– Что ты говоришь? Да сохранит тебя Бог! Понятно, что Соси так думает, ведь Махти всю свою жизнь только и знал, что с таки ми, как он, бился. Да простит его Аллах!

– И зачем он сдался в руки гяурам? Неужели не мог уйти от них? – сокрушалась Кайпа.

– Его же предали, доченька. Окружили в доме Исхака ночью, когда он спал, О, чтоб отсох и отвалился язык у предателя. Махти ничего не осталось, как сдаться. Гяуры грозили сжечь дом, и Махти не допустил, чтобы из-за него погибли другие люди.

– Где же они убили его?

– По пути в Назрань. Застрелили прямо на дороге. А что им? С них спрос не велик! Скажут, хотел бежать, потому, мол, и убили.

– Эйшшах, – вырвалось у Кайлы, – чтобы они сгорели синим пламенем.

– Бог уже наказывает гяуров, – успокоила ее Шаши. – Рассказывают, Зелимхан из Харачоя уничтожает их десятками в ущелье Ассы.

– Да хранит его Бог, заступника! – проговорила Кайпа, утирая рукавом глаза.

Хусен слушал все, что говорили о Махти, но думал при этом только о Дауде. Махти он не знал и не видел никогда. А с Даудом успел даже подружиться и полюбил его, хоть и провел с ним всего только один день. Говорят, за донос платят деньги. Наверно, и Соси за деньги предал Дауда?

Хусен покосился на Эсет и шепотом спросил:

– А сколько заплатили твоему отцу за Дауда?

– Нисколько! – зло сверкнула своим синими глазами Эсет.

– Зачем же он тогда донес на Дауда?

– Откуда я знаю? Да, может, он вовсе и не доносил! Ты-то с чего это взял, щербатый?

– Ах ты, гусиные глаза! С чего я взял, говоришь?…

– Опять пристал к девочке! – остановила перебранку детей Каина.

– И то верно, оборванец! – вмешалась и Шаши. – Что ты обижаешь девочку! Она же вам дом мажет. Не сердись на него, детка! – добавила Шаши, обращаясь уже к Эсет. – Красивая из тебя вы растет девушка…

Старуха даже причмокнула от удовольствия глядя на Эсет.

– И характер у нее хороший. Тихая, ласковая. Будто и не из то го дома, – вставила Кайпа.

Эсет совсем смутилась от похвал и, не поднимая глаз, усердно работала, чтобы, не дай Бог, не встретиться взглядом с Хусеном. А тому сейчас все равно, красивая она будет или уродка. Он знай себе злился на нее из-за Соси – и все тут. А потому до самого вечера больше ни разу и не взглянул на девочку. И остались лежать за пазухой у Эсет конфетки, которые она принесла Хусену. Так и ушла с ними домой, чуть не плача от обиды.

Вечером пришел Рашид. Хасан уже вылез из своей ямы и сидел отдыхал. Рашид подсел к нему.

– Нани, испеки нам сискал, – попросил Хасан, – очень есть хочется.

– Сейчас. Вот только домажу эту глину, не то жалко, засохнет, – ответила Кайпа. – А ты пока смели муку.

Хасан промолчал. Он готов поголодать, лишь бы не молоть на этой злосчастной ручной мельнице. Через минуту Кайпа спросила:

– Что же ты не мелешь?

– Неохота мне, – попытался отвертеться от поручения Хасан, – я лучше не евши спать лягу.

– Ну, ладно, сынок, поднимайся, не ленись. Я сейчас. Вот только руки вымою.

– Идем, я помогу тебе, – сказал Рашид, – вдвоем быстро смелем.

Они крутили по очереди. И когда один крутил, другой насыпал зерно.

– Я сегодня сыт по горло, – похвалился Рашид, не без гордости глянув на Хасана. – Какого барана у Угрома съели. Как барсук, жирный!..

– Целого барана съели? – удивился Хасан.

– Что ж такого? Нас было человек десять! – Рашид уже и забыл, что достался-то ему от этого барана всего кусочек. Он отчаянно расхвастался. Ему понравилось дразнить Хасана. – А хлеб какой дали! Мягкий и белый, словно вата. И чорпа[33] была особенная, борщ называется. Чего только в ней не было. Капуста, картошка и еще всякая всячина. И знаешь, вкусно!

Хасану по душе был этот разговор, и потому он даже не заметил, как они смололи миску кукурузы.

Затем Хасан снова пристал к матери, чтобы она отпустила его на другой день с Рашидом.

