Если можете что-нибудь сделать, добрейший и многоуважаемый Михаил Александрович, то сделайте, чем очень, очень меня обяжете и жену мою, которая, кланяясь Вам, присоединяет и свои просьбы к моим. - Алфимов прибавляет в своем письме, что если теперь у Вас (он пишет: "У Его Превосходительства Михаила Александровича") нет вакансии, то он бы просил, чтоб, до открытия вакансии, Вы бы зачислили его кандидатом к себе на службу, и тогда уже он поедет один обратно на службу в Пермь, а жену оставит здесь у ее сестер, "так как она по своему болезненному состоянию не может ему сопутствовать в Пермь", в Перми же будет ожидать своей участи, то есть открытия места.
Еще раз: если можете, сделайте что-нибудь, многоуважаемый Михаил Александрович, если же нет, то конечно нечего делать. Но повторяю опять: простите, что Вас беспокою, я слишком понимаю, как тяжелы все эти просьбы, но ведь это всё просьбы бедных людей, а их так много, так много. Да Вам ли не знать, как их много, дорогой и добрейший Вы человек!
Адресс мой: Старая Русса, Федору М<ихайлови>чу Достоевскому.
Крепко жму Вам руку и глубоко кланяюсь.
Ваш слуга Ф. Достоевский.
757. Л. В. ГРИГОРЬЕВУ
21 июля 1878. Старая Русса
Старая Русса. 21 июля/78.
Милостивый государь Леонид Васильевич,
Благодарю Вас за Ваше теплое и радушное письмо от 9 мая. Сейчас отозваться не мог по разным причинам: смерть ребенка, отъезд в Старую Руссу на лето, поездка в Москву, а из Москвы в Оптину пустынь с Владимиром Соловьевым (молодым нашим философом, может быть, слышали), затем, по возвращении в Руссу, неделя болезни и проч. и проч. - Я очень рад за Вас (как за человека вообще), что Вы, человек 60-х годов, не только не считаете себя поконченным и законченным, но прямо чувствуете себя в силах и сознаете в себе силы и права принадлежать ко всему текущему, живому и насущному, бьющемуся продолжающейся жизнью. Ведь и я, например, точь-в-точь так же, хотя по симпатиям я вовсе не 60-х и даже не сороковых годов. Скорее теперешние года мне более нравятся по чему-то уже въявь совершающемуся, вместо прежнего гадательного и идеального. В самом деле, трудно кому-нибудь более, чем русский человек впадать в ошибки. Протекло время с освобождения крестьян - и что же: безобразие волостных управлений и нравов, водка безбрежная, начинающийся пауперизм и кулачество, то есть европейское пролетарство и буржуазия, и проч. и проч. Кажется ведь так? и что ж: остановитесь только на этом, поразитесь этим слишком через меру - и Вы немедленно впадаете в ошибку, потому что просмотрели главное. Не будь этих 2-х лет войны - и не догадался бы никогда о том, что, при всем несомненном дурном в народе за эти годы, к нему привилось сверх того политическое сознание, точное понимание смысла и назначения России (если не вполне точное, то всё больше и больше точнеющее), одним словом, привилась и развилась высшая идея. А ведь были бы только высшие идеи, или начало высших идей, то прочее всё приложится, всё может перегореть и исправиться к лучшему. И вот этот факт народного сознания наши либералы (60-x годов хотят изо всей силы похоронить и - соединяются в таком случае с гонителями народа, с презирающими его, с теми, которые до сих пор наклонны считать его за податную единицу и только.
Точь-в-точь и с нашей интеллигентной молодежью. Поверьте безобразным фактам и скажете, как Кетчер в Москве, что молодежь гниет. Ничуть не бывало, она ищет правды, с смелостью русского сердца и ума, и лишь руководителей потеряли. Но этот вопрос наш насущный, об этом еще будет время говорить. А фактами я не смущаюсь, у меня свои наблюдения.
Может быть, Вы тоскуете в Анапе, но, по-моему, самое лучшее для дела это то, что порядочные и заключающие в себе жизнь люди не кучатся у нас по центрам, как, например, во Франции всё скучилось в Париже. Пусть сами набираются, разбиваясь по России, многообразного русского духа и к тому же исполняют собою долг пропагаторства. Этим ведь Россия живет.
Я до октября здесь, в Руссе. Отдыхаю и пишу пока роман и дальше еще не знаю, чем займусь зимой. В октябре определю.
Книги мои, имеющиеся в продаже, суть: "Бесы" - 3 р. 50 к., "Идиот" - 3 р. 50 к., "Преступление и наказание" - 3 р. 50 к. и "Подросток" - 3 р. 50 к. "Зап<иски> из М<ертвогоx д<ома>" 2 р. Всё вместе, стало быть, 16 р. Но я уступаю моим подписчикам 10 процентов. Значит, всё будет стоить 14 р. 40 к. Да сверх того пересылку беру на свой счет.
