– Я считаю, что этот подоходный налог вреден.

Уж это-то бесспорно. Даже Фрит должен с этим согласиться. Но, казалось, Фрит был настроен спорить.

– Необходимое зло, дорогая миссис Лей.

– Я поддерживаю высказывание моей жены, – угрожающе сказал мистер Лей. – Пагубное зло.

– Его не следовало вводить, – поддержал дядю Энтони.

– Он должен был быть введен. Как смог бы Питт без него финансировать войны? Я считал, мистер Лей, что вы – тори[5]. А ведь это тори, помнится, вернули его несколько лет тому назад.

– Я не во всем согласен с партией.

– А! В таком случае, сэр, вы поддерживали бы вигов[6]?

– Похоже, что вы, сторонник вигов, как я понимаю, ныне на стороне тори.

– Ни в коем случае! – воскликнул Фрит. – Я не виг и не тори. В каком-то смысле я – радикал; вы же знаете, что виги, выступавшие против этого налога, просто не разбираются в финансах. Если страна в долгах, мы обязаны установить какие-то налоги, чтобы вызволить ее из трудного положения; и, смею заметить, Пиль был прав, когда ввел его тогда. Семь пенсов на фунт... но лишь на доходы свыше ста пятидесяти фунтов в год. Нам это не нравится, но это разумно.

– Это ваше мнение, – ответил мистер Лей, – но вы довольно смело навязываете его другим.

Энтони рассмеялся, и этот смех Аманде был ненавистен. Она так же определенно была на стороне Фрита, как Энтони – на стороне ее отца.

– Все это, – со вздохом заметила Лаура, – совершенно выше нашего женского понимания, а, Аманда?

– Нет, я так не думаю, мама. Я думаю, что Фрит прав. Ни одну из сторон нельзя считать полностью правой и ни одну полностью неправой. Поэтому в одном случае можно принять сторону лорда Рассела, а в другом – сэра Роберта. – Она смолкла, увидев неодобрительное выражение на лице отца.

– О! – любезно сказал Энтони. – Моя маленькая кузина интересуется делами государства. Ум и красота, как я вижу. Какое редкое сочетание!

– Не устроиться ли нам поудобнее? – спросила Лаура, поднимаясь из-за стола.

Они сидели в креслах, глядя на лужайки, пока Стрит и Бесс убирали со стола.

Фрит взглянул на Аманду; он чувствовал легкое раскаяние, потому что понимал, что его безрассудные заявления подтолкнули девушку высказаться, за что позднее ее упрекнут. Он постарался загладить вину, подняв настроение старика, и заговорил об окрестностях, о красотах, которые предстоит увидеть Энтони. Он знал много древних корнуоллских преданий и, когда хотел, мог быть очень забавен. Аманда поняла, что Фрит очень обаятелен. Он мог быстро, даже уже вызвав к себе враждебное отношение, как это было за столом, вернуть ее отцу хорошее расположение духа. Теперь он говорил о старине и предрассудках народа, о целебных свойствах, приписывавшихся корнуоллским колодцам. От корнуоллских обычаев он перешел к корнуоллской кухне.

– Наши топленые сливки – это те же сливки, что девонширцы называют девонширскими сливками. Но вы их переняли у нас. Мы первые в стране начали их готовить, но мы научились этому у финикийцев.

Против такого соперничества мистер Лей не возражал и принял сторону Фрита. Два молодых человека немного поспорили, каждый из них при этом отстаивал приоритет своего графства; мистер Лей поглядывал на них добродушно, Лаура улыбалась, а Аманда молчала.

– Тут как-то вечером устроили шаллал, – сказал Фрит.

– Шаллал? – удивился Энтони.

Аманда увидела, как нахмурился отец, и восхитилась тому, как быстро нашелся Фрит:

– О, это всего лишь небольшой свадебный ритуал. Весьма оригинальный. – Шаллал, конечно, не являлся предметом изысканной беседы.

Тут Аманда задумалась о полгардовской свадьбе. Именно об их шаллале говорил Фрит. Лилит была там; она немного об этом рассказывала, но без обычного для нее жара. В тот вечер она вернулась поздно и не сразу пришла к Аманде рассказать о свадьбе. Аманда была весьма обижена, потому что очень хотела услышать обо всем подробно, и она думала, что Лилит так же горит желанием поболтать о свадьбе.

