Следуя теории доктора, согласно которой капитан видел демона в любом человеке, имевшем хоть отдаленное сходство с фантомом, запечатлевшимся в его мозгу, теперь Бартон мог вздохнуть спокойно: при этих мерах предосторожности к нему не проникнет ни единое живое существо, которое его болезненное воображение могло бы принять за призрак.

Друзья надеялись, что через месяц-полтора полного затворничества страшные видения перестанут терзать капитана, тревожные предчувствия рассеются, и болезненные связи в мозгу распадутся сами собой.

Доктор организовал распорядок дня капитана так, чтобы он постоянно находился в приятном обществе друзей и милых дам, и питал самые радужные ожидания касательно того, что при таком уходе ипохондрия пациента вскоре исчезнет сама собой.

Итак, несчастный капитан Бартон, не осмеливавшийся лелеять надежду на окончательное избавление от страшной напасти, в буквальном смысле высасывавшей из него жизнь, в сопровождения леди Рочдейл, генерала Монтегю и его дочери, своей будущей невесты, вселился в апартаменты, расположение которых надежно защищало его от вторжения незваных гостей.

Строгое соблюдение установленного распорядка в скором времени начало приносить плоды: душевное и телесное здоровье капитана медленно, но вполне заметно улучшалось. До полного выздоровления было, конечно, еще далеко. Те, кто в последний раз видел его до начала необъяснимой болезни, поразились бы произошедшей с ним перемене.

Однако и такое улучшение было встречено друзьями с восторгом. Особенно радовалась юная леди — она была искренне привязана к капитану и тяжело переживала его нездоровье; бедняжка исхудала так, что была достойна жалости ничуть не менее своего жениха.

Прошла неделя, другая, миновал месяц, а ненавистный гость не появлялся. Стало быть, лечение оказалось успешным. Ассоциативная цепочка порвалась. Страшный груз, тяготевший над изможденным духом, был снят, и капитан начал радоваться общению с друзьями и даже ощущал возрождение интереса к жизни.

Примерно в эти дни леди Рочдейл, свято хранившая, подобно большинству пожилых дам своего времени, старинные фамильные рецепты и претендовавшая на глубокие познания в медицине, вручила служанке список трав, которые следовало собрать и принести экономке, и отправила девушку в дальний уголок сад где росли лекарственные растения. Вскоре служанка вернулась, так и не выполнив поручения, в испуге и растерянности. Когда спросили, что же обратило ее в столь поспешное бегство, девушка поведала о странном и, по мнению пожилой дамы, тревожном событии.

Глава 8. Страдалец обретает покой

Девушка рассказала, что она, как и велела хозяйка, спустилась в дальний уголок сада и начала выискивать в бурной растительности нужные травы. За этим приятным занятием она «просто так, от скуки» принялась напевать старинную веселую песенку, как вдруг ее перебил чей-то насмешливый голос, с издевкой вторивший беззаботному пению. Служанка подняла глаза и за колючей живой изгородью увидела странного, необычайно уродливого человечка со злобным лицом. Он угрожающе смотрел на нее из-за куста боярышника.

Девушка, по ее словам, от испуга потеряла дар речи, а незнакомец тем временем велел ей передать капитану Бартону некое послание. Она запомнила его слово в слово: он-де, капитан Бартон, должен, как обычно, появляться на улице и ходить в гости к друзьям, иначе пусть готовится к тому, что его навестят в собственной спальне.

Закончив свое послание, человечек спустился в канаву и, раздвинув руками куст боярышника, собрался, видимо, пройти прямо через изгородь — подвиг не такой уж трудный, как кажется на первый взгляд.

