– А мне доложили, что вы убиты, – пробормотал Цоссен, постепенно приходя в себя.

Я долго смотрел ему в лицо, не только жестокое, но и жадное. Это было хищное лицо с внимательными, жаждущими добычи глазами и длинными тонкими губами, растянутыми, подобно латинской букве «Н», между надутыми щеками. В штаб-квартире “Феникса” в Грюневальде я опознал его не по лицу, а по походке, когда он вышел из-за стола и направился к карте.

Это лицо могло принимать и еще одно обличье – третье, и я видел его на страницах газет, когда министр федерального правительства Эрнст Лобст выступал с какой-нибудь речью или встречал иностранного посла на Темпльхофском аэродроме. Поэтому-то я знал, где его искать.

Я явился к нему, чтобы помешать скрыться после того, как он узнает об обыске в штаб-квартире “Феникса”. Я пришел, чтобы заставить рассказать все на тот случай, если разгромить центр “Феникса” не удастся. Я пришел во имя тех трехсот безымянных мучеников, которым он когда-то сказал: “Некогда… Я хочу поспеть в Брюкнервальд к обеду”.

Цоссен полностью пришел в себя и не спускал с меня глаз. Я велел ему позвонить секретарю по телефону и запретить беспокоить в течение часа. Как только он поднял трубку, я тихо предупредил:

– Двери заперты на ключ. Если вы позовете кого-нибудь на помощь, у меня все же будет около минуты, пока им удастся выломать дверь, а за шестьдесят секунд я могу сделать многое с вами. Учтите это и будьте осторожны.

Пока Цоссен разговаривал с секретарем, я почувствовал, что во мне поднимается раздражение против него за его беспомощность сейчас. Однако я тут же сказал себе, что должен помнить о мучениках Брюкнервальда и сделать то, ради чего пришел.

Он положил трубку телефона, и я сказал:

– Ну, а теперь вы расскажете мне все. Слышите – все!

Десяти еще не было, когда я вышел из кабинета министра федерального правительства; наша “беседа” окончилась несколько раньше, чем я предполагал. Оружия у меня с собой не было, но в подобных случаях мы не щепетильны в выборе средств для достижения цели. Цоссен продержался минут двадцать, а потом не выдержал и в конце концов рассказал все.

По дороге на Унтер-ден-Эйхен я позвонил Штеттнеру.

– У меня есть для вас кое-что, – сообщил я. Штеттнер даже не удивился, когда я назвал ему фамилию. На учете крупных военных преступников в комиссии “Зет” состояли и другие министры федерального правительства.

– Сейчас же приеду за ним, – сообщил он.

Я знал, что Штеттнер не арестует Цоссена; теперь к нему следовало послать людей из морга, но для порядка требовалось как-то зафиксировать, что, уходя из кабинета министра, я видел его живым.

Я застал Поля в резидентуре; увидев меня так рано, он встревожился – сейчас не было еще и половины одиннадцатого, а я выпросил себе время до полудня.

– Что-нибудь не так?

– Все в порядке, – ответил я. – Приготовьте магнитофон.

Каждый исподтишка посматривал на меня, но я не подымал глаз; все они основательно надоели мне. Как только магнитофон был включен, я начал:

– Докладывает Квиллер. В беседе с министром правительства Федеральной республики Эрнстом Лобстом (его настоящее имя и фамилия Гейнрих Цоссен) выяснилось, что организация “Феникс” готовилась в самое ближайшее время осуществить следующую операцию.

Хорошо законспирированный новый немецкий генеральный штаб располагает сейчас в Западной Германии пятисоттысячной армией, оснащенной по последнему слову военной техники, что представляет решающий фактор. Английские, американские и французские войска в Западном Берлине насчитывают всего 12.000 солдат и офицеров, то есть соотношение сил в этом секторе сейчас меньше, чем сорок к одному.

Операция должна была состоять из двух фаз, быстро следующих одна за другой, а именно: 1) вооруженное вторжение в Восточный Берлин, что немедленно вызвало бы новый кризис; 2) нападение на союзнические гарнизоны в западной части города. На воздушную бомбардировку Восточного Берлина советское командование ответило бы соответствующими контрмерами, а в Москве и в советской группе войск в ГДР в это время вспыхнула бы эпидемия легочной чумы.

