— Нет, из других источников.

— Ну что ж, отлично.

— Да, все течет, все движется по кругам своим. Я что-то не видел Майи Суны. — Запрокинув голову, Сэр выпустил струю дыма. — Она еще работает?

— А почему бы ей не работать? — Турлав почувствовал, как изменился его голос — прогорк, потускнел. — Конечно, работает.

— Уж ты прости мой совершенно неприличный интерес, — усмехнулся Сэр.

— Что-то я не очень тебя понимаю.

— Ну хорошо. Могу яснее. Майя как будто бы ждет ребенка.

Сейчас все и раскроется, подумал Турлав. Но пока он ничего не понимал. Только опять от волнения сдавило горло. И возможно, как раз потому ему захотелось схватить за горло Сэра,

— Кто тебе сказал?

— Час назад мне позвонили из поликлиники.

— Она неважно себя чувствовала и отпросилась к врачу.

— Из поликлиники ее отправили в больницу.

— Не может быть!

— Опасаются осложненной беременности.

— В таком случае она бы позвонила. И вообще! Не понимаю, почему из поликлиники позвонили тебе.

— Все очень просто. Любая неясная обстановка чревата недоразумением. Главный врач поликлиники прошлой весной бывал у меня на даче. Если к делу подойти со всей строгостью, на сей раз он, конечно, превысил свои полномочия.

Желание вцепиться Сэру в глотку становилось почти неодолимым. Но вместе с диким этим порывом все свои силы вложить в одно-единственное движение Турлав ощутил подступавшую слабость, — медленно поднялась она от пальцев ног, прошла через желудок, протиснулась в легкие. Он стоял будто каменный, даже язык во рту затвердел.

— Враки!

— Что именно — враки?

— Да все, о чем ты говорил. От начала до конца.

Выражение лица у Сэра несколько изменилось. Возможно, оттого, что исчезла его мерцающая улыбка. Или просто посмотрел с этаким виноватым укором.

— Видишь ли, я ее знаю дольше, чем ты.

— Прошлое Майи меня не интересует. Спасибо за информацию. (Каких только глупостей не способен наговорить человек!)

— Хорошо, — кивнул Сэр, — все отлично, все прекрасно.

— Прекрасно было бы все же узнать, чего ты хочешь, У тебя есть ко мне какие-то претензии?

На это Сэр только пожал плечами.

— А если нет, к чему эта болтология?

— Не знаю, поймешь ли ты меня, — сказал Сэр, опять улыбаясь своей странной мерцающей улыбкой, — но уж так получилось: меня беспокоит будущее Майи, В чем-то я виноват перед нею. Мне раньше казалось, она не вызывает во мне ответных флюидов. Затем стало казаться, что этих самых флюидов не вызываю в ней я. Еще почему-то считал, что как у нее, так и у меня одинаково отрицательное отношение к браку. — Сэр переступил с ноги на ногу, умышленно, скрипнув протезам. — Мы познакомились четыре года назад, да так все и тянулось. А теперь я передумал. — Сэр перешел на свой обычный насмешливый тон. — Я желал бы исправить ошибку, О чем и ставлю тебя в известность. Как видишь, смешная идефикс старого холостяка.

— По-моему, ты не совсем себе представляешь, что говоришь.

— Позволь, пока я, как говорится, в здравом уме и твердой памяти.

— Майя давно все решила.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

— Я понимаю, ты думаешь: сам на ней женюсь. Но видишь ли, остается такой пустячок — ты все еще не женился на ней. И при всем желании не можешь на ней жениться, ибо ты уже женат. Развод — дело хлопотное, пренеприятное. Статистика утверждает, из тех, кто решается на развод, разводятся на самом деле не более шестидесяти семи процентов. Остальные воздерживаются по той или иной причине. Считай, я просто поделился с тобой своими соображениями. На всякий случай.

Турлав посмотрел на Сэра с ледяным спокойствием.

— Знаешь что, давай прекратим.

— Ладно, — сказал Сэр, прикуривая новую сигарету. — Считай, вообще разговора не было. Ах, да! — Сэр совсем собрался уходить, но вернулся. — Было бы неплохо, если бы ты построже следил за дисциплиной своих сотрудников, Администрация неоднократно получала сигналы, что кое-кто из твоих дам в рабочее время появляется за пределами заводской территории.

