— Что это было? — ахнула я.

— Не знаю!

Я отодвинулась.

— Слушай!

Мы прислушались. И храп раздался опять. Надрывное, звучное, протяжное сопение, которое к тому же было где-то совсем близко.

— В кровати кто-то есть! — завизжала я, в ужасе вскакивая и запахивая кофту.

Чарли тоже сел. Мы испуганно огляделись. Кровать была действительно огромная, и мы заняли лишь ее маленький уголок. Но никакой зловещей фигуры под одеялом не оказалось. Здесь не было королевы Марии в мантилье, которая спустя все эти годы храпела бы, сложив руки в молитве. И тут мы снова услышали это сопение.

— Хр-р-р-р-р-р-ру-у-у…

Я спрыгнула с кровати.

— Он под кроватью! — прошипел Чарли, тоже скатываясь на пол.

— О господи! И кто там? — Я судорожно завязала кофту и в ужасе отпрянула.

Чарли наклонился, осторожно приподнимая покрывало. Пригляделся. Потом настала зловещая тишина. После чего он проревел:

— Это чертова собака!

— О! О боже, Рококо! — с облегчением воскликнула я. — И все, больше никого? А я подумала…

— Рококо! ВОН ОТСЮДА! — завопил Чарли. — ВОН!!! Я подождала, когда Рококо выползет из-под дивана.

— Никак не проснется, — доложил Чарли, еще раз заглянув под кровать. — И забралась в самую середину. Ничего не слышит. Ты не возражаешь, если она побудет здесь, пока мы…

— Еще как возражаю! — отрезала я. — Я вообще не уверена, что нам надо здесь находиться, Чарли, не говоря уж о том, чтобы заниматься этим в присутствии спящей собаки… м-м-м… м-м-м-м-м… ну ладно, один поцелуй, и…

Он опять заткнул мне рот поцелуями: видимо почувствовал, что я могу передумать. Но я вовсе этого не хотела: аппетит оказался сильнее скромности, и я уже слышала, как Афродита нашептывает мне на ухо, приказывает замолчать и не будить спящую собаку.

Он опять уложил меня на кровать. Так, на чем мы остановились? Ах да, именно… м-м-м-м-м… как приятно… только вот… Черт. Будь она проклята. Опять храпит, на этот раз громче, и теперь я не могу как следует сконцентрироваться. Это даже на храп не похоже — слишком уж хриплый и неровный.

— Погоди-ка. — Я села и оттолкнула Чарли.

— Что такое? — пробормотал он, тоже сел и стал целовать меня в ухо.

— Чарли, почему она не проснулась? Ты же ее позвал, а она вообще не шевелилась, да? А вдруг она заболела?

— Не говори глупости, — сказал он, приподнимая мои волосы и целуя шею. — Она не заболела, она просто спит.

— Нет, ты не понимаешь, она болела. Недавно совсем, мне Кит сказал, и… послушай.

Он вздохнул, но покорно замолк и прекратил поцелуи.

Храп послышался снова. Долгий, протяжный — и к нему добавился еще тихий стон.

— Это не храп, а предсмертный хрип! — ахнула я. — Чарли, она умирает!

Соскочив с кровати, я заглянула под покрывало. Рококо растянулась на животе, глаза были полуоткрыты так, что видны белки.

— Господи Иисусе! Да у нее агония! Чарли, вытащи ее!

Выругавшись, Чарли послушно соскользнул с кровати, заглянул под покрывало и схватил Рококо за задние лапы. Я тоже забралась под кровать и взяла ее за передние, и вместе мы потащили ее по деревянному полу. Я тревожно взглянула на огромную волосатую зверюгу. Она дышала коротко и прерывисто, рот был широко открыт, живот вздымался, почти как при спазмах.

— Боже, Чарли. Я знаю, что это такое, — проговорила я, внезапно задрожав. — У нее диабетическая кома. У моего дяди был диабет, и именно так она и наступает. Внезапный приступ, реакция на инсулин.

— Ты уверена? — Он почесал затылок — И что будем делать?

— Сахар! Нам нужен сахар, — взволнованно проговорила я. — Скорее, Чарли, беги и принеси миску с водой, чтобы можно было размешать сахар!

— Ладно, — устало проговорил он и поднялся на ноги, нахмурился, глядя на Рококо, опять почесал затылок и поплелся прочь. Через пару минут он вернулся и принес сахар и воду.

— Так. Теперь надо все это перемешать, — сказала я, расплескивая повсюду воду и рассыпая сахар. — И положить ей в рот, вот так.

Я в отчаянии наблюдала, как вся моя мешанина вылилась обратно на пол.

