Настойчиво тренькавший рядом с кроватью телефон окончательно разорвал сон.

Солнце пробивалось сквозь портьеры. Дверь на балкон была приоткрыта, и в комнате было свежо, пахло морем и спокойствием.

Грег взял трубку.

– Это Франсуа Дюпон, – по бодрому голосу детектива можно было с уверенностью сказать, что он не наслаждается, лежа в постели, негой средиземноморья. – Нам удалось найти владельца вашего чемодана. То есть, владельца того чемодана, который у вас. Взявшего тот, владелец которого – вы, – он окончательно запутался и попытался договорить скороговоркой: – В общем, мы нашли его. И сразу опять потеряли.

– Это важная информация, Дюпон. Я могу спать дальше?

– Понимаете, вчера из аэропорта он поехал в отель «Дворец Метерлинка» и провел там весь день. А сегодня рано утром выехал. Куда – пока не знаем. Но похоже, он не только путает чемоданы, но и вообще рассеян. Он забыл в номере некоторые вещи. Было бы хорошо, чтобы вы приехали взглянуть, не ваши ли они. Сможете приехать?

– Это где?

– Сразу за Ниццей, по пути в Вилльфранш.

– Хорошо. Только позавтракаю. На голодный желудок вас для меня много.

– Конечно. В смысле, конечно, позавтракайте.

– Как там мой телефон?

– Кое-что уже есть, расскажу при встрече.

– Франсуа, мне не нужно кое-что. Мне нужен телефон.

– Мы почти нашли его.

– Франсуа, вы умеете пользоваться почти найденным телефоном? Ладно… Я приеду.

Он принял душ, надел что-то из купленного вчера во время памятной прогулки по улице Антиб и спустился вниз. Они договаривались с Фабрисом позавтракать вместе, чтобы спланировать день. Француз уже сидел за столиком перед тарелкой с фруктами и с удовольствием отмачивал седоватые усы в бокале с шампанским. Аристократические причуды Лазурного Берега. Хотя, этим утром шампанское будет очень кстати…

Налив в бокал солнечный пузырящийся напиток, он сел напротив странного помощника и, сделав глоток, сообщил ему:

– Вы мне снились. В этой связи планы меняются. В первой половине дня потрудитесь без меня, Фабрис. На сегодня мне вас достаточно.

– Сочувствую по поводу сна, – хладнокровно отозвался помощник. – Но у нас назначено несколько…

– Именно. Причем, в разных местах. Поэтому придется разделиться. Вы будете здесь, а я поеду во Дворец Метерлинка.

– Чудное место, – зажмурив глаза то ли от шампанского, то ли от воспоминания о чудном месте, вздохнул Фабрис. – Скалы, море… Метерлинк умел выбирать места…

Кроме нобелевской премии никаких ассоциаций с этим именем память не предлагала. А премия с равным успехом могла быть как в области физики, так и в области борьбы за мир. Пробел. Но на то и неспешные завтраки, чтобы ликвидировать пробелы.

– Напомните, Фабрис, Метерлинк был кем?

– Фламандцем. Из Гента.

– Вот как? – сыры в Карлтоне все же очень хороши. Взять, что ли, еще? – Но за это нобелевских премий не дают.

– Нет. Хотя зря… А за литературу, поэзию и философию дают. Так что ему пришлось поработать в этих областях. «Синюю птицу» помните?

– Вечную погоню за счастьем и смыслом? Так это его?

– Это принадлежит человечеству. А он вообще был молодцом. Сейчас модные писатели полюбили выпускать метафорические романы из жизни насекомых – муравьев, жуков и т.д. Пользуются тем, что домохозяйки и риэлторы не читали Метерлинка. На самом деле он это все уже написал… Он вообще считается основателем театра абсурда. Предпочитал, кстати, не живых актеров, а марионеток – они больше похожи на людей…

– Чем кто? – не уловил Грег.

– Чем остальные… А дом этот, в который вы сейчас собираетесь, называл «Ульем». Там у него все время роились приятели из разных стран и носили мед. Сочиняли что-то, писали…

– Жаль, что никто не читает.

– Ну, это не так… А кто-то даже сочиняет что-то. Я знаю компанию друзей, они собираются там периодически и устраивают интеллектуальные развлечения. Некоторое время назад забавы ради сочинили шуточный тест. Очень помогает, на себе испытал.