 

Случилось это на шестой день после разговора с Сэром. Майю из больницы переправили в Дзинтари, в санаторий, официально именовавшийся «Отделением патологической беременности». Впервые я ехал ее навестить.

Более трудных, чем эти шесть дней, не помню, — терзали сомнения, донимали страхи, подозрения. Временами впадал в такую беспросветную безнадежность, что не только будущее, но и прошедшее виделось как бы сквозь кривые, затемненные очки, и все обретало какую-то раздражающую призрачность. Получив от Майи записку (в больнице по случаю эпидемии гриппа был карантин), я немного приободрился.

В Дзинтари, сойдя с электрички, глубоко вдохнул в себя остуженный морской воздух.

Меня вдруг обуяло такое желание, такая тоска меня охватила поскорее увидеться с Майей, что все остальное перед этим померкло, отошло на задний план. Будто я не видел ее лет десять. Еще немного, и я бы побежал вприпрыжку.

В светлые тона выкрашенное здание — старомодные колонны в сочетании с модерновыми, сплошь застекленными окнами — снаружи казалось тихим и нежилым. Дорожка. Ступеньки. Дверь. Прихожая. Комната со шкафами. Почти осязаемая на ощупь стерильная чистота, — она была в воздухе, напитанном запахами лекарств, в отлакированном паркете, в белоснежных занавесках, в хромированных дверных ручках. Я остановился. Те силы, что несли меня, иссякли. Я заробел (такое со мною бывает), весь сжался от своей собственной беспомощности, казалось бы, начисто утратив способность и думать и двигаться. Из прихожей широкая дверь вела в залитое солнцем помещение, где в мягких креслах сидели женщины. Должно быть, я сделал шаг в ту сторону, когда чей-то властный голос словно за шиворот меня схватил:

— Вам кого?

— Майю Суну.

— Обождите!

Немного погодя вышла Майя. В стеганом нейлоновом халате, волосы перехвачены синей лентой.

— Вот хорошо, — сказал я. — Боялся, что врачи тебя уложили в постель.

Она взяла меня за уши и осторожно, серьезно и бережно притянула к себе и поцеловала, будто я был из какого-то хрупкого, нежного материала. У меня перед глазами все закружилось, как бывает, когда сходишь с карусели. Даже коленки задрожали.

Она еще не сказала ни слова, только молча разглядывала меня. Возможно, ее разбирало нетерпение, некогда ей было дожидаться слов. Хотелось выяснить все сразу. С чем я пришел к ней. Что со мной творилось. Что собираюсь сказать.

Сестра стояла тут же у двери, но мы ее не замечали.

— Я ждала тебя, — сказала Майя. — Слышишь.

Почувствовал, что не выдержу ее взгляда. В ее глазах я прочитал светлую, нежную любовь. Но повинюсь: в тот миг я думал не о ней, а о Сэре, наслаждаясь чувством сладостной мести, торжествуя победу самодовольства.

— Ну, слава богу, — сказал я. — Как долго тебя здесь продержат?

— Недели две, надеюсь, не больше.

— А вообще это серьезно?

— Да как тебе сказать...

Майя отступила на шаг, и теперь я в свою очередь придирчиво разглядывал ее. Конечно же, теперь это было заметно. Раньше, встречаясь чуть ли не каждый день, я как-то не обращал внимания. Она изменилась. И походка, и движения — все другое. Даже лицо преобразилось. Теперь уж не та молодая красивая женщина, чье очарование скрывало какую-то тайну. Она ничего теперь не скрывала. Все было слишком велико, чтобы скрыть. И то, что она носила под сердцем, и то, что происходило в самом сердце. Она стала мне ближе, дороже. И еще беззащитней, что ли. Потому-то эти перемены и радовали меня, и тревожили. Ее нельзя волновать. Нельзя рассказывать ничего серьезного и не стоит ни о чем расспрашивать. И без того забот ей хватает, да еще это двусмысленное положение, — наверно, предстоит объяснение с родителями.

— Пойдем сядем, — сказала Майя. — Можно было бы одеться, выйти погулять, да боюсь ноги промочить.

Вспомнив, что в Риге, на привокзальной площади, купил крокусы, полез в карман пальто. Хрупкий букетик слегка сплющился, а в остальном цел и невредим.