— Но все-таки зачем? Зачем рисковать-то, выдержат— не выдержат люди, когда в этом необходимости никакой нет.

— А затем, Гена, эх, зря я к тебе подошел, время только угробили, придется одному кооперативный мат разбирать, н-да… так вот, иногда мало, чтобы ты хорошо работал. Иногда надо, чтобы при этой ты думал, что работаешь плохо. И думал об этом ежедневно, ежеминутно. Чтобы ты почти и не сомневался в этом.

5. Диалог первый: телефонно-необязательный

— Алло, это вы?

— Я.

— Почему вы в Москве?

— А почему я не должна быть в Москве?

— Вы сказали, что уезжаете на месяц, а прошло всего две недели.

— Простите, кому сказала? По-моему, самое время представиться.

— Помните, в парке, на углу Каляевской и Садовой вам предложил спички один молодой человек?

— Ну, допустим, не такой уж и молодой.

— О, так вы помните? Я был так озабочен получением телефона, что имя его обладательницы…

— Извините, я тоже виновата. Я заспешила, а вы…

— Гена…

— Да, Гена. Вы, кажется, заполучив мой телефон, полностью утратили ко мне интерес. Для вас это была чисто спортивная задача.

— Теперь-то вы убедились, что нет?

— Не совсем. Вы позвонили, зная, что меня нет в Москве. Значит, наудачу. От нечего делать.

— Мне действительно нечего делать. Но вы знаете…

— Лида… На всякий случай имейте в виду, что меня зовут именно так.

— Да. Так вы знаете, Лида, когда нечего делать, это еще ничего не значит.

— То есть… не говорите красиво, Гена.

— Нет, я только хотел сказать, что «от нечего делать» можно ведь по-разному понимать.

— Понимать по-разному можно все.

— Лида, а почему вы все-таки в Москве? Вы давно вернулись?

— Я и не уезжала. В Минске должна была теоретическая конференция состояться, а ее перенесли иа два месяца.

— Значит, через два месяца поедете?

— Нет, не надо теперь уже. Сборище состоится в Москве, чуть ли не напротив моего дома. Гена, подождите минутку. Я только открою дверь… (Я слышу шорох в телефоне, когда она кладет трубку, затем несколько голосов.) Гена, вы меня извините, ко мне друзья пришли. Позвоните как-нибудь в следующий раз.

— Лида, с вами увидеться сегодня можно?

— Сегодня вряд ли. Н-нет, определенно нет. Я сегодня занята, к сожалению.

— А завтра?

— Еще не знаю. Гена, вы позвоните, я мы договоримся. Хорошо?

— Хорошо.

— Ну, всего доброго.

— До свидания.

6. Геннадий Алиссандрович

Стриженов раз осторожно высказал мне свое недоумение тем, что я остаюсь в отделе Борисова я не перехожу к нему. Хотя бы к нему. А ведь есть и другие.

Стриженов делает транслятор. Весь его отдел, конечно, делает. А он начальник отдела. Стриженов не администратор, а работник. Он делает примерно 4/5 всей работы отдела. Все остальные — по мелочам. Отлаживают мелкие блоки, выслеживают мелкие ошибки. Всю идею транслятора держит в голове он сам. И его такое положение вполне устраивает. Григорий Николаевич Стриженов — нормальный человек. А какой нормальный человек не получает удовольствия от интересной работы? Транслятор — это интересно. Вот Григорий Николаевич им и занимается. Уже пять лет. Закончил за это время два варианта транслятора ТК-1 и ТК-2 и сейчас разрабатывает ТК-3, самый мощный и универсальный.

С точки зрения государственных интересов, начальник отдела должен был бы, конечно, больше загружать своих сотрудников, не столько самому закапываться в дебри программ, сколько организовывать и координировать. Но Григорию Николаевичу неохота организовывать и координировать. Не в принципе, конечно, а времени жалко. Времени и сил. Квалифицированный он очень человек в своем деле, большой спец. Вот и жалко ему своего времени. А государственные интересы он соблюдает тем, что его отдел имеет на выходе. И если смотреть по выходу, по продукции, то эти самые интересы во вверенном ему небольшом коллективе соблюдаются получше, чем во многих других отделах, где только и делают, что организуют и координируют.

