1 Ср. VII16,1.

2 VII59,3.

70. Сиракузяне и их союзники вышли в бой приблизительно с таким же количеством кораблей, как и прежде. Они расставили часть своих кораблей на страже у выхода из гавани, а часть кругом всей остальной гавани, чтобы напасть на афинян со всех сторон. Одновременно пехота сиракузян заняла позиции для поддержки своих кораблей в тех местах, где эти корабли могли пристать. Во главе сиракузского флота стояли Сикан и Агафарх, причем каждый командовал одним из флангов всей эскадры. Пифен¹ же и коринфяне занимали центр. Приблизившись к заграждению, афиняне пытались первым натиском опрокинуть поставленные поперек прохода корабли и разбить цепи заграждения. Тогда сиракузяне и союзники со всех сторон напали на афинян, и завязалась еще более жестокая чем прежде битва, и не только у заграждения, но и во всей гавани. Велико было с обеих сторон рвение гребцов при каждом приказе нанести удар неприятельскому кораблю. Велико было также соревнование кормчих в искусстве маневрирования и обоюдное соперничество. И корабельные воины при столкновении кораблей также всячески старались в борьбе с палубы показать, что они никому не уступают в своем искусстве, и каждый отдельный воин на своем посту спешил превзойти всех остальных. Никогда еще не сражалось на столь узком пространстве такое множество кораблей, как здесь: ведь с обеих сторон насчитывалось около двухсот кораблей. Так как в суматохе битвы невозможно было грести назад или подплывать на веслах к неприятелю, то принятый способ нападения² на неприятельские корабли приходилось применять лишь изредка. Чаще происходили случайные столкновения, когда один корабль, убегая от преследования, наталкивался на другой или, нападая, сталкивался с третьим. Пока один корабль шел на сближение с другим, стрелки на палубе вражеского судна осыпали его градом дротиков, стрел и камней; когда же корабли подплывали борт о борт, воины на палубе бросались в рукопашную схватку, стараясь взойти на вражеское судно. В иных местах вследствие тесноты случалось, что один корабль, намереваясь напасть на другой, сам подвергался нападению третьего корабля или же два и даже больше кораблей непреднамеренно сцеплялись с одним. Кормчим приходилось тогда думать одновременно и о защите, и о ловком маневре для нападения, и это происходило не в отдельных пунктах, а сразу со всех сторон. Страшный треск и шум от столкновения множества судов ошеломлял, заглушая команду келевстов³. С обеих сторон раздавались громкие призывные крики келевстов, как этого требовала их должность и собственное рвение в момент сражения. Так, афинянам келевсты кричали, что необходимо силой прорваться сквозь заграждения и ради благополучного возвращения на родину теперь или никогда ревностно взяться за дело. Сиракузянам же и их союзникам они указывали, что дело чести для них не позволить афинянам ускользнуть и победой приумножить славу своего города. Кроме того, и стратеги обеих сторон, заметив, что какой-нибудь корабль без необходимости плывет кормой назад, обращались к триерарху по имени и спрашивали: афиняне — не потому ли они плывут назад, что земля их злейших врагов им дружественнее, чем море, где они уже с давних времен тяжкими трудами обрели господство; сиракузяне же, обращаясь к своим, задавали вопрос: неужели они, прекрасно зная, что афиняне во что бы то ни стало стараются убежать, теперь сами обращаются в бегство от них, бегущих.

1 Ср. VI104,1; VII 25,1; 52,2.

2 Т. е. протаранивание неприятельских кораблей носовой частью.

3 Келевсты — начальники команды гребцов.

