ГЛАВА XXVIII

И все пифагорейцы единодушно верят баснословным рассказам об Аристее из Проконнеса²⁵⁰ и Абариде Гиперборейском и всему, что рассказывается в этом роде. Ибо все подобное они воспринимают на веру и сами многое пытаются делать в том же духе, а то, что считается баснословным, упоминают так, как будто из того, что восходит к божеству, ничто не может вызывать недоверия. (139) Кто-то рассказывал, что Еврит говорил, будто пастух, пася неподалеку от могилы Филолая скот, слышал некий голос, поющий из нее, и пифагорейцы не только ему поверили, но и спрашивали, какой был лад²⁵¹. И рассказывавший это, и Еврит были пифагорейцы, а Еврит — ученик Филолая. Говорят, что и Пифагору кто-то рассказал однажды о том, как ему приснилось, что он разговаривает с умершим отцом, и спросил: "Что это предвещает?" Пифагор же сказал ему, что ничего не предвещает, но говорил он с отцом не в воображении. "Так же, — добавил он, — как ничего не предвещает то, что ты сейчас разговариваешь со мной". Так что пифагорейцы считают, что не они суеверны в отношении всего чудесного, а те, кто не верят. Ведь дело обстоит не так, как думают изображающие из себя мудрецов, что для бога одно возможно, а другое — нет, — для бога возможно все. И есть начальные слова стихов, которые, как говорят, принадлежат Лину²⁵², но, возможно, они сочинили их сами:

Нет ничего невозможного — верь всегда и надейся:

Богу легко и возможно сделать все, что захочет.

(140) Подтверждение правильности своих взглядов они находят в том, что первый, кто изрек это, был не простой человек, но бог. И одна из акусм звучит так: "Кто ты, Пифагор?" — "Аполлон Гиперборейский". Доказательством этому служит то, что Пифагор, присутствуя на состязаниях, когда вставал, приоткрыл золотое бедро, и то, что он забрал у Абарида Гиперборейского дары и стрелу, при помощи которой тот передвигался. (141) Об Абариде же говорят, что он пришел из страны гиперборейцев, собирая золото для храма Аполлона и предсказывая мор. Останавливался он в святилищах, и никто не видел, чтобы он пил и ел.²⁵³ Говорят, что в Лакедемоне он принес отворотные жертвы и поэтому в Лакедемоне с той поры никогда не было мора. И вот, забрав у этого Абарида стрелу, без которой тот не мог находить дорогу, Пифагор сделал его своим другом. (142) А в Метапонте, когда какие-то люди молились, чтобы им досталось то, что находилось на подплывавшем судне, Пифагор сказал им: "Достанется вам мертвец". И оказалось, что судно, действительно, везло мертвеца. А в Сибарисе Пифагор, взяв в руки толстую ядовитую змею, затем отпустил ее, и точно так же в Тиррении он брал в руки маленькую змею, укус которой был смертелен. В Кротоне же, как говорят, он гладил белого орла, а тот сидел спокойно. Когда кто-то захотел послушать его, он сказал, что не будет говорить, пока не появится какое-нибудь знамение, и после этого в Кавлонии появилась белая медведица. А человека, собиравшегося сообщить ему о смерти сына, он опередил, сказав о ней сам. (143) И о Миллии из Кротона²⁵⁴ Пифагор вспомнил, что тот прежде был Мидасом, сыном Гордия, и Миллии отправился на материк, чтобы совершить на могиле обряд согласно указаниям Пифагора. Рассказывают также, что человек, купивший дом Пифагора и все перерывший в нем, с одной стороны, никому не осмелился сказать, что он в нем видел, с другой стороны, в наказание за это прегрешение²⁵⁵ он, совершая святотатство в Кротоне, был схвачен и казнен, так как увидели, как он взял отвалившуюся от статуи золотую бороду. Эти сведения достоверны, достоверны и другие в этом роде. Поскольку относительно Пифагора нет разноречий и невозможно, чтобы об одном человеке все говорили одинаково, полагают, что разумно воспринимать сказанное им как слова существа высшей природы, а не просто человека. Да и загадочное изречение указывает на это. (144) Ибо есть у пифагорейцев такое изречение: Есть человек двуногий, и птица, и третье, другое.Под третьим подразумевается Пифагор. Таков он был благодаря своему благочестию, и молва о нем соответствовала истине. К клятвам все пифагорейцы, помня наставление Пифагора:

