— Я думала, что знаю его, — сказала она, поднося чашку ко рту.

Голос звучал на удивление спокойно, учитывая, что буквально минуту назад она была в шоке. Ингер Юханне почудилось, что голос слегка дрогнул, когда Хелен Бентли осторожно провела рукой по волосам и продолжала:

— Если не ошибаюсь, мне предлагали выход в Интернет. Конечно, необходим компьютер. Пора разобраться в этой скверной истории.

Ингер Юханна сглотнула комок в горле. Раз и другой. Открыла рот, но не сумела выдавить ни звука. Заметила, что президент смотрит на нее. Хелен Бентли положила руку на локоть Ингер Юханны.

— Я тоже когда-то знала его, — прошептала та. — Думала, что знаю Уоррена Сиффорда.

Возможно, все дело в том, что Хелен Бентли была чужая. Возможно, именно уверенность, что эта женщина никак не связана со здешней жизнью — с существованием Ингер Юханны, с Осло и с Норвегией, — побудила ее рассказать. Госпожа президент рано или поздно уедет отсюда. Сегодня, завтра, в любом случае скоро. Они никогда больше не встретятся. Через год-два президент и не вспомнит, кто такая Ингер Юханна Вик. Возможно, огромная пропасть между ними — в статусе, в образе жизни, в географии — как раз и побудила Ингер Юханну наконец-то, после тринадцати лет молчания, рассказать о том, как жестоко Уоррен обманул ее и как она потеряла ребенка, которого ждала от него.

Когда она закончила, Хелен Бентли отбросила последние сомнения. Мягко привлекла Ингер Юханну к себе, обняла, погладила по спине. Та постепенно перестала плакать, президент встала и тихо попросила разрешения поработать с компьютером.

5

Название «Троя» придумал сам Абдалла ар-Рахман.

Эта мысль очень его забавляла. Выбирать название было необязательно, но таким образом оказалось значительно легче выманить госпожу президент из гостиничного номера. После того как стало известно, что в середине мая президент отправится в Норвегию, он несколько недель обрабатывал американские спецслужбы, используя тактику партизан.

Молниеносный наскок. И столь же быстрое отступление.

Подброшенная им информация была фрагментарна и, по сути, ничего не говорила. Но тем не менее давала основания заключить, будто что-то готовится. И, разумно вставляя такие слова, как «изнутри», «неожиданная внутренняя атака», а вдобавок упомянув о «коне» в записке, обнаруженной ЦРУ на трупе, прибитом к берегам Италии, он подвел их туда, куда хотел.

Когда информация дошла до Уоррена Сиффорда и его людей, они клюнули незамедлительно. И выбрали наименование «Троя», как он и желал.

После верховой прогулки Абдалла вернулся в кабинет. Утро в пустыне — что может быть прекраснее! Жеребец хорошо размялся, а после оба искупались в пруду, что под пальмами возле конюшни. Конь был старый, один из самых старых в его табуне, и Абдалла с удовольствием подумал, что он по-прежнему легок на ногу, бодр и весел.

День начался хорошо. Он уже успел переделать массу рутинных дел. Ответил на мейлы, провел телефонное совещание. Прочел отчет дирекции, не содержавший ничего интересного. Ближе к полудню заметил, что внимание ослабевает. Коротко предупредил секретаря, чтобы ему не мешали, и выключил компьютер.

Плазменный экран на стене беззвучно показывал передачи Си-эн-эн.

На другой стене висела огромная карта США.

Множество булавок с цветными головками натыкано по всей территории. Он подошел к карте, провел пальцами между булавок. Рука замерла возле Лос-Анджелеса.

Наверно, это Эрик Ариёси, подумал Абдалла ар-Рахман, тронув желтую булавку. Эрик был сенсей, американец в третьем поколении, японского происхождения. Около сорока пяти лет, без семьи.

Жена бросила его после четырех недель брака, когда в 1983-м он потерял работу, и с тех пор он жил у родителей. Однако Эрик Ариёси не пал духом. Брался за любую работу, какую удавалось найти, пока в тридцать лет не закончил вечернюю школу и не стал электромонтером.

Подлинная катастрофа грянула, когда умер отец.