— Нет, нет, так ничего не получится! Надо, чтобы она сидела, а то мы никогда не заставим ее это проглотить! Чарли, садись на кровать, раздвинь ноги и посади ее…

Мы подтащили собаку и посадили ее между ног Чарли, прислонив ее спиной к его груди, мордой — к его щеке, волосатым дрожащим брюхом вперед.

— Держи ее, прижимай к себе, как ребенка — вот так. — Он схватил ее под грудью. — Так, теперь, — продолжала я, — я открою ей рот и попытаюсь влить… держи ее, Чарли, держи! Она… о черт! Все на тебя вылилось, ты ее недостаточно крепко держишь!

— Я стараюсь! — прошипел Чарли. — Но она здоровая, Люси. Она тонну весит! Даже тяжелее, чем ты!

— Ну спасибо! И ты должен массировать ей горло, пока я буду заливать воду! — Я снова попыталась влить лекарство, но Рококо перекатывалась в руках у Чарли с открытым ртом и выпученными глазами.

— Она умирает! — закричала я. — Ох, Чарли, ну сделай же что-нибудь! — пролепетала я, заламывая руки. — Сделай ей искусственное дыхание, что ли!

— Что? — Он ужаснулся.

— Искусственное дыхание! Поцелуй жизни!

— Да, я понимаю, что это такое, но я этого делать не буду!

— Чарли, умоляю, она же умрет, если ты этого не сделаешь, и виновата буду я! — Я заплакала. Чарли пристально посмотрел на меня.

— О, дерьмо! — Он наклонил голову, приложил губы ко рту собаки и тяжело задышал.

— Ну что? — встревоженно спросила я, когда он поднял голову.

— Не знаю, — закашлялся он, с перекошенным лицом плюясь на пол. Его тошнило. — Пощупай у нее пульс!

Я схватила Рококо за лапу и стала щупать.

— Здесь?

— Это вряд ли, Люси, — проревел он, с отвращением вытирая губы. — На груди пощупай. Фу! Кажется, меня сейчас вырвет. Ну знаешь, я больше этого ни за что не сделаю — ни ради тебя, ни ради кого-то еще!

— Вот, я нащупала сердце — оно бьется! Она еще жива, Чарли, жива!

— Аллилуйя, блин.

— Держи ее поровнее, Чарли, вот так! Ей это нравится — смотри, ты ей нравишься! Только глянь — она улыбается и открывает глаза!

— Обалдеть.

— Держи ее, Чарли, она приходит в себя!

— Знаешь что, — прошипел он, с трудом удерживая собаку, — если бы ты спросила меня утром, что я буду делать в это время, я бы ответил почти со стопроцентной уверенностью, что буду лежать с бокалом мерло в руке рядом с прекрасной блондинкой с потрясающей фигурой. Вместо этого я сижу здесь в той самой собачьей позе, рядом с сукой по имени Рококо, с которой я только что чуть не занялся сексом.

— Чушь собачья, — фыркнула я, — ты спас ей жизнь.

— Да, но я сегодня собирался заниматься вовсе не спасением собачьих жизней. У меня с этой псиной был более тесный физический контакт, чем с тобой! И любовная прелюдия, и… о боже, она опять теряет сознание! — Голова Рококо откинулась.

— Надо ехать к ветеринару, — сказала я, решительно вставая на ноги. — Мы ничем помочь не сможем, надо отвезти ее к специалисту.

— Конечно, Люси! — простонал он. — Потрясающая идея, лучшее, что тебе пришло в голову за весь день! И почему ты не предложила это раньше, прежде чем мне пришлось поцеловать ее взасос?

— И это ты ее повезешь, — решительно проговорила я, — потому что я не могу отлучиться из магазина. Я позвоню и скажу, что ты приедешь. Пойдем, Чарли, отнесем ее в машину.

Мы взяли Рококо и потащили, поволокли и понесли ее в машину: глаза у нее закатились, язык вывалился, лапы повисли. Мы вынесли ее на дорожку и пошли к машине, которая, слава Богу, была с откидным верхом. Мы положили Рококо на заднее сиденье: изо рта у нее шла иена, забрызгивая светло-бежевый кожаный салон. Чарли поморщился.

— Езжай быстрее, — поторопила его я. — И когда приедешь к ветеринару громко погуди в гудок, и кто-нибудь к тебе выйдет.

— Откуда ты знаешь? — захныкал он. — Откуда ты знаешь, что я не останусь сидеть с дохлой кобылой на заднем сиденье?

— Не останешься, — успокоила его я. — Я позвоню и попрошу, чтобы к тебе кто-нибудь вышел. Не волнуйся, Чарли, просто езжай, и все!