Сняв халат, я бросил его на спинку стула. Мы немного поговорили, и минут через десять появился Поль. Я в это время держал в руках, согревая их, уже вторую чашку кофе: поварской халат не очень-то грел зимним утром на улице.

Поль не спал всю ночь, только что лег, и Хенгелю пришлось разбудить его. В комнате стояла полнейшая тишина. Разведчик, выполняющий ответственное и опасное задание не может просто так появиться в резидентуре и попросить чашку кофе.

Я передал Полю донесение, написанное мною ночью в гостинице, и, пока он читал, присутствующие не спускали с него глаз.

– Для начала сойдет, – наконец заявил он.

– А у меня больше ничего нет.

Он приказал сейчас же вызвать Лондон, а пока мы ждали, сказал:

– Вы знаете, мы ведь должны будем проникнуть туда.

– Подождите несколько часов, хотя бы до полудня, а потом делайте, что хотите.

– Почему именно до полудня? – Лицо Поля, абсолютно ничем не запоминающееся, сейчас, без очков, показалось мне еще более невыразительным.

– Мне нужно это время.

Поль бросил на стол донесение и распорядился сделать несколько копий с него.

– Это будет зависеть от Лондона.

Я ощущал такую усталость, что мог только ответить:

– Пусть Лондон зависит от меня.

Как раз в это время оператор доложил об установлении связи с Лондоном и по указанию Поля передал мне трубку. Я поговорил немного с шефом и в конце концов должен был прямо заявить:

– Разумеется, сэр, вы можете приказать сейчас же разгромить штаб-квартиру “Феникса”, но мы лишь частично выполним свою задачу, если вы дополнительно не дадите мне время до полудня. Даже во время обыска руководство “Феникса” может отдать распоряжение о начале операции “Трамплин” и не исключено, что она окажется успешной. Дайте мне время до полудня, и мы будем знать о них абсолютно все.

Шеф ответил мне, что фактически я приставляю ему к виску револьвер и требую ответа.

“Вот еще идиот! – подумал я. – Все последние дни человечество живет с пистолетом у виска!”

Он спросил у меня, не мог ли бы я закончить свое дело пораньше.

– Постараюсь, сэр. Я должен все закончить значительно раньше, и полдень лишь крайний срок.

Шеф продолжал торговаться, и я под влиянием одного из тех импульсов, о которых потом обычно сожалею, сказал:

– А знаете, сэр, я оказался здесь в опасном положении, и мне пришлось взорвать гараж с семью машинами, принадлежавшими частным лицам.

Теперь я уже с удовольствием послушал начальника, а потом передал трубку Полю.

Пока Поль успокаивал шефа, я выпил еще кофе, а потом попросил соединить меня по телефону с генеральным прокурором.

– С кем, с кем?

– С Эбертом.

Я взял трубку, в которой долго звучали лишь гудки вызова, но потом услышал уже совершенно бодрый голос прокурора, хотя было еще только без четверти семь утра. Я попросил немедленно принять меня.

– У вас, должно быть, очень срочное дело, герр Квиллер?

– Да.

Прокурор ответил, что он к моим услугам, и положил трубку. Поль как раз закончил разговор с Лондоном.

– Центру это все вовсе не нравится.

– Ну и на здоровье.

– Мне это тоже не нравится.

Таким образом, и Центр, и резидентура продолжали ворчать. Побыстрее – лишь бы только не обжечься – я выпил кофе, зная, что мне потребуется кофеин от усталости. Впервые в жизни мне предстояло сделать нечто такое, чего я терпеть не мог.

– Ничего, все будет в порядке, – успокоил я Поля.

– Мы, конечно, будем здесь до полудня, – сказал он и чуть не добавил напыщенно: “на нашем боевом посту”.

Я понимал, что Поль задержит здесь всех работников резидентуры, с тем чтобы мучиться совместно. Он знал, что в любое время, пока я буду действовать в одиночку, нацисты могут схватить меня и, пытая, заставить говорить. Мои коллеги жили в такой опасности все последнее время, но сейчас обстановка осложнялась тем, что у нацистов истекло время. Работникам резидентуры вовсе не хотелось оказаться здесь, как в ловушке, когда на лифте поднимутся люди “Феникса” и начнут обстреливать их из пулеметов, размещенных в окнах домов на другой стороне улицы. Никто из них не испытывал желания попасть под прицельный огонь при выходе из резидентуры и умирать, не имея даже возможности предупредить об опасности коллегу, следующего за ним.