Кассеты магнитофона вращались без шума.

– Теперь о докторе Соломоне Ротштейне, о котором я докладывал в сообщении № 34-А и в комментариях к его документу, который мне удалось расшифровать. Ротштейн, видимо, вел двойную игру с “Фениксом”. Нацистам не было известно о намерении Ротштейна вызвать в Аргентине эпидемию легочной чумы, хотя вообще-то он работал на них. Они поручили ему приготовить девять капсул с бациллами легочной чумы для отправки в Москву и еще в восемь пунктов, где расположены наиболее крупные гарнизоны советских войск. За четыре дня до бомбардировки Восточного Берлина и вторжения в него предполагалось разбить капсулы в этих девяти точках и заразить ими пищу с таким расчетом, чтобы к началу военных действий отрезать советские войска в ГДР от главного командования и от баз снабжения.

Именно это я имел в виду, когда размышлял о так называемом “параллельном предположении”. Я догадывался, что Ротштейн одновременно поставил перед собой две задачи: делая вид, что он готовит бациллы для заражения военных баз той страны или стран, на которые намеревались напасть нацисты, Ротштейн параллельно готовился к уничтожению всех нацистов в Сан-Катарине. Солли, конечно, не сказал бы мне о своей аргентинской операции, а, видимо, хотел сообщить только о том, что он делал для “Феникса”. Если бы Ротштейн остался в живых, позднее, когда нацисты потребовали бы от него эти девять капсул, он подробно информировал бы обо всем советское и союзническое командование в Берлине. Требование о предоставлении бацилл означало бы неизбежность операции, и хотя Ротштейн мог не знать точной даты ее начала, но это могло произойти не ранее пяти необходимых дней: день на доставку капсул к местам назначения и четыре – на инкубацию бактерий. Ротштейн был уверен, что, располагая таким временем, он успеет заблаговременно предупредить русских и союзников, с тем чтобы нацисты, продолжая подготовку, потом (когда он сообщит о них) были бы схвачены с поличным и осуждены.

Продолжая диктовать, я добавил:

– Разумеется, в приготовленных Ротштейном капсулах никаких вредных бацилл не содержалось бы. Однако нацисты, поняв, что он обманывает их, убили его и разгромили лабораторию, с тем чтобы изъять все компрометирующие документы. Вероятно, они заставили одного из ассистентов Ротштейна передать им наиболее смертоносные бациллы из культивирующихся в лаборатории, намереваясь все равно вызвать эпидемию в Москве и в частях Советской Армии. Нужно немедленно принять все меры к обнаружению культуры бацилл, изъятых нацистами из лаборатории Ротштейна, а для этого тщательно допросить всех ассистентов Ротштейна и людей “Феникса”, производивших обыск. Сейф в лаборатории оказался вскрытым (смотрите рапорт капитана Штеттнера из комиссии “Зет”). Доктор Ротштейн, наверное, хранил в нем пакет, адресованный советскому (или союзническому) командованию, позднее, видимо, изъятый нацистами и уничтоженный. Люди “Феникса”, произведя обыск, очень торопились и даже не обратили внимания на контейнер, адресованный брату доктора Ротштейна, хотя взяли почти все бумаги.

Я выключил магнитофон и задумался, проверяя себя, не забыл ли чего-нибудь, но ничего больше припомнить не мог.

– Конец донесения? – поинтересовался Поль.

– Не знаю. Наверное. Конечно, остается еще много деталей, но для этого сейчас нет времени. Действуйте дальше, если хотите.

Два оператора занялись подготовкой магнитофона для подключения к прямой связи с Центром, а Поль позвонил куда-то по телефону и сказал:

– Попросите к телефону генерала Стюарта… Его нет? Срочно разыщите!.. Генерал Стюарт? Наш человек вернулся несколько раньше, чем предполагалось. Начинайте, если вы готовы. – Он положил трубку.

Снова быстро завертелись кассеты магнитофона, перематывая пленку. Хенгель опять вызвал Лондон. Поль присел на краешек стола и взглянул на меня.