Во время Второй мировой войны старик был интернирован на Западное побережье. Совсем мальчишка в ту пору. Вместе с родителями и двумя маленькими сестрами три года отсидел в лагере. Из интернированных мало кто хоть в чем-то провинился. С самого рождения эти люди были добропорядочными американцами. Мать, бабушка Эрика, умерла еще до того, как в 1945-м их выпустили на свободу. Отец Эрика так и не превозмог ее смерть. Когда повзрослел и поселился на окраине Лос-Анджелеса, открыв маленькую цветочную фирму, чтобы прокормить себя, жену и двоих детей, он вчинил иск американскому государству. Тяжба затянулась. И стоила огромных денег.

Когда в 1994-м отец умер, Эрик получил в наследство лишь огромные долги. Домик, в который он почти пятнадцать лет вкладывал все свои доходы, оставался зарегистрирован на отца, а потому отошел к банку, и Эрику пришлось опять начинать с нуля. Процесс по поводу незаконного интернирования, затеянный отцом против американского государства, кончился ничем. Все, чего старик Дэниел Ариёси добился, следуя правилам и обращаясь к дорогим адвокатам, была жизнь в горечи и смерть в полной нищете.

И уговорить Эрика, судя по донесениям, не составило труда.

Само собой, он хотел денег, много денег, по его нищенским меркам, и он их заслужил.

Абдалла перебегал пальцами от одной булавки к другой.

Он не хотел, как Усама бен Ладен, использовать бомбистов-самоубийц и фанатиков для атак на США, на страну, которую они ненавидели и никогда не понимали.

Вместо этого он создал целую армию из американцев. Из недовольных, обманутых, угнетенных, одураченных американцев, заурядных людей, граждан этой страны. Многие из них там родились, все они там жили, в своей стране. Они были гражданами США, но США отплатили им только обманом да полным разочарованием.

— The spring of our discontent,[60] — прошептал Абдалла.

Палец остановился у зеленой булавки возле Тусона, штат Аризона. Возможно, ею обозначен Хорхе Гонсалес, чьего младшего сына застрелил помощник шерифа во время налета на банк. Шестилетний мальчик случайно проезжал мимо на велосипеде. Шериф решительно заявил в местной прессе, что его превосходный помощник не сомневался, что мальчик — один из грабителей. Вдобавок все произошло очень быстро.

Маленький Антонио был ростом четыре фута два дюйма и находился в шести метрах от полицейского, когда тот выстрелил. Ехал мальчик на зеленом детском велосипеде, а одет был в великоватую футболку с изображением человека-паука на спине.

В результате никого даже не оштрафовали.

Даже дела не завели.

Отец, работавший в «Уол-Марте» с тех самых пор, как тринадцатилетним подростком перебрался из Мексики в страну своей мечты, не смог примириться со смертью сынишки и с неуважением, проявленным теми, кому полагалось защищать его и его семью. Когда он получил предложение, сулившее деньги, которые позволят ему вернуться на родину состоятельным человеком, а сделать надо было сущий пустяк, вроде бы совершенно неопасный, он жадно ухватился за эту возможность.

Абдалла мог рассказать много таких историй.

Что ни булавка, то судьба, целая жизнь. Разумеется, он никогда не встречался с этими людьми. Они знать не знали, кто он, и никогда не узнают. Точно так же и примерно тридцать человек, которые с начала 2002 года разыскали и наняли эту армию потерпевших крушение мечтателей, понятия не имели, откуда поступали приказы и деньги.

Красные отблески плазменного экрана заставили Абдаллу оглянуться.

На экране бушевал пожар.

Он вернулся к письменному столу, включил звук.

— …на складе под Фарго. Уже второй раз менее чем за двенадцать часов незаконное хранение бензина приводит к пожару. Местные власти утверждают, что…

Американцы начали кое-что припрятывать.

Абдалла сел. Положил ноги на громадный письменный стол, взял бутылку воды.

Цены на бензин растут чуть ли не с каждым часом, мрачные выпуски новостей сообщают о все более резких заявлениях средневосточных дипломатов, и народ начал запасать горючее. В США сейчас еще ночь. А на экране — очереди злющих водителей с автомобилями, полными бочонков, ведер, старых нефтяных бочек и пластиковых канистр. Репортер, оказавшийся на дороге перед пикапом, который наконец-то подъехал к бензоколонке, отскочил в сторону, чтобы не угодить под колеса.