Я прекрасно понимал, как им нелегко, и, конечно, симпатизировал им. У меня всегда устанавливались хорошие отношения с работниками местной резидентуры в любой стране, чего я никак не мог сказать о своих отношениях с этими чинушами и бюрократами из Центра.

– Противник пока действовать не будет, – сказал я Полю, – и вы ничем не рискуете. Фашисты уверены, что я подорван их бомбой, и все еще толкутся около пожара. Меня они больше искать не будут, и поэтому вам беспокоиться не следует.

С резидентурой вновь связался Лондон. Трубку взял Поль. Он долго слушал, потом положил трубку и сообщил мне:

– Центр связался со штабом британских войск в Берлине. Сегодня ровно в двенадцать часов дня британский комендант направляет в штаб-квартиру “Феникса” в Грюневальде четыре бронеавтомобиля с пятьюдесятью солдатами.

У работников Центра в Лондоне всегда начинается нервная дрожь, как только обстановка осложняется. Я посмотрел в окно. Улица начала наполняться машинами и пешеходами.

– Можно вызвать такси для меня? Кто одолжит мне пальто моего размера?

Мне показалось отсюда, что на улице сейчас должно быть еще особенно холодно, а мое пальто по-прежнему висело в кухне гостиницы “Центральная”.

Пока я дождался такси и сел в него, снова повалил мокрый снег.

Эберт из вежливости сам открыл дверь и пригласил позавтракать с ним.

За столом прокурор показался мне более общительным и разговорчивым, чем в служебном кабинете. Он сразу же поинтересовался:

– Вы, герр Квиллер, очевидно, намереваетесь представить мне какого-то важного “клиента”, не так ли?

– Даже несколько, господин генеральный прокурор, но официально мы уведомим вас об этом несколько позднее.

Эберт долго смотрел на меня из-под белесых бровей, а затем не спеша взял себе еще кусок пирога. Мне тут же пришла в голову мысль, что он, по существу, даже не знает, кто я такой.

– Но сейчас я пришел к вам не за этим, – продолжал я, – а для того, чтобы попросить об одном одолжении. Я хотел бы поговорить с одним человеком, и вы, вероятно, могли бы устроить нашу встречу. Я имею в виду господина министра федерального правительства Лобста.

Эберт задумался, явно в поисках какой-то связи между моей просьбой и нашим предыдущим разговором, но, не найдя ее, ответил:

– Да, конечно.

Эберт и Лобст работали в ведомствах, тесно соприкасающихся по работе, и хорошо знали друг друга. Я поэтому и пришел к Эберту.

Генеральный прокурор дважды позвонил куда-то по телефону, а затем сообщил, что господин Лобст будет рад принять меня у себя в министерстве в любое время после девяти часов. Он тут же попросил передать от него большой привет господину федеральному министру.

У меня еще оставалось сорок пять минут, и поэтому я нашел рано открывающуюся парикмахерскую, где побрился и сделал маникюр, чтобы не казаться таким усталым. Ровно в девять часов утра меня провели в кабинет министра. Он разговаривал по телефону, и приведший меня секретарь тихо выскользнул из кабинета, не дожидаясь, пока министр кончит говорить, повернется и взглянет на меня. Никакого значения для меня это не имело; я был готов действовать и в присутствии секретаря.

Лобст сидел, не шевелясь и даже не пытаясь протянуть руку к ящику стола, и я не спеша направился к нему. Министр хотел было встать, но я подскочил к нему и ребром ладони ударил по шее с таким расчетом, чтобы он ненадолго потерял сознание. Потом я запер дверь на ключ, вернулся к столу и сел на уголок.

– Ну-с, Цоссен, – начал я, – я хочу знать все.

Цоссен моргал, пытаясь угрожающе смотреть на меня, на большее он был явно не способен, будучи человеком, не желающим унижать себя “грязной работой”. Он только отдавал приказы и подписывал бумаги, а работать были обязаны его подчиненные.