Я работаю с ТК-2, последним законченным вариантом транслятора. Вариант-то законченный, но использовался только на сравнительно простых, типовых задачах, в основном вычислительного характера. В моей программе вычислений почти нет, информация подвергается в основном логической обработке. Программа к тому же большая, сложная. Вот и получилось, что, как только я начал использовать ТК-2, из него сразу полезли залепы и несообразности. Это не значит, конечно, что ТК-2 — халтура.

Просто такую громадную систему программ, как транслятор, невозможно сделать без ошибок. Причем самых разнообразных. Часть из них была, конечно, выловлена на типовых вычислительных задачах. А более глубокие возможности транслятора так и остались необкатанными. Вот мне и пришлось обкатывать их на своей программе.

Я запускаю программу и гоню ее до тех пор, пока она делает то, что нужно. В каком-то месте начинает получаться ерунда. Машина начинает «сходить с ума» и печатает на алфавитно-цифровом печатающем устройстве (АЦПУ) всякую дребедень. Тогда я останавливаю машину и начинаю ловить ошибку. Надо найти то место, ту команду, начиная с которой программа ведет себя неправильно. Когда ошибка найдена, надо понять ее. Здесь могут быть два варианта: или это моя собственная ошибка, ошибка в моем алгоритме, или это ошибка, «залеп» (одно из шикарных словечек зубров программирования) в трансляторе. В первом случае я исправляю неправильное место в своем алгоритме, отдаю перфоленту с программой в телетайпную, чтобы мне ее перебили по новой, и жду следующего выхода на машину. Ну а если ошибка в трансляторе, я здесь сделать ничего не могу. Не могу нн поправить ошибку, ни даже найти ее. Транслятор для меня (так же, как и для всех, кто им пользуется) — черный ящик. Я только знаю, как им пользоваться, а как он устроен, не знаю. Это знают только те, кто его делал. И лучше всех знает Стриженов. К нему я и иду в таких случаях.

Григорию Николаевичу весьма полезно, что я хожу к нему с ошибками. Ведь этим я помогаю ему доводить ТК-2 до кондиции. Да н мне самому это небезынтересно. Моя работа получает некий теоретический, исследовательский привкус. А уж о благородстве такого занятия нечего и говорить. Ведь исправления вносятся, разумеется, не только в мой личный экземпляр ТК-2. Стриженов передает исправление в эталонный текст транслятора, хранящийся в Библиотеке стандартных программ при ЦСУ СССР. А с эталонного текста дублируют транслятор все, кто пользуется им у нас в стране. Поэтому на залеп в трансляторе, на который наткнулся я и который задержал мою работу, не наткнется уже больше никто. Вот какое это благородное и интересное занятие.

Григорию Николаевичу весьма полезно, что я хожу к нему с ошибками. Ведь этим я помогаю ему доводить ТК-2 до кондиции. Да н мне самому это небезынтересно. Моя работа получает некий теоретический, исследовательский привкус. А уж о благородстве такого занятия нечего и говорить. Ведь исправления вносятся, разумеется, не только в мой личный экземпляр ТК-2. Стриженов передает исправление в эталонный текст транслятора, хранящийся в Библиотеке стандартных программ при ЦСУ СССР. А с эталонного текста дублируют транслятор все, кто пользуется им у нас в стране. Поэтому на залеп в трансляторе, на который наткнулся я и который задержал мою работу, не наткнется уже больше никто. Вот какое это благородное и интересное занятие.

Но вот только отладку моей собственной программы это здорово задерживает. Мне и самому поскорее хочется получить окончательную распечатку (здоровый инстинкт любого программиста), да и шефы мои, Борисов и Телешов, под несколько иным ракурсом наблюдают за моими занятиями. Они не знают ни машины, ни программирования, и объяснять им что-либо — занятие бесполезное.

Начальник-неспециалист — явление в общем-то не уникальное. Серж Акимов до перехода к нам тоже работал под началом экономиста какого-то пепонятного профиля. Но тот относился к Акимову как к черному ящику: в дела не лез, подавал на вход, то есть Сережке, машинное время, необходимое материальное хозяйство, а на выходе получал готовые программы. А Борисов и Телешов ведут какую-то нервную запутанную игру. Может, они и сами ее не понимают? Вряд ли. Если все это и анекдот, то уж, во всяком случае, не абстрактный.