На моей кровати сидела Сесилия Фицуильям, прислонившись к спинке, вытянув ноги и скрестив их поверх покрывала. На ней был тот же шелковый халат, что и накануне. Руки она сложила на груди и пыталась улыбаться. Впрочем, улыбка у нее не получилась, потому что она зажмурилась от внезапно вспыхнувшего яркого света.

— Где вы были? — капризно спросила она.

— Рад вас видеть, Сесилия, — сказал я по возможности весело. — Мне нужно…

— Уже почти рассвет.

— Мне нужно поговорить с вами. Кое-что…

— Где вы были? — Она надула губы. Это шло ей больше, чем ухмылка.

— Гулял. Послушайте, Сесилия, я хочу поговорить о вашем дедушке.

Она всплеснула руками.

— Это ужасно, — сказала она. — Конечно, он был совсем старый, но никто не ожидал, что он вот так возьмет и умрет.

— Именно об этом я и хотел с вами поговорить, — сказал я. Взялся рукой за спинку стула у письменного стола, перевернул его и уселся на него верхом. Нас с Сесилией разделяла деревянная спинка.

— И зачем ему было кончать жизнь самоубийством? — сказала она. — Он ведь покончил с собой. Мне мама сказала. Потому что он был таким ветхим, да? — Она говорила несколько торопливее, чем обычно, лицо у нее тоже было более оживленным. Глаза сияли. Интересно, не добралась ли она до папашиного коньяка?

— Это еще не все… — начал я.

— Мама ужасно расстроена, — перебила Сесилия, — а папа… ну, вы сами видели. Во время сеанса. — Она закатила глаза. — Господи, да все видели папу. Какой позор! За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такого стыда. Знаете, это совсем на него не похоже. Он такой правильный. Для большевика, разумеется. Всегда блюдет приличия. Всегда прекрасно одевается, никогда никуда не опаздывает. Мама говорит, он в сильном потрясении.

— Возможно. Послушайте…

Она снова надула губы.

— Но они настолько заняты собой, что никто даже не удосужился спросить, что я чувствую. Даже мама. Знаете, я ведь тоже ужасно переживаю. Я любила его ничуть не меньше, чем все остальные. Несмотря на то, что он был такой старый и порой даже странный.

— Странный в каком смысле? — Если вас уносит река, не стоит бороться с течением.

Она махнула рукой.

— Как все старики. Забывчивый. Что-то все время бормотал. — Сесилия состроила гримасу. — Иногда пускал слюни, всего себя обслюнявливал, а это, если честно, довольно противно. — Она подняла голову. — Но я все равно его любила. Ведь он был моим дедушкой. И он не всегда был таким. Иногда он казался совершенно нормальным.

— Вы много времени с ним проводили?

— Конечно, — сказала она. — Не могу сказать, что сидела там постоянно, каждый день. Это было невозможно. Вы и представить себе не можете, сколько у меня дел и обязанностей, так что просто не хватало времени. Но иногда я видела его днем. Когда могла. На самом деле довольно часто.

— Почему вы…

Сесилия внезапно улыбнулась и выпрямилась.

— Но это все неважно. Позвольте мне объяснить, зачем я сюда пришла. Я хотела извиниться!

Она произнесла это так, будто речь шла о рождественском подарке, сделанном собственными руками. Последнее время многие почему-то все чаще напоминали мне Великого человека.

— Извиняйтесь, — сказал я.

— Да! Я поняла, что с моей стороны было грубо и по-детски глупо говорить все те ужасные вещи. То есть что вы слуга. Было грубо и инфантильно все это говорить, даже если бы вы и правда были слугой, но вы же не слуга, слава богу. — Она склонила голову набок. — Но от этого я выгляжу еще более грубой и инфантильной, верно?

— Не беспокойтесь, Сесилия.

Она и не беспокоилась.

