Осел, не к пению природой сотворенный,

Определению покорствует смиренно

И диким голосом не гонит из лесов

Прелестныя весны пленительных певцов.

Осел без разума, а действует, как должно;

Мы им озарены и вечно судим ложно;

Противу склонностей природных восстаем,

И потому успеть не можем мы ни в чем;

В поступках наших нет ни цели, ни причины:

Иль глупо искренни, иль носим век личины;

Иль хвалим без ума, иль без толку браним;

Сегодня выстроим, а завтра разорим.

Лев, тигр или медведь, хотя без просвещенья,

Страшатся ль собственной мечты воображенья?

Имеют ли в году несчастливые дни,

Числа тринадцати боятся ли они?

От встреч дурных не ждут несчастного успеха,

И понедельник им в делах их не помеха;

Видал ли кто в лесах, чтоб полусгнивший пень,

Колени преклоня, боготворил олень,

Когда кто из зверей как бога обожал

Обтесанный болван иль сплавленный металл?

А мы каких скотов в числе богов не чтили?

Мы кошек, обезьян, быков боготворили.

Народы славные на нильских берегах

Пред крокодилами не падали ль во прах?

«К чему, — ты скажешь мне, — столь гнусные примеры?

Лжебоги египтян, постыдные их веры?

Ты хочешь доказать набором дерзких слов,

Что человек глупей бессмысленных скотов,

Что будто бы осел — профессора умнее…

Осел, который всех животных уж глупее,

Которого одно названье значит брань…

Ты можешь рассуждать, браниться перестань».

Напрасно ты осла так много унижаешь

И имя честное его за брань считаешь;

Хотя смеемся мы большим его ушам,

Но если б как-нибудь заговорил он сам?

Смотря на наши все дурачества, пороки —

Какие бы он мог наговорить уроки!

Когда ж бы заглянул еще в столицу к нам,

Чего б, профессор мой, он не увидел там?

Глядя на пестрые, смешные одеянья,

Услыша плач, и смех, и песни, и рыданья,

И громы музыки, и пенье похорон,

Ученье, и пальбу, и колокольный звон,

Услыша, как в глаза один другого хвалит

И третьему его ж — поносит и бесславит,

Увидя меж купцов не торг, а плутовство,

В одежде нищенской обман и воровство,

Увидя скачущих к больным, со смертью рядом,

Убийц морить людей позволенным обрядом?

За ними же купцы с атласом и парчой,

И нищие, <и поп>, и мастер гробовой;

Увидя, как ведут к суду воришку — воры

Выслушивать воров важнейших приговоры;

Увидя грабежи и частных и квартальных,

Денной разбой в судах, в палатах у приказных —

Осел от ужаса не мог найти бы слов.

По справедливости вдруг ставши мизантропом,

Сказал бы нам, как он говаривал с Езопом:

«Благодарю творца, что я в числе скотов!

Божусь, что человек глупее нас, ослов!»

Предвестник осени туманной,

Седой зимы суровый сын,

Печальный гость, никем не жданный,

Губитель красоты долин!

Дохнул мороз — и пожелтели

Одежды рощей и лугов;

Повеял ветер — полетели

Листы увядшие лесов;

Но мы с тобою, брат мой милый,

Мы любим осени приход,

И самый вид ее унылый,

Для нас исполненный красот,

Какую-то имеет сладость!

Не знаю, как ее назвать?..

Она… не веселит, как радость,

Не заставляет горевать,

Она… есть тайна сердца… Полно

Неизъяснимость объяснять;

Без нас любителей довольно

О тайнах сердца толковать!..

Охота, милый друг, охота

Зовет нас прелестью своей

В леса поблекшие, в болота,

На серебристый пух степей.

Уж гуси, журавли стадами

Летают в хлебные поля;

Бесчисленных станиц рядами

Покрыта кажется земля.

И вот подъемлются, как тучи,

Плывут к обширным озерам,

Их криком стонет брег зыбучий…

И как он слышен по зарям!

Пруда заливы уток полны;

Одев живой их пеленой,

Они вздымаются, как волны,

Под ними скрытою волной.

Вертятся стаи курахтанов,

Пролетных разных куличков;

Среди осенних лишь туманов

Мы видим их вокруг прудов.

Бекас и гаршнеп, разжиревши,

Забыли быстрый свой полет

И, к кочкам в камышах присевши,

Таятся плотно средь болот.

Товарищ их, летать ленивый,

Погоныш, вечный скороход,

С болотной курицей красивой

В корнях кустов, в топях живет.

Но дупель, вальдшнеп — честь и слава,

Один — болот, другой — лесов,

Искусных егерей забава,

Предмет охотничьих трудов —

Переменили на отлете

Житья всегдашнего места;

Уж дупель в поле, не в болоте,

А вальдшнеп пересел в куста.

Перепела с коростелями,

Как будто обернувшись в жир,

Под травянистыми межами

Себе находят сытный пир.

Собравшись стрепета стадами,

По дням таятся в залежах,

А в ночь свистящими рядами

Летят гостить на озимях.

По ковылю степей волнистых

Станицы бродят тудаков

Иль роются в местах нечистых

Башкирских старых кочевьев.

Расправив черные косицы,

Глухарь по утренним зарям, —

Нет осторожнее сей птицы, —

Садится сосен по верхам.

И, наконец, друг неизменный,

Стрельбы добыча круглый год,

Наш тетерев простой, почтенный,

Собравшись в стаи, нас зовет.

Черкнет заря — и как охотно

Валят на хлеб со всех сторон,

Насытились — и беззаботно

На ветвях дремлют до полдён!

И на деревьях обнаженных

Далеко видит острый взор,

Как будто кочек обожженных,

Угрюмых косачей собор!