Г. Г. Кривошеин обладал сварливым характером и излишнею подозрительностью, нарушавшими необходимую спокойную деловитость при управлении таким громадным предприятием, как Путиловский завод, на котором в то время было до 25 000 рабочих.

К Путиловскому заводу принадлежала и верфь, устроенная фирмой «Блом и Фосс», вошедшей еще года за два до войны в соглашение с Путиловским заводом.

На этой верфи шла постройка двух крейсеров водоизмещением около 7500 тонн и нескольких (кажется, шести) эсминцев типа «Новик», а также было установлено производство ручных гранат, выгодное для завода, но отвлекавшее большое число рабочих от судостроительных работ, шедших с большим опозданием по сравнению с Ижорской верфью Металлического завода.

Ввиду непрекращающегося опоздания по сдаче всех заказов, по настоянию Государственной думы и Государственного совета было решено наложить секвестр, т. е. взять заводы в правительственное управление, причем я был назначен председателем правления, состав которого был пополнен представителем Главного артиллерийского управления генерал-майором Султан-Шахом и представителем Государственного контроля.

Общего положения об управлении секвестрованными предприятиями не было, от Комитета обороны Государственного совета было лишь сообщено, что дело должно быть ведено на «коммерческих началах» и по миновании секвестра вновь возвращено правлению, которое будет избрано общим собранием акционеров, бывшее же правление от ведения дела отстраняется; все служащие остаются на своих местах. Начальником завода назначается профессор Артиллерийской академии Н. Ф. Дроздов.

Для ведения финансовой части учреждалась особая междуведомственная комиссия под председательством товарища министра финансов сенатора Николаенко.

Предыдущее правление, заранее ожидавшее секвестра, распорядилось так, что текущий счет завода имелся только в Северном банке, где председателем правления был тот же А. И. Путилов, как и правления Путиловских заводов (он был близкий родственник основателя завода Путилова, давно умершего).

Само собою разумеется, что при передаче кассы правлений в ней в полном соответствии с бухгалтерией было 1 р. 15 к., а на текущем счету в банке было 135 руб. или что-то в этом роде.

Я тогда опыта, преподанного в 1916 г. Иваном Михайловичем Лысковским, еще не имел, знал только приписанное Щедриным некоему отцу-дьякону выражение: «баланец подвели, фитанец выдали, в лоро и ностро записали, а денежки-то тю-тю».

Приняли мы дело в среду, всего средств 136 р. 15 к., а в субботу одной заработной платы предстояло уплатить около 2 500 000 рублей, да по счетам других заводов за разные материалы и прочее около 4 000 000.

Телефонирую Николаенко, чтобы перевел в Госбанк 10 000 000 руб.

Отвечает:

— Без постановления междуведомственной комиссии нельзя, созывайте на завтра заседание.

Созвал в 9 ч вечера. Доложил я положение, и пошли, как обыкновенно, пустые разговоры.

Часы пробили 12 часов ночи, я попросил слова:

— Вот и пятница наступила, и я могу сказать, что завтра мне надо раздать заработную плату 25 000 рабочих. Если ее не раздать, они могут начать завод громить и будут правы, не голодать же им, пока тут все «междуведомственные» формальности будут исполнены. Двадцать пять тысяч — это две дивизии: или присылайте две дивизии войска, или вносите на текущий счет в Государственный банк деньги, чтобы я мог с рабочими расплатиться и срочные векселя без протеста погасить. Мне надо дело делать, а не разговоры разговаривать. В субботу в 9 ч утра я пришлю кассиров за деньгами. Если денег не будет, за последствия я не отвечаю.

В пятницу в 12 часов дня Государственный банк уведомил, что правлению открыт текущий счет на 10 000 000 руб.

Заводское дело — дело живое, и в мертвящий формализм оно трудно укладывается, представитель же Государственного контроля для каждого распоряжения требовал мотивировку, чуть что не целый философский трактат.

Одно неотложно спешное дело я решил, не собирая правления, а просто переговорив с Дроздовым. На ближайшем заседании я доложил правлению о сделанном распоряжении. Представитель контроля заявил, что он протестует и что надо это распоряжение мотивировать. Мне под конец эта формалистика и чтение им своих мотивировок, отнимавшее время, надоели, я не сдержался и сказал:

— Довольно нас отчитывать вашими мотивировками; вносите их в правление, не читая; вот в конце коридора кабинет уединения, я прикажу их вешать там на гвоздик, там их будут читать.

Само собою разумеется, обида, жалоба государственному контролеру; тот — письмо морскому министру, вызов к товарищу морского министра для объяснений и пр. Но вскоре я был избран в действительные члены Академии наук, которая была «вне министерств», и подал рапорт об отчислении меня от председательствования в правлении и об обращении меня к моим прямым обязанностям как члена Академии наук.

Назначили меня в правление Путиловского завода простым уведомлением Главного штаба (сухопутного), а об увольнении я получил бумагу за подписью военного министра, что государь-император «высочайше соизволил» на мое отчисление от обязанностей председателя правления Путиловских заводов для занятий в Академии наук и повелел выразить мне благодарность за понесенные труды. Это и было сообщено государственному контролеру.

Председателем правления Путиловского завода был назначен Н. Ф. Дроздов, а на его место начальником завода — ведущий свой род от крестоносцев, артиллерии генерал-майор с громкой фамилией, по-русски странно звучащей: Бордель фон Борделиус.

Впрочем, в Кронштадте долгое время заведовал комиссариатской частью всеми уважаемый тайный советник Бардаков. Его сын поступил в Морской корпус. Как-то, обходя стоявшую во фронте роту, Арсеньев спрашивает:

— Ваша фамилия?

— Бардаков, ваше превосходительство.

— Какая гнусная фамилия! — внести его в списки под фамилией Бурдюков.

Перемена фамилии по закону производилась не иначе, как указом Сената по Департаменту герольдии «с высочайшего соизволения, испрашиваемого через комиссию прошений». Арсеньев, присвоив себе царские права, эту процедуру упростил.

Приближалась пасха 1916 г. Входит в мой кабинет Ш[лезингер].

— Я хочу испросить ваших указаний насчет праздника.

— Кому?

— Писцам и младшим чиновникам Главного артиллерийского управления.

— Сколько?

— 8000 р. Раньше всегда так делалось, мы должны вести дело по-коммерчески и добрые отношения сохранять. Есть французская пословица «Petits cadeaux entretiennent l'amitié» (Маленькие подарки поддерживают дружбу). Смотришь, он по дружбе и сообщит ценные сведения, например о ценах на какую-либо поставку, заявленную при переговорах другими заводами, нашими конкурентами.

— Действуйте по примеру прежних лет.

Есть еще и другая система, которой придерживался М. И. Кази, когда был директором Балтийского завода. Всякому писцу, доставшему копию официальной бумаги, в которой встречались слова «Балтийский завод», уплачивалось, независимо от содержания бумаги, пять рублей. Об этом при мне Михаил Ильич рассказал моему отцу, выразившему удивление, каким образом Михаил Ильич получил копию важнейшей бумаги и сколько это стоило.

— Пять рублей, — сказал Кази и рассказал свою систему. — За год приносят около тысячи копий, из них 995 и медного гроша не стоят, а вот за эту я бы и 10 000 руб. не пожалел.

Подумайте о системе М. И. Кази.