Кутузовский генералитет оказался на высоте в лице прежде всего главных начальников. Падают один за другим герои на флешах и на Семеновской возвышенности, и Кутузов сейчас же находит, кем их заменить. Уносят тяжко раненного Багратиона, и сейчас же является на его посту Дохтуров, а еще раньше прибытия Дохтурова Коновницын, и в этот совсем короткий промежуток времени своего высшего начальствования он успевает нанести тяжкий удар наполеоновским кирасирам. Вспоминает он о своих подвигах так. Еще до ранения Багратиона Коновницын стал перед Семеновскими высотами, уже взятыми неприятелем. «Я их рассудил взять. Моя дивизия за мною последовала, и я с нею очутился на высотах и занял прежние наши укрепления. При сем довольно счастливом происшествии получаю известие, что Багратион и его генерал-штаб (начальник штаба 2-й армии- Е. Т.) Сен-При ранены, коих уже понесли, и мне, как на сем пункте старшему, Багратионом оставлено главное начальство; для чего должен был я тотчас войти в новое начальство, ориентироваться во всем, что есть, до присылки генерала Дохтурова»31.
Но вот наступает момент, хорошо нам известный из других показаний. На Коновницына налетает массированная конница. «Видя стремление всей неприятельской кавалерии, от коей тучи пыли до небес столбом показывали мне ее ко мне приближение, я с Измайловским полком, устроя его шахматное каре, решился выждать всю неприятельскую кавалерию, которая в виде вихря на меня налетела. Такого рода были три неприятельские атаки и все безуспешные. Измайловские гренадеры, не расстраивая строя, бросились на гигантов, окованных латами, и свергали сих странных всадников штыками». Кутузов имел полное основание полагаться на Багратиона, смертельно раненный Багратион - на Коновницына, Коновницын - на свою 3-ю пехотную дивизию, отбрасывавшую штыками отборные кирасирские части Наполеона… Измайловский и Литовский полки понесли страшные потери в этом штыковом бою, но и нанесли тяжкий урон дивизии Фриана, которая заняла в продолжение жестоких боев Семеновское и большой овраг его. И все-таки русские гвардейцы, измайловцы и литовцы, до конца сражения не были выбиты полностью из Семеновского так же, как Финляндский гвардейский полк, а оставались, отступив повыше от оврага. В рукописи генерал-лейтенанта Богданова говорится следующее о событиях, происшедших на Семеновской возвышенности после взятия трех Багратионовых флешей (семеновских люнетов, как он их называет): «Люнеты были уже заняты неприятелем, и войска наши отступили и устраивались на высотах по ручью Семеновскому, где все стремления французов сбить наши линии остались безуспешными до конца сражения»32. Это точное и категорическое показание активнейшего участника и очевидца имеет в данном случае решающее значение. Значит, и на левом фланге французам до самого конца битвы не удалось достигнуть окончательно своей цели, вопреки утверждениям французских источников.
После ранения Багратиона, после некоторого (незначительного) отступления под начальством Коновницына и затем прибытия вновь назначенного начальника войск левого крыла армии Дохтурова яростная борьба за флеши возобновилась, и одна за другой последовал ряд ожесточенных атак. И одновременно с продолжением с переменным успехом борьбы за флеши и за Семеновскую возвышенность усилились наступательные действия французов в центре. Первая большая атака на «сомкнутый люнет» (батарею Раевского) была блестяще отбита и стоила неприятелю громадных потерь еще до того, как атакующие приблизились к люнету: «…неприятель, выстроившись к атаке, должен был двигаться по ровной открытой площадке до 400 саж, в густых массах; попасть под прицельный огонь с сомкнутого люнета и потом войти в сферу картечного огня более 200 пушек дело нелегкое. Трудно сохранить… хладнокровие, когда люди ложатся и умирают сотнями»33. Это была первая отбитая попытка французов «с хода» взять люнет; первая - но не последняя.
Одно за другим Наполеон посылал вице-королю, по его настойчивым просьбам, значительные подкрепления. Но когда совершенно неожиданно для Наполеона, считавшего уже дело с флешами поконченным, вдруг уже после ранения Багратиона русские вновь выбили французов из флешей, были затем выбиты французами и снова почти тотчас же были со страшными потерями выбиты русскими, то император должен был отказаться от посылки против центра русской позиции больших кавалерийских масс, пока не удастся окончательно оттеснить русские войска от флешей и от ключевых пунктов на восточной части Семеновской возвышенности. Но когда флеши были, наконец, взяты снова, то Мюрат произвел бурное нападение массированной кавалерией. Легкая и часть тяжелой кавалерии были брошены на Семеновскую высоту и хотя не овладели ею окончательно, несмотря на большие потери, но двинулись дальше, к центру русской позиции, к Курганной высоте. Тут произошла жестокая схватка в борьбе за батарею (точнее, «сомкнутый люнет»), в который обращена была эта центральная батарея Курганной высоты.
