– Один сыр с маслом невкусно, – наконец, изрек общую мысль Векша. – Надо хлебушка хоть горбушечку.

– И колбасу, – поддержала его Воронья.

– И огурец соленый!..

– И помидору!..

– И рыбу копченую!..

– И укропу!..

– И петрушку!..

– И вештину!..

– И варенье!..

– Кто рыбу с вареньем ест? – выразителем всеобщих настроений снова стал Векша.

– Я… – нерешительно пискнул из левого угла Крысик. – Я бы всё с вареньем ел…

– Ты его так любишь? – уважительно склонил голову к плечу Снегирча.

– Ага… – робко кивнул Крысик. – Только не пробовал никогда… Но говорят, что вкуснее варенья только эта… вештина… а про нее уже Пчельник сказал.

– Ну, так вот, – авторитетно подвел итоги плебисцита Кысь. – Когда мы вернемся, то этой… вештины… с вареньем… у всех в городе будет просто завались. Понятно?

– Вы на продуктовый склад идете! – обрадовался Сусля.

– Ну… нет, вообще-то… – загадочно поджал пухлые губы Снегирча. – Но можно сказать и так.

– Ну, так мы с вами!

– Мы поможем!

– Чего это одни идут, а другие – нет!

– Тихо! – строго, не без основания опасаясь, что возобновившиеся возгласы быстро вернут к ним дежурного воспитателя, прикрикнул Кысь. – Идем только я, Снегирча и Мыська. Идем ненадолго. К утру вернемся. И всё расскажем. Честное богатырское. Это произвело нужное впечатление, и ребятня послушно замолкла. Если Кысь сказал «честное богатырское», значит, так оно и будет.

В волнующе-тревожной атмосфере шепотков и испытующе-завистливых взглядов трое разведчиков быстро оделись, выгребли из тайников под матрасами и подушками заготовленные припасы и, не оборачиваясь и не говоря больше ни слова, бесшумно отворили заранее проверенную и смазанную створку окна и исчезли во тьме.

– Уже скоро… – дрожащим шепотом дыхнула в ухо Кысю Мыська. – Еще два квартала пройти…

– Я знаю, – не оборачиваясь, кивнул тот и непроизвольно поежился. Не иначе, как от ночного заморозка.

– Ты это… не забыла? – попробовал и не смог заставить себя произнести неприятное колючее слово Снегирча.

– Что – это? – недовольно покосилась на него девочка.

– Ну… из двух букв… первая – «я»… последняя – «д»…

Мыська осторожно, будто в кармане у нее вместе с ядом находилась и змея, потрогала бок армячка.

– На месте.

– Не возражала… верява?..

– Д-да нет… – уклончиво повела плечом девочка, явно не желая разглашать подробностей дневных переговоров. – Сказала, что теперь проблем даже с самыми злыми собаками у меня не будет. Надо только бросить пару солинок на кусок хлеба и дать им сожрать. Кстати, хлеб у кого?

– У меня, – с болью в голосе отозвался Кысь.

При одной мысли о необходимости кормить вранежевых людоедов хлебом командира их маленького отряда передергивало, словно это ему подсыпали отравы. Но овощи собаки не ели, и поэтому альтернативой хлебу было только мясо, а это уже граничило со святотатством.

Через пять минут разведчики были на месте – напротив широкого, но захламленного заднего двора с его толпой разнокалиберных деревянных сараев различного назначения и архитектурных достоинств, каменой конюшней, пристроенной к ней вплотную коптильней, прилепленным неизвестным архитектором к другому крылу П-образного дворца свинарником и курятником, и тесным домиком из простого серого камня посреди двора – колодцем.

Как было условлено, Снегирча засветил амулет в кулаке, и командир выудил из наволочки четвертинку маленького каравая, потыренного днем в столовой вместе с восьмеркой, достал из-за обмотки ботинка короткий ножик с кривым лезвием и, недовольно сопя, стал нарезать хлеб на тонкие-тонкие ломти.

Когда всё было готово, с застывшим от ужаса и отвращения личиком Мыська извлекла из кармана узелок, развязала стягивающий его шнурок, потянулась за наговоренной солью пальцами и остановилась.

– Не буду я это руками трогать, – хмуро глянула она на мальчишек.

«Попробуйте только посмеяться», – крупными буквами было написан вызов на ее узкой худенькой мордашке.