С искренним чувством уважения жму Вам руку и пребываю Вашим покорным слугою
Ф. Достоевский.
Старая Русса, Ф. М<ихайлови>чу Достоевскому
758. П. А. ИСАЕВУ
22 августа 1878. Старая Русса
Старая Русса. 22 августа/78.
Любезнейший Павел Александрович,
5 недель тому назад г-н Александр Александрович Рудин, по доброте своей ко мне, взялся тебе передать (и передал) 30 р. для оплаты экз<емпляров> "Дневн<ика>" и отвоза этих экземпляров в склад, и для взноса процентов по одному свидетельству на вещи, причем Анна Григорьевна убедительно просила тебя прислать в заказном письме сюда, в Старую Руссу, к нам и это свидетельство по оплате процентов, и прежние 2 свидетельства по заложенным билетам внутреннего займа, у тебя еще прежде находившиеся. На всё это, и на извозчика, и на пересылку у тебя из 30 руб. должны были оставаться деньги. И, однако же, ни слуху от тебя ни духу, и мы в беспокойстве. 2 недели тому назад Анна Григорьевна тебе писала, но ты не ответил. Вообще услуга была не велика, но ты рассудил уклониться. Мог бы сообразить, однако, что я немало для тебя услуг делал. Мог бы тоже сообразить, что ведь я впредь и себя могу считать уже избавленным навеки от всяких услуг после такого с твоей стороны поведения.
Прошу и требую теперь, непременно, чтобы ты передал Александру Александровичу, из рук в руки, все три находящиеся у тебя свидетельства как на заложенные вещи, так и на билеты внутрен<него> займа. Если же не заблагорассудишь, то я так не кончу, и поверьте, Павел Александрович, что для Вас будет весьма невыгодно, если я изберу известную мне дорогу для получения удовлетворения.
Надеюсь потому твердо, что ты исполнишь наконец поручение.
А засим имею честь быть
Ф. Достоевский.
759. В. Ф. ПУЦЫКОВИЧУ
29 августа 1878. Старая Русса
Многоуважаемый Виктор Феофилович!
Письмецо Ваше, за которое весьма благодарю, получил еще две недели назад и вот до сих пор как-то не собрался ответить, хотя каждый день хотел. Да и теперь напишу лишь две строчки, единственно, чтоб заявить Вам, что Вас люблю и о Вас не забыл иногда думать. Вы спрашиваете: что я не пишу, и почему обо мне не слышно? Но, во-первых, кроме Вас, и написать некому, а про Вас я и не знал (до письма Вашего), где Вы находитесь. - Да и писать мне почти вовсе нечего. Работаю роман, но дело идет как-то туго, и я только лишь в начале, так что я очень недоволен собой. Погода здесь была довольно дурная, а у меня было два припадка - вот и все мои новости. Кроме того: в Петербурге буду не раньше как через месяц, то есть к октябрю; во-первых, здесь работать лучше, во-вторых, воздух превосходный; в-третьих, погода поправилась и осень, кажется, будет хороша. Тем не менее убедительнейше прошу Вас черкнуть мне хоть раз из Петербурга с получением сего, потому что сижу здесь в уединении и пробиваюсь лишь газетами, которые страшно надоели. Спасибо, что уведомили об Аксакове, напишу ему непременно. Пишете, что убийц Мезенцова так и не разыскали и что наверно это нигилятина. Как же иначе? наверно так; но излечатся ли у нас от застоя и от старых рутинных приемов - вот что скажите! Ваш анекдот о том, как Вы послали Мезенцову анонимное письмо одесских социалистов, грозивших Вам смертию за то, что Вы против социализма пишете, - верх оригинальности. Вам ничего ровно не ответили, и письмо Ваше кануло в вечность - так, так! Кстати, убедятся ли они наконец, сколько в этой нигилятине орудует (по моему наблюдению) жидков, а может, и поляков. Сколько разных жидков было еще на Казанской площади, затем жидки по одесской истории. Одесса, город жидов, оказывается центром нашего воюющего социализма. В Европе то же явление: жиды страшно участвуют в социализме, а уже о Лассалях, Карлах Марксах и не говорю. И понятно: жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он status in statu, составляет свою общину, которая никогда не потрясется, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды. - Статьи нашей печати об убийстве Мезенцова - верх глупости. Это всё статьи либеральных отцов, несогласных с увлечениями своих нигилистов детей, которые дальше их пошли. Хоть и говорят они, что народ еще не заражен социализмом, но ни один из них не сознает значения этого факта, не преклоняется перед народом, а, напротив, по-прежнему отрицает его и возвышается над ним, гордясь своим европеизмом. Если б издавал "Дневник", написал бы кое-что.