71. Пока результаты морской битвы оставались неопределенными, сухопутное войско обеих сторон в смятении и с напряженным вниманием следило с берега за ее ходом. Местное войско сиракузян жаждало решительной победы, а пришельцы-афиняне опасались оказаться в еще худшем положении, чем теперь. Все свои надежды афиняне возлагали на корабли, и потому их страх за будущее был неописуем. В силу неодинакового хода морской битвы на отдельных ее участках, картина битвы, открывшаяся зрителям, выглядела по-разному¹. Так как ее можно было наблюдать лишь с близкого расстояния и поле зрения было ограничено, то не у всех афинян перед глазами был одновременно один и тот же пункт: одни, видя где-нибудь успех своих, приободрялись и взывали к богам с мольбой о спасении и впредь; другие же, заметив где-нибудь неудачу, испускали скорбные вопли, и зрелище происходящей борьбы удручало их больше, чем самих бойцов действительность. Третьи, наконец, обращали свои взоры туда, где на протяжении долгой борьбы положение оставалось неопределенным. Объятые страхом зрители переживали мучительное состояние, и их душевная тревога отражалась в непроизвольных телодвижениях: спасение и поражение для них чередовались с минуты на минуту. И поэтому в войске афинян, пока морское сражение шло без решающего перевеса на той или другой стороне, сливались вместе крики ликования победителей и вопли побежденных, и самые разнообразные возгласы, которые в час грозной опасности постоянно раздаются в большом войске. Почти то же происходило у афинян и на море, пока наконец сиракузяне и их союзники после долгой борьбы решительным натиском не одолели афинян и с громкими криками, ободряя друг друга, не бросились преследовать их до берега. Тогда афинские моряки, кто на море еще не попал в руки врагов, устремились кто куда к берегу искать спасения в лагере. Войско же на берегу теперь уже без различия в едином порыве с громкими воплями и стенанием предавалось отчаянию. Одни спешили на помощь кораблям, другие бросались к еще не занятой врагом части укреплений. Третьи — и таких было большинство — думали только о том, как бы им спастись самим. Никогда еще прежде афинян не постигал такой удар, как на этот раз. Здесь афиняне находились в таком же положении, какое они сами создали лакедемонянам в Пилосе. Ведь там после уничтожения их кораблей лакедемоняне потеряли также и высаженный на острове отряд², и теперь у афинян не было больше никакой надежды спастись по суше, если не произойдет что-либо неожиданное.

1 Перевод дан по восстановлению Арнольда.

2 Ср. IV 14,5.

72. После жестокой морской битвы, в которой обе стороны понесли большие потери и людьми и кораблями, сиракузяне и союзники одержали победу. Собрав обломки разбитых кораблей и трупы своих павших воинов, они возвратились в город и поставили трофей. Напротив, афиняне, потрясенные постигшим их страшным несчастьем, даже не пытались собирать обломки разбитых кораблей и просить о выдаче павших для погребения. Они думали только о том, как бы немедленно отступить ночью. Демосфен предложил Никию немедленно посадить экипажи на уцелевшие корабли и на заре вновь сделать попытку силой пробиться из гавани; он утверждал, что у них — афинян — осталось больше исправных кораблей, чем у неприятелей. Действительно, у афинян было еще около 60 кораблей, а у врагов — меньше 50. Никий согласился с мнением Демосфена. Однако, когда они хотели вновь посадить команду на корабли, люди стали отказываться взойти на борт¹, так как, подавленные неудачей, больше не верили в победу.

1 Ср. VII14, 2 и 73,2.

73. Тогда все присоединились к решению отступать по суше. Сиракузянин Гермократ, догадавшись о плане афинян, счел опасным допустить, чтобы столь многочисленное войско отступило по суше и утвердилось в каком-нибудь месте в Сицилии, откуда вновь смогло бы начать войну против Сиракуз. Поэтому он обратился к сиракузским властям с предложением воспрепятствовать ночному отступлению афинян. Исходя из своей догадки, он советовал: сиракузянам и союзникам немедленно двинуться со всем войском, загородить широкие дороги засеками и занять гарнизонами узкие проходы. Власти хотя и приняли его предложение, считая целесообразным именно так и поступить, однако опасались, что их люди (которые были рады отдохнуть в первый раз после жестокой морской битвы) вряд ли захотят подчиниться приказу (тем более что этот день был праздничный: в Сиракузах справляли праздник в честь Геракла). Ведь большинство воинов, воодушевленные победой, с великой радостью предавались в этот день попойке, и при таких обстоятельствах можно было скорее их заставить сделать что угодно, но только не взяться снова за оружие и выступить в поход. Так как это предложение показалось властям невыполнимым и Гермократ больше ничего не смог у них добиться, то он прибегнул к следующей хитрости. Опасаясь, что афиняне успеют ночью в полной тишине уйти и благополучно миновать наиболее опасные места, он с наступлением темноты послал несколько своих друзей в сопровождении всадников к афинскому лагерю. Они подъехали к лагерю настолько, что их можно было расслышать, и вызвали некоторых афинян. Под видом друзей (у Никия тогда были друзья в городе, передававшие ему сведения о тамошнем положении)¹ они велели передать Никию, чтобы тот не уводил ночью войска из лагеря, так как сиракузяне заняли пути, но спокойно и в полном порядке отступили днем. Сообщив это, сиракузяне ускакали назад, афиняне же передали их слова своим военачальникам.