Бедная девушка не стала дожидаться его ухода — бросив драгоценные листики тимьяна и розмарина, она, не чуя под собой ног, в страхе помчалась к дому. Леди Рочдейл приказала девушке под угрозой немедленного увольнения держать происшедшее в строжайшей тайне, особенно от капитана Бартона, а сама спешно послала людей обыскать сад и окрестные поля. Поиски, как и следовало ожидать, оказались безуспешными, и леди Рочдейл, переполненная дурными предчувствиями, рассказала о случившемся брату. История эта, впрочем, осталась без последствий, но тем не менее ее строжайшим образом скрывали от капитана Бартона, здоровье которого медленно, но неуклонно шло на поправку. К этому времени Бартон начал изредка прогуливаться по заднему дворику. Дворик этот огораживала стена, не позволяющая бросить даже мимолетный взгляд на улицу. Здесь капитан чувствовал себя в безопасности и, если бы не случайная оплошность одного из конюхов, долго еще мог бы наслаждаться полным уединением. Дворик заканчивался деревянными воротами с небольшим зарешеченным окошком; далее шли железные ворота, выходящие на людную улицу. Слугам было строго-настрого наказано держать и те, и другие ворота на крепком замке; но, несмотря на все предосторожности, однажды случилось так, что Бартон, неторопливо прогуливавшийся обычным маршрутом по узенькому дворику, дошел до дальнего его конца и повернул обратно. Вдруг он увидел, что зарешеченное окошечко открыто настежь и сквозь железные прутья на него неподвижно смотрит лицо всегдашнего мучителя. Вся кровь отхлынула от лица у капитана, он застыл, словно завороженный грозным взглядом, и без чувств рухнул наземь.

Через несколько минут его нашли и отвели в комнату — жилище, которое ему не суждено было покинуть до самой смерти. С того дня в его душевном состоянии произошла необъяснимая перемена. Прежнее волнение и отчаяние, владевшие капитаном, ушли, сменившись неземным душевным спокойствием — предчувствием скорого успокоения в могиле.

— Монтегю, друг мой, схватка близится к концу, — сказал он однажды, внешне безмятежно, однако исполненный какого-то затаенного благоговения. — Мир духов, истязавший меня, дал мне наконец изведать блаженство. Я знаю, что страдания мои скоро окончатся.

Монтегю потребовал, чтобы Бартон объяснился подробнее.

— Это так, — смягчившимся тоном сказал капитан. — Страдания мои близятся к концу. Печаль моя бесконечна, она останется со мной навсегда, однако мучения скоро прекратятся. Мне было дано утешение, и я покорно, даже с надеждой, снесу последние дни предначертанных мне испытаний.

— Я рад, что вы стали спокойнее, дорогой мой Бартон, — ответил Монтегю. — Душевный покой и бодрость духа — именно то, что нужно, чтобы вы снова стали самим собой.

— Нет, никогда мне уже не стать прежним, — печально молвил Бартон. — Я больше не жилец. Скоро я умру. Увижу его лишь только раз, и все кончится.

— Это он так сказал? — полюбопытствовал Монтегю.

— Он? Нет, нет, от него добрых вестей не дождешься, а эти были добрые, светлые, и звучали они так сладко, торжественно, с невыразимой любовью и грустью. Я и объяснить этого не могу, придется слишком много объяснять, вспоминать давно минувшие события ушедших людей. — С этими словами Бартон утер слезы на глазах.

— Ну, ну, — успокоил его Монтегю, так и не поняв, отчего его друг плачет. — Не падайте духом. Ерунда это все, просто глупые сны. Или, в худшем случае, какой-то негодяй строит против вас козни, играет на нервах и упивается властью над вами — подонок, который имеет зуб против вас и расплачивается исподтишка, потому что у него не хватает храбрости действовать как подобает мужчине.

— Да, у него и вправду есть зуб против меня, это вы верно отметили, — с внезапным содроганием подтвердил Бартон. — Точно, зуб. О Боже! Если справедливость небесная дозволяет силам зла строить коварные планы мести, если исполнение этих планов доверено существу погибшему, погрязшему в грехе, существу, жизнь которого разрушена никем иным, как тем самым страдальцем, на кого обрушился гнев небес — представьте себе все коварство этого замысла, и вы поймете, что адские муки возможны и на земле. Но небеса были ко мне милосердны — под конец они даровали мне надежду; и если бы я мог умереть, не увидев напоследок этого чудовища, я бы с радостью закрыл глаза сей же миг. Но сердце мое сжимается от ужаса при мысли о том, что мне предстоит еще раз встретиться с ним — с демоном. Он подвел меня к краю пропасти и готов своими руками столкнуть меня вниз. Мне суждено встретиться с ним еще один раз, последний, и встреча эта будет куда страшнее прошлых.