– Помогает от чего?

– Скорее, «для» чего. Для всего.

– Поделитесь?

– С радостью. Всего четыре вопроса, которые можно задать любому вне зависимости от принадлежащей ему недвижимости. В замке человек живет или в студии на мансарде, у него на стене что-то висит. Ну, скажем, над диваном… Так вот первый вопрос – «Что у вас висит над диваном?». Вы не поверите, но примерно каждому четвертому требуются усилия, чтобы ответить на этот вопрос. Чтобы вспомнить, что же там висит. Получив ответ, вы опять спрашиваете: «А почему оно там висит?». И здесь уже около трети людей испытывает затруднения. Как это, почему? Ну, подарила теща, я и повесил. Или обои выгорели, нужно было чем-то закрыть. Так или иначе, все справляются. Тогда дальше – «Что вы испытываете от того, что оно там висит?». Половина теряется. Что-что? Да ничего… Напрягаясь, понимают, что ведь, действительно, и вспомнили с трудом, что же там висит, потому, что ничего хорошего при взгляде на это не испытывают. Или, наоборот, сразу же вспомнили, потому что им приятно на это смотреть. Тогда последний, самый главный вопрос: зачем? «Зачем оно там висит?». И это уже дается легко – затем и висит, что приятно. Или – действительно, зачем, раз смотреть противно?

– И что?

– И, практически, все, – он с нежной ностальгией посмотрел на опустевший бокал на длинной тонкой ножке.

– Вам это помогло?

– О, да! Я, помню, пришел домой, собираясь содрать неприятное и развесить радостное. И случайно перевел взгляд с того, что висело над диваном, на то, что сидело на диване. И давай себя спрашивать: «Что это у меня тут сидит? Почему оно это делает? А я-то тут при чем? И зачем тогда?». В общем, некоторые меняют диваны.

– Вы поменяли?

– Напрочь. Теперь вот с вами работаю. Одно удовольствие. Если не возражаете, пойду налью себе еще шампанского.

Из Канн до Ниццы – около получаса. Но это если ехать по А8.

По нижней дороге, вдоль моря, через Жуан и Антиб, конечно, дольше, но настолько же живописнее. Он даже убрал верх у автомобиля, настроил приемник на Радио Ниццы, и из поездки получилась романтичная французская прогулка, напоминающая неторопливую, с легкой иронией, заставку к фильму. Синхронизируя мысли с изгибами побережья, он оставил позади средневековый вобановский форт, потом пустынный галечный пляж, и справа, за забором, уже показались хвосты самолетов с разномастными опознавательными знаками. Аэропорт, куда он прилетел только вчера…

Что же у него висит над диваном? Это-то он помнит хорошо. Эшер там висит. Тот самый, которого так любят организаторы выставок по недвижимости… Не подлинник, тогда у него еще не было возможности покупать подлинники, но эту дешевую репродукцию он почему-то продолжает таскать за собой из снятой квартиры в первую собственную, потом – в дом…

И вешать над диваном. Диваны как раз меняются, а репродукция – та же. Идут на ней одинаковые неутомимые человечки навстречу друг другу по ненормальной круговой лестнице. Настолько одинаковые, что ясно – это один человечек, просто на разных ступеньках. Только ступени дикие какие-то – поднимаешься с каждым пролетом и, вновь оказавшись там, откуда вышел, понимаешь, что на самом деле спускался. А тот, что навстречу – наоборот – вроде бы спускается, но с каждым шагом – все выше. Не упасть бы ему вверх… Не взлететь бы вниз.

Промахнув по Променад-дез-Англе мимо площади, носящей имя вороватого наполеоновского маршала, он обогнул мыс, и слева замелькали терракотовые дома старого города, магазинчики, террасы кафе… Город, где названия улочек написаны на двух языках, напоминая, что некогда это была Италия. На какой-то миг резануло острое желание остановить машину и пешком пойти туда, внутрь, через площадь с церковью, непонятно как втиснутой между домов, в эти улочки, неожиданно перетекающие одна в другую, заставляя терять направление… И не жалеть об этом.

Так… Без фанатизма.

Мимо старого порта, посередине которого покачивалась громадная белая коробка корсиканского парома, и – из города в сторону Монако…