Но разведчики только сочувственно поморщились, а Снегирча заботливо посоветовал:

– Ты… это… потряси… чуть-чуть… чтоб насыпалось…

Девочка коротко кивнула и аккуратно тряхнула мешочек над отрезанными кусками.

– Ага… есть…

– Пошли, – поспешно, словно пропитанная страшным заклинанием соль была живым злонамеренным существом, готовым выскочить и наброситься на нее в любую секунду, Мыська затянула узелок, торопливо сунула поглубже обратно в карман и мотнула головой в сторону смутно серевшей во мраке громады вранежева дворца.

Крадучись, скрыв свет в кулаке, дети приблизились к кованой решетчатой ограде и завертели головами, прислушиваясь.

– На той стороне бегают, наверное, – предположил Кысь. – Гадины.

– Чего мы, ждать их теперь станем? – брюзгливо поинтересовалась Мыська.

– А давайте свистнем… – предложил Снегирча и, перехватив горящий праведным негодованием даже в темноте взгляд командира, тут же быстро поправился: – …тихонечко.

И, не дожидаясь одобрения большинства, сложил губы трубочкой и несколько раз слабо и тоненько, как умирающий чайник, просвистел. Волкодавы не заставили себя ждать.

Захлебываясь свирепым лаем, срывающимся на кровожадный хрип, слева из-за угла выскочили четыре громадных пса и наперегонки, отталкивая друг друга, кинулись к решетке, за которой стояли чужаки.

– Ну, бросай! – тонко выкрикнул Снегирча, уже не опасаясь, что голос его услышат в доме: за таким ревом расслышать можно было не всякий вопль. Желудок Кыся панически подпрыгнул, сжался и перевернулся. А если собаки не будут есть хлеб? А если он достанется не всем? А если соль безвредно осыплется? А если верява Находка ошиблась?.. Напутала?.. Не захотела травить незнакомых собак?.. Или просто решила зло подшутить над Мыськой? А если…

Мальчишка отчаянно сжал зубы, разломил трясущимися руками ломти напополам и со всего маху швырнул их прямо в ощеренные пасти задыхающихся от лютой истерики зверей.

– Бежим! – крикнул он и первым подал пример выполнения команды.

Разведгруппа с нескрываемым облегчением рванула по темной пустой улице и скрылась за углом ограды дома напротив.

Пока псы их видят или чуют, есть они не станут. Это тоже было вычитано в «Приключениях лукоморских витязей» и предусмотрительно взято на вооружение.

Присев и сгрудившись для тепла и уверенности вместе, разведчики затаились и стали молча ждать. Прошла минута… вторая… третья… четвертая… пятая… Или час?

– Слышишь? – почти беззвучно прошептал в ухо Кысю Снегирча. – Вроде, кто-то скулит… Или визжит…

– Слышу, – кивнул Кысь.

– Пойдем, поглядим? – предложила девочка.

– Я сам схожу. Один, – мужественно выпятил нижнюю челюсть Кысь и, не разгибаясь, засеменил через дорогу к вранежевой ограде. Вернулся он скоро.

– Скулят там где-то, с другой стороны. У парадного. Подыхают… наверно…

Несмотря на явные потуги на пренебрежение и браваду, последняя фраза у него не получилась даже близко, как планировалось.

– Собаке – собачья смерть, – отрывисто и неровно, словно переступал босыми ногами по гвоздям, чужим голосом проговорил Снегирча, отчего-то отводя глаза.

– А всё равно жалко, – тихо, как мышонок, пискнула Мыська и, не глядя на мальчишек, побежала, полусогнувшись, через дорогу.

Протиснуться между похожими на копья прутьями чугунной кованой решетки взрослому человеку вряд ли было возможно, но десяти-двенадцатилетние постолята после диеты длиной в жизнь проскользнули и не заметили преграды.

Нервно оглянувшись по сторонам, Кысь решительно ткнул пальцем в сторону курятника и первый помчался к корявой, обшитой досками стене.

Именно так начинался их тщательно проложенный вчера маршрут к светлому будущему всеобщего счастья и благоденствия.

Бочка – крыша коптильни – крыша конюшни – водосточная труба – второй этаж – и по узкому – в полстопы – карнизу на пять окон вправо, до единственного во всем задании гостеприимного окошка с незакрытыми плотно ставнями.