– Л-л-л-лесной… д-д-д-дух… – тусклым голосом повторил за ней хорохорец.
– Да, да, дух, лесной, – нетерпеливо притопнула ногой Серафима, но вместо желаемого эффекта получился мокрый «плюх». – Ну, теперь ты со мной пойдешь, наконец?
– Т-т-то есть, в-в-верява? – шепот парнишки звенел и грозил каждый миг разлететься в пыль как бокал при самом верхнем «си».
Царевна, не задумываясь, кивнула, потом поспешно озвучила свое согласие с версией занудного подопечного:
– Вот-вот, верява, она самая. Признал, милок? Ну, теперь иди со мно…
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!.. БУМ. ШМЯК.
Убежать дальше первого встречного дерева горе-караульщик не сумел, как ни старался.
– Эй, парень, парень, ты чего? – тревожно кинулась к нему Серафима. – Ты живой, дурик?
Дурик был живой, хоть и в глубоком беспамятстве: даже его крепкий череп «маде ин хорохорская деревня» не смог без последствий перенести за полчаса два потрясения, переходящие в сотрясения.
Конечно, полежав под дождем, он рано или поздно пришел бы в себя, но рано или поздно происходит смена времен года, дрейф континентов, таяние ледников… Ждать столько Серафима не могла.
– Ах, чтоб тебя дрыном через коромысло… – болезненно морщась, оглядывала она шишку размером с сосновую на затылке несостоявшегося гонца и шишку величиной с кедровую – на лбу. – И чего он такой нервный оказался, спрашивается?.. Наслушаются сказок, а потом ломают лбами дубы… А мне теперь чего прикажете делать? Хотя, один вариант всё же оставался.
Иванушка в полусне оторвал голову от мешка с провизией, по совместительству – подушки и, не размыкая смеженных вежд, которые от дневной изматывающей усталости не могли быть разомкнуты до утра просто физически, прислушался. Приснилось ему или показалось?
Или это ночная птица кричит, потому что ей холодно, мокро, и у ней нет даже такого хлипкого убежища от дождя, как их палатка?
– Па… ма… ги… те… Па… ма… ги… те… Спа… си… те… Па… ма… ги… те… Нет, не показалось.
– Па… ма… ги… те…
– Что случилось, Иван-царевич? – от уровня пола отделилась еще одна голова – на это раз Бурандука.
– Кричит, вроде, кто-то… – взволнованно проговорил Иван, уже на ногах, накидывая на плечи армячок и пристегивая меч.
– Послышалось, поди… – со слабой тенью надежды простонал охотник, зная наверняка, что не послышалось, и не показалось, и не птица, и идти в холодину и дождь, боги милосердные знают куда, придется, как пить дать.
– Я быстро!.. – бросил на ходу лукоморец, перескочил через догорающие угли костра посредине, и только полог палатки хлопнул за его спиной.
– Постой, ты куда, высочество?!.. – панически заверещал Бурандук, вскочил, как подброшенный пружиной, подхватил колчан и кинулся во тьму и почти непроницаемую стену дождя вслед за подопечным.
– Гра… бют… У… би… ва… ют… – донеслось слабо откуда-то слева, и среди стволов как будто мелькнула Иванова спина.
– Держитесь!.. Мы идем!.. – раздался слева крик Иванушки, и охотник, довольный, метнулся на звук.
– Вашвысочество!.. Держись!.. Я за тобой!.. – выкрикнул костей и кинулся вслед.
– Отвечай, кошкин сын, где остальные деньги? – в который уже раз, грозно скрежеща зубами и вращая очами, вопросил купца Фома, хотя впору было не грозить, а плакать.
То, что денег наличных при Хверапонте было негусто, они выяснили в первые пять-семь минут. То, что он их не прячет ни в своих вещах, ни вещах возчиков и караульщиков, было наглядно продемонстрировано в пять минут последующие, что доказывали немудрящие пожитки хорохорцев, раскиданные по поляне под дождем. Много ли у купца Хверапонта денег вообще, и какую самую крупную сумму держал он в руках за свою жизнь, гвардейцы выяснили в следующую пятиминутку. Находчивый Спиридон предложил поинтересоваться у всех пленников, богатые ли у них родственники и много ли они дадут выкупа за таких важных персон, как двадцать возчиков, купец и четыре охранника, и, к удивлению своему, всего за десять минут обнаружили, что более нищие семьи вряд ли сыщутся во всем Белом Свете, не говоря уже о царстве Костей или Хорохорье.