– Ты, наверно, с ума сошел или заболел, – рассердилась Кайпа. – Нам с домом разделаться надо, а ты к Угрюму пойдешь? За работаешь копейки, а дело не сделаем. Люди над нами смеяться будут.

– Ну и пусть смеются. А с домом я тебе тоже помогу. Вот поужинаем, накопаю глины и залью ее водой. Считай, всю завтрашнюю работу сделаю. Отпусти, нани, ладно?

Кайпа промолчала. Потом махнула рукой:

– Иди куда хочешь. Наверно, и Хусен за тобой попросится. Делайте, как знаете. Видно, на роду мне написано одной теперь со всем управляться.

Сказала, а про себя подумала: «Может, оно и к лучшему! Пойдет к Угрюму, денег заработает. Все помощь хозяйству».

До поздней ночи Хасан вместе с Рашидом копали глину, таскали воду с улицы.

– Нани, осталось только мякиной посыпать и все перемесить. Слышишь, нани?

– Слышу, слышу, – ответила Кайпа.

Но хмурое лицо ее так и не просветлело.

Наутро Хасан ушел к Угрому. Хусен, конечно, завидовал брату, но ни словом не заикнулся о том, как бы ему хотелось попытать счастья. Даже когда узнал, что Мажи идет с ними…

12

Маленькая речушка Дибир-Эли, пройдя вдоль села, сворачивает в Алханчуртскую долину. Там неподалеку есть пруд. В нем обычно поят отары. А теперь это место еще и облюбовали для купания в специальном растворе угрюмовских овец.

Богатеи, они предусмотрительные. Выбрали место подальше от своего жилища, чтобы лекарственные запахи не отравляли им воздух. А что пруд близко от села и всем людям от этого будет плохо, на то они плюют.

– Сначала надо зайти в экономию,[34] – сказал Рашид Хасану. Он уже знал здешние порядки. – Если не покажетесь там, денег вам не заплатят, ни тебе, ни Мажи. Никто ведь и знать не будет, работали вы или нет!

– А кому показываться-то? – спросил Хасан. – Самому Угрому?

– Так уж и Угрому? – улыбнулся Рашид. – Станет он смотреть на твою латаную рубаху! Или на плешивую голову Мажи…

Мажи недовольно покосился на брата, но ничего не сказал из страха, как бы тот не прогнал его.

– Угром – помещик, – продолжал Рашид. – Он здесь не бывает. Вместо него всем заправляет Зарахмет.

Хасан никогда раньше не был в помещичьей усадьбе. И близко не подходил. Только издали видел этот большой двор с многочисленными амбарами и сараями. А посреди двора стоял дом. И какой дом! Даже окна в нем больше, чем дверь в лачуге у Хасана.

С угромовским не сравнится ни один дом их села. Взять хотя бы дом Соси, и тот похож скорее на помещичий сарай, не больше, только что с окнами.

И вот впервые Хасан стоит у ворот угромовского дома. Внутрь их не пускают. В будке сидит охранник. Его дело – задерживать непрошеных гостей, беречь покой хозяев.

«Не мешало бы и Соси приставить к своим воротам охранника! Он ведь так боится, чтобы люди не увидели, сколько добра у него накоплено», – подумал Хасан.

Ребята довольно долго прождали Зарахмета. Наконец он вышел в сопровождении… кого бы вы думали? Саада.

На свою беду, Хасан везде встречался с ним. Видно, сама судьба их сводила, чтобы память у сына Беки не притупилась.

Саад вел под уздцы коня.

– Подними голову, чтобы выше казаться, – велел Рашид брату Мажи, – а спросят, сколько тебе лет, скажи, двенадцать.

– Работнички пришли, – пренебрежительно кивнул в сторону мальчишек Зарахмет.

– Работнички что надо, – усмехнулся в ответ Саад.

– Ты ведь уже был здесь? – спросил Зарахмет, обращаясь к Рашиду. – Вчера и позавчера работал, если не ошибаюсь?

– Да, был. Сегодня я привел этих двоих…

– Новых, значит, привел! – Зарахмет пристально посмотрел на Мажи. – Этот может загнать овцу не туда, куда надо. Глаз у него смотрит криво.

Мажи прилагал все усилия, старался как можно прямее глядеть своим злополучным глазом. Ему так хотелось остаться! Он ведь тоже слушал рассказы брата про жирную баранину и белый, как вата, хлеб. Больше всего Мажи боялся, что его прогонят домой и он не отведает лакомств. Но старайся не старайся, а кривой от рождения глаз смотрит вкривь…