Чтите богов сперва, как положено чтить по закону, Чтите и клятву всегда, а также преславных героев,²⁵⁶ относились так, что один из них, вынужденный под давлением закона поклясться, хотя и собирался дать хорошую клятву, все же, соблюдая запрет, настоял на том, чтобы ему вместо клятвы позволили заплатить три таланта²⁵⁷: на такую сумму он был оштрафован судом за отказ дать клятву²⁵⁸. (145) Их мнение о том, что ничто не происходит самопроизвольно и случайно, но все совершается согласно божественному промыслу, особенно с людьми добрыми и благочестивыми, подтверждает рассказ о Фимариде из Тарента, пифагорейце, который приводит Андрокид в книге "О пифагорейских символах".²⁵⁹ Фимарида, когда он собирался отплыть и уже уходил, окружили друзья, прощаясь с ним и напутствуя его на прощание. И один из них, когда он уже всходил на корабль, сказал: "Пусть сбудется все, что ты хочешь, Фимарид, по воле богов!" А тот ответил: "Пусть будут во благо твои слова, но я хотел бы лучше от богов всего того, что я заслужил". Ибо он считал это более осмысленным и благоразумным: не искушать и не гневить божественный промысел личными желаниями. Если кто-нибудь хочет знать, откуда у этих людей такое послушание богам, то нужно сказать, что наглядный образец числового учения о богах Пифагор получил от Орфея.²⁶⁰ (146) Не вызывает сомнения, что, заимствовав исходные пункты учения о богах у Орфея, Пифагор написал о них книгу, которую он потому и назвал "Священным словом"²⁶¹, что как бы сорвал цветок в таинственнейшем уголке орфеевых владений, независимо от того, было ли это сочинение его собственным, как утверждает большинство, или сочинением Телавга, как говорят некоторые и наиболее заслуживающие доверия пифагорейцы, ссылаясь на записки Дамо, дочери Пифагора, сестры Телавга, оставленные ей самим Пифагором и переданные, как говорят, после ее смерти Битале, дочери Дамо, и вошедшему в зрелый возраст Телавгу, сыну Пифагора, мужу Биталы, так как он, будучи в момент смерти Пифагора юным, жил потом, конечно, при Феано, своей матери. Из этого "Священного слова" (или "Учения о богах", встречаются оба варианта названия) становится ясным, кто передал Пифагору учение о богах. Ведь там сказано: "Это слово о богах принадлежит Пифагору, сыну Мнемарха, которое я постиг, пройдя посвящение в Либетрах Фракийских²⁶² с помощью Аглаофама, посвящающего в тайны, который передал мне, что Орфей, сын Каллиопы, обученный матерью на горе Пангей, говорил, что неизменная сущность числа является изначальной силой, пекущейся обо всем, что есть на небе и на земле, и о той природе, что между ними; она также корень постоянства божественных людей, богов и демонов".²⁶³ (147) Из этих слов ясно, что мысль о том, что существование богов определяется числом, он заимствовал у орфиков. С помощью же самих чисел он делал удивительные предсказания и служил богам соответственно числам, считая, что подобное служение более всего родственно их природе.²⁶⁴ Это можно было бы понять вот откуда (ведь нужно представить и какое-нибудь доказательство для веры в сказанное): когда Абарид совершал обычный для него обряд жертвоприношений и по свойственному всем варварам обыкновению предсказывал будущее по внутренностям жертвы, особенно по птичьим (ибо внутренности птиц считаются наиболее удобными для предсказания), Пифагор, не желая мешать его стремлению к истине, дал, однако, более достоверное предсказание без крови жертвы и ее умерщвления; кроме того, то, что петух, по его мнению, — священная птица солнца, он доказал совершенно точно Абариду с помощью знания природы чисел. (148) От благочестия и была у него вера в богов. Ведь он всегда убеждал людей ничто не считать удивительным, и точно так же в учениях о богах, поскольку боги могут все. И [убеждал] собирать основоположения о богах (которым надлежит верить) — те, которые он передал ученикам. Поэтому его ученики до такой степени верили и принимали близко к сердцу то, чему он их учил, что Еврит из Кротона, слушатель Филолая, когда какой-то пастух рассказал ему, что в полдень слышал из могилы голос Филолая, умершего много лет назад, и при этом голос как бы пел, спросил пастуха: "Что за лад был, скажи, умоляю?!" Сам же Пифагор на чей-то вопрос, что предвещает видеть во сне давно умершего отца, разговаривающего со спящим, ответил: "Ничего, как ничего не предвещает то, что ты разговариваешь сейчас со мной". (149) Одежда была у него белой и чистой, а также белыми и чистыми были простыни. Все это из льна, так как изделиями из шерсти он не пользовался. И ученикам передал этот обычай. О высших существах он говорил подобающим образом и при всяком удобном случае вспоминал богов и воздавал им почести, так что за обедом совершал возлияния богам и призывал славословить высших существ каждый день. Обращал он внимание и на знамения, и на прорицания, и на вещие голоса, в общем, на все кажущееся случайным. (150) В жертву же богам приносил ладан, просо, печенье, медовые соты, мирру, другие благовония; животных сам не приносил в жертву, и никто из философов его школы, достигших высших ступеней посвящения, этого не делал, другим же ученикам, акусматикам или политикам, он разрешал приносить в жертву одушевленных существ: или петуха, или барана, или кого-нибудь из новорожденных животных, быков же приносить в жертву запрещал.²⁶⁵ Подтверждением его почитания богов служит и то, что он призывал не клясться именем богов. Вот почему Силл, один из пифагорейцев, житель Кротона, только за то, чтобы не приносить клятву, заплатил денежный штраф, хотя и собирался принести хорошую клятву.²⁶⁶ А пифагорейцам приписывают такого рода клятву: стесняясь из благоговения упоминать имя Пифагора (так же, как они стараются не упоминать имен богов), они намекают на него, говоря о муже, изобретателе тетрактиды: Нет, клянусь изобретшим тетрактиду мудрости нашей, Ту, из которой течет источник вечной природы!