Уходя, Фрит умудрился шепнуть Аманде:

– Итак, он – утешительный приз. Не принимайте его, Аманда... если, конечно, вы не хотите. Держитесь смелее. Поступайте по-своему. Думайте обо мне... как о блестящем примере. Прощайте. Я навещу вас, когда вернусь, это будет, думаю, через несколько месяцев.

– Очень необузданный молодой человек, – заметил мистер Лей, когда тот ушел. – И он, боюсь, еще принесет огорчения своей семье.

Тем временем Фрит, насвистывая, направлялся к конюшням. Лилит, как будто случайно, вышла на заднее крыльцо. Она молчала и смотрела на него.

– Лилит, – сказал он, – я пришел увидеть тебя... а не эту семью. Сегодня вечером? В лесочке... в восемь? – Лилит кивнула. Полная радости и нетерпения, она была очень красива.

В лесочке было тихо. Любовники лишь изредка переговаривались; они не переставали удивляться тому наслаждению, которое доставляли друг другу. Лилит со страхом думала о приближающейся разлуке.

– Где ты будешь завтра в это время? Далеко-далеко от меня.

– Ты говоришь так, как будто я уезжаю на другой конец света.

– Почти что так, потому что я остаюсь здесь, а ты...

– Это не надолго, Лилит. Я вернусь.

– Как там, в Лондоне?

– Замечательно, Лилит. Чудеснее всех мест, виденных тобой. Когда-нибудь ты поедешь в Лондон.

– Когда?

– Когда я устроюсь там. Я собираюсь жить там постоянно. Здесь я не останусь. Мне хочется бывать в обществе, быть в гуще жизни. Тебе это понятно, Лилит? Я знаю, ты тоже об этом мечтаешь.

– Я бы хотела быть с тобой.

– Ах, Лилит, – прошептал он, – какая ты миниатюрная! Как статуэтка. Я хотел бы превратить тебя в статую... в небольшую мраморную статую, чтобы можно было тебя взять с собой в Лондон, завернув в шелковый шарф, а потом превращать тебя в живую когда бы ни вздумалось.

– Можно ли это сделать? – пылко спросила она. – Есть для этого какое-нибудь заклинание?

Он рассмеялся.

– Лилит, ну что ты говоришь! А если бы это можно было сделать, ты бы мне позволила? А представь себе, что я забыл заклинание, которое оживило бы тебя?

– Ну и пусть... лишь бы всегда быть с тобой.

Какое-то время они молчали, потом он сказал:

– Ты приедешь в Лондон, Лилит. Когда я буду готов, ты приедешь.

– Когда? Когда это будет?

– Не так скоро. Но настанет день, когда навстречу тебя здесь и скажу: «Лилит, теперь я врач». И тогда... ты поедешь в Лондон со мной. Я справлюсь с этим, Лилит, потому что ты меня любишь. Как сильно ты меня любишь и долго ли будешь любить?

– Как только может человек, – ответила она, – и вечно.

Лилит сидела около бабки. Дым из трубки кольцами поднимался вверх, что говорило о ее благодушии. Лилит всегда могла судить о настроении бабки по тому, как она курила.

Рука старухи перебирала кудри Лилит.

– Не думай, что ты можешь скрыть от меня, – сказала она. – Я знаю. Я вижу. Ты вся светишься. Это сделало тебя красивой, моя королевна. Ты была живчиком с красивыми кудрями, но только теперь ты стала красивой.

Лилит молчала.

– А-а, не возражаешь. Да это и не поможет. Такое тебе не скрыть от старой бабушки Лил. Вот Джейн, она хорошо устроилась. Стала фермерской женой, а когда умрет старый фермер, наша Джейн станет хозяйкой приличного состояния. Это я называю хорошо устроиться. Но такая жизнь не для тебя, моя милая. Ты не сможешь спокойно жить на ферме. Тебе подавай разнообразие в жизни. Вот что тебе подавай. Тебе бы жить так, как прожила твоя старая бабушка. Фермер тебя не устраивает. Тебе подавай дворянина... так было и со мной.

Лилит взяла руку бабушки и прижалась к ней щекой.

– Тебе хотелось когда-нибудь поехать за границу, бабушка?

– О, я немного путешествовала, как я тебе рассказывала. Я была в Олтарнене и Лонстоне вместе с моим коробейником.