Вот что читаем в позднейшем рапорте начальника правого фланга Барклая де Толли главнокомандующему Кутузову об одном из поразительных подвигов русских войск. Этот подвиг дал возможность спасти люнет (батарею Раевского или, как называет ее Барклай, «центральную батарею») от немедленного овладения неприятелем. Обстрел этого пункта французской артиллерией становился жесточе с минуты на минуту. Названную батарею Барклай считал «ключом всей нашей позиции». Вот что доносит он Кутузову: «Вскоре после овладения неприятелем всеми укреплениями левого фланга, сделал он под прикрытием сильнейшей канонады и перекрестного огня многочисленной его артиллерии, атаку на центральную батарею, прикрываемую 26-ою дивизиею. Ему удалось оную взять и опрокинуть вышесказанную дивизию, но начальник главного штаба 1-й армии, генерал-майор Ермолов с обыкновенной своей решительностию, взяв один только 3-й батальон Уфимского полка, остановил бегущих и толпою в образе колонны ударил в штыки. Неприятель защищался жестоко, батареи его делали страшное опустошение, но ничто не устояло. Вслед за означенным баталионом послал я еще один баталион. чтобы правее сей батареи зайти неприятелю во фланг, а на подкрепление им послал я Оренбургский драгунский полк еще правее, чтобы покрыть их правый фланг и врубиться в неприятельские колонны, кои следовали на подкрепление атакующих его войск. 3-й батальон Уфимского полка и 18-й егерский полк бросились против них прямо на батарею, 19-ый и 40-ой егерские полки по левую сторону оной и в четверть часа наказана дерзость неприятеля: батарея во власти нашей, вся высота и поле около оной покрыты телами неприятельскими. Бригадный генерал Бонами был один из неприятелей, снискавший пощаду, и неприятель преследован был гораздо далее батареи. Генерал-майор Ермолов удержал оную с малыми силами до прибытия 24 дивизии, которой я велел сменить расстроенную неприятельской атакой 26 дивизию, прежде сего защищавшую батарею, и поручил сей пост генерал-маойру Лихачеву». Но опасность для центральной батареи (люнета Раевского) этим еще не была устранена, потому что одновременно шла громадная кавалерийская атака на 4-й корпус, которым Барклай прикрыл отчасти и батарею Раевского от перекрестного огня, который бил по ней и с правой стороны, где действовала неприятельская артиллерия, направленная против этой батареи, и с левой стороны, откуда защитников батареи громили орудия, утвердившиеся на позициях, занятых французами после отхода русских. Опустошения, произведенные этим перекрестным огнем в составе 4-го корпуса, были очень значительными, но дух солдат и офицеров оставался на прежней, всегдашней высоте. Вот как продолжает Барклай свое донесение Кутузову, только что рассказав о подвиге Ермолова и его солдат: «Во время сего происшествия неприятельская конница, кирасиры и уланы, повели атаку на пехоту 4 корпуса, но сия храбрая пехота встретила оную с удивительною твердостию, подпустила ее на 60 шагов, а потом открыла такой деятельный огонь, что неприятель совершенно был опрокинут и в большом расстройстве искал спасение свое в бегстве»34. Это бегство сопровождалось огромными потерями для бегущих, потому что преследовать их было велено четырем русским полкам (двум гусарским и двум драгунским). Преследуемые французы бежали почти через все поле сражения, пока не спаслись под прикрытием своих резервов. Но четыре кавалерийских полка (два гусарских - Сумский и Мариупольский и два драгунских - Иркутский и Сибирский) прекратили преследование, только когда неприятельская конница с подкреплением из резервов снова перешла в атаку и напала на тылы 4-й и 11-й пехотной дивизии. Здесь ее встретил убийственный огонь пехоты («бесподобной пехоты», как пишет в своем донесении Кутузову Барклай де Толли). И русские снова прогнали неприятельскую конницу. Ермолов был тяжело ранен и должен был передать начальство над отбитой им батареей совсем больному начальнику 24-й дивизии Лихачеву. Последовал новый штурм батареи французской кавалерией, и снова был отбит. Наполеон решил повторить в самых обширных размерах атаку на люнет, чтобы любой ценой овладеть им. Это ему удалось, несмотря на неисчислимые жертвы, но Барклай утверждает, что французам помогла лишь случайность: Барклай послал за 1-й кирасирской дивизией, «которая однако же по несчастью, не знаю кем, - пишет он, - была отослана на левый фланг и адъютант мой не нашел оную на том месте, где я предполагал ей быть. Он достиг л.-гв. Кавалерийский и Конный полк, которые на рысях поспешили ко мне; но неприятель успел между прочим совершить свое намерение; неприятельская конница врубилась в пехоту 24-й дивизии, которая поставлена была для прикрытия батареи на кургане, а с другой стороны сильные неприятельские колонны штурмовали сей курган и овладели оным». После чего (пишет далее Барклай) еще завязалась «жестокая кавалерийская битва, которая кончилась тем, что неприятельская конница к 5 часам совершенно была опрокинута и отступила вовсе из вида нашего, а войска наши удержали свои места, исключая кургана, который остался в руках неприятеля».