда-нибудь об этом? Не можем же мы прожить так всю нашу жизнь. Что будет, когда ты состаришься и не сможешь шить сорочки?

– Но я не могу так просто выйти замуж. Ради того, чтобы избежать подобного замужества, я убежала из дому. А почему бы тебе не последовать собственному совету? Почему ты не выходишь замуж за Сэма Марпита?

Лилит смотрела на нее во все глаза и удивлялась, что она не понимает. Она пожала плечами и на какое-то мгновение стала той юной Лилит, которая сердито смотрела на Аманду, лежа на пуховой постели.

– Ты, – с презрением сказана она, – ты ужасная незнайка. Вот ты кто.

Уильям вернулся домой лишь зимой. Давид Янг привез его на извозчике, относясь к нему как к мученику.

Произошедшие с Уильямом изменения стали более очевидными, когда он вернулся в мансарду. Уильям находился в каком-то ужасно лихорадочном состоянии; несмотря на физическое недомогание, он был в приподнятом настроении. Уильям страдал и понял, что он был рад, что страдал; потому что в роли страдающего заключенного было больше достоинства, чем в какой бы то ни было другой возможной для него тогда роли.