После чего удачная мысль посетила Прохора, и он взялся выспрашивать хорохорцев, богат ли их царь, который, может быть, согласится уплатить выкуп за своих подданных ввиду крайней бедности их семей. Минут восемь ушло на то, чтобы установить, что хорохорский царь Евдокин Третий богат, чего и всем желает, но такой ерундой, как уплата выкупа за двадцать пять хорохорцев низкого происхождения, заниматься не станет даже его ключница, не то, что он сам.
Этот факт привел в состояние праведного возмущения не только хорохорцев, но и псевдоразбойников, и на этой почве они солидаризировались и выступали единым фронтом против алчного бездушного правителя еще десять минут, но и запас ругательств и пожеланий в адрес Евдокина подошел к концу, а подмога пленникам в виде их обожаемого лукоморского высочества и его проводника всё не шла.
На полянке, окруженной возами, воцарилось неловкое молчание, прерываемое лишь потрескиванием догорающих веток в костре под тентом да монотонным шумом буйных дождевых струй.
В этом положении настоящие разбойники уже давно сбежали бы со всем награбленным добром, или перебили бы захваченных бедолаг и улеглись спать в восстановленной палатке.
Ни то, ни другое гвардейцы, естественно, делать не собирались, но хоть что-то делать всё равно было надо!.. И тут осенило Захара.
И в ответ на заданный купчине Фомой вопрос на щекотливую тему «где остальные деньги» он радостно вскричал:
– А я знаю!!! Они закопали их, перед тем, как лечь спать!.. В землю!.. И уложили сверху дерн!.. Чтобы не видно было!.. Гвардейцы переглянулись, и лица их расцвели самыми искренними улыбками:
– Точно!!!
И тут же озадачили и без того ошарашенных и ошалело взирающих на своих нестандартных недругов хорохорцев.
– Где у вас лопаты?
– Л-лопаты?.. – недоверчиво переспросил купец, хотя прекрасно расслышал с первого раза, что от него требовали. – В-вон там, на крайнем возу… лопата… одна… и на следующем… и дальше… всего пять… нам больше и не надо… обычно…
– Вот видишь, я прав!.. – оживленно потер руки Захар. – Они всегда так делают! Он сам признался!
Кузьма, не задавая лишних вопросов, быстро собрал лопаты с указанных телег и вопросительно взглянул на товарищей:
– Откуда начнем?
– Да где стоим, там и копаем, чего гадать! – весело ответил Фома. – И не торопитесь, тщательнее, тщательнее! Может, они их россыпью зарывают! Чтоб нашему брату найти было труднее!
– Это верно, – с довольным видом согласились остальные, обстоятельно поплевали на мокрые ладони и воткнули трофейный шанцевый инструмент в мокрую траву под полными немого трепета взглядами пленных. Одно дело – попасть в руки разбойников.
И совершенно другое – в руки сумасшедших маньяков-садистов, играющих со своими жертвами как коты с глупыми мышками… Вы думаете, им лопаты нужны, чтоб наши медяки искать? Ха!!!
Они нам могилы сейчас рыть будут, куда потом всех и покладут, и концов не сыщешь!..
Бедные хорохорцы переглянулись безысходно, прощаясь друг с другом и с жизнью, и тут – о, чудо! – откуда-то из-за возов донесся слабый крик:
– Па… ма… ги… те… И немедленно отклик:
– Держитесь, держитесь, мы бежим!..
Хверапонт случайно увидел лицо одного из своих мучителей, и от ужаса едва не лишился чувств.
Оно сияло такой чистой радостью, плавно переходящей в неприкрытое, дистиллированное и конденсированное счастье, что оторопь брала и мороз по коже не то, что бежал – мчался как на тройке.
Если эти нелюди собирались закопать живьем невинных торговцев, то что они могут сделать с их невидимыми и нежданными спасителями – разум отказывался даже предположить.