— Я приходила раньше, еще до ужина, — сказала она. — Чтобы извиниться. И заодно поговорить. Но вас не было, а господин Гудини прятался в другой комнате. — Она закрыла рот ладошкой, чтобы скрыть смешок. — Боюсь, я вела себя ужасно. Я его дразнила. Стучала в дверь и не хотела уходить. Но и он вел себя глупо. Он всегда такой трусливый с женщинами?

— Он стеснительный, — объяснил я.

Сесилия слегка наклонила голову набок и искоса взглянула на меня из-под своих светлых волос.

— Он же не считает меня нимфоманкой?

— Нет. Послушайте…

— Правда?

— Да. Сесилия…

— Потому что я, честно, не нимфоманка.

— Да. Я…

Она перевела дух.

— Короче, после того ужасного сеанса мама ушла с отцом, и всем, понятно, было не до меня. Вот я и пришла сюда и стала ждать. Сидела и ждала, долго-долго, совсем одна, а вас носило бог весть где. Вы даже не заметили, что я прибрала за вами. — Она хихикнула и недовольно нахмурилась. — У вас здесь было все разбросано. Кругом валялась одежда и другие вещи.

Сесилия напоминала подвыпившую девчонку, которая играет в хозяйку дома, да она, по сути, ею и была. Она уже собиралась снова надуть губы или ухмыльнуться.

— Спасибо, Сесилия. Но…

— У вас не найдется выпить? — спросила она, оглядывая комнату. — Виски, коньяк или что-нибудь такое?

Я не открывал чемодан с прошлой ночи. Кто знает, оставь я его открытым, она вполне могла бы обнаружить там бутылку бурбона.

— Только вода, — сказал я. — Извините.

Сесилия состроила гримасу. Затем взглянула на дверь, ведущую в комнату Великого человека, повернулась ко мне и улыбнулась.

— Почему бы вам не придвинуться поближе? — спросила она и похлопала ладонью по одеялу.

— Через минуту. Но сначала расскажите про дедушку.

Она сдвинула брови.

— Про дедушку?

— Он упал с лошади. Когда это было, три года назад?

Она кивнула.

— С Розочки, своей кобылы.

— И с тех пор он парализован?

— Да. — Она снова склонила голову набок. — Но почему вас так интересует мой дедушка?

— Я любопытный. Он сломал спину?

— Не спину. Нервы какие-то защемило. А может, они порвались. Дело серьезное, как сказали врачи. — Она небрежно махнула рукой. Жест напомнил мне ее отца.

— А была ли надежда, что он снова начнет ходить?

Она покачала головой.

— Доктор сказал, это невозможно. Доктор Кристи.

— Он что, специалист, этот доктор Кристи?

— Он наш семейный доктор. Дедушка никому больше не доверял. Папа с мамой хотели пригласить врача из Лондона, но он отказался. — Она нахмурилась и добавила: — Как вы думаете, он уже не мог все это выносить? То, что он не мог ходить и вынужден был сидеть взаперти в комнате?

— Он выглядел унылым?

— Нет. Правда, совсем нет. — Сесилия снова сдвинула брови. — Иногда мне даже казалось, он получает от всего этого удовольствие. Лежит себе, книжки почитывает, а его все обхаживают денно и нощно. — Она поморщилась. — Я бы так не смогла. С ума бы сошла.

— У вас есть прислуга по имени Дарлин?

— Да, на кухне. — Ее лицо помрачнело. — При чем здесь она?

— Кто-то ее упоминал. Я лишь хотел…

Сесилия все хмурилась.

— Она вам что, нравится?

— Я никогда ее не видел.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Такая у меня работа.

— Но вы ни разу не спросили обо мне.

— Ладно, — сказал я. — Где вы были вчера днем?

Она моргнула.

— Простите?

— Вчера, между половиной первого и часом дня. Где вы были?

— Зачем вам знать?

— Я следователь. Вот я и расследую.

— И что же вы расследуете?

— Вчерашнюю историю с ружейным выстрелом. Так где вы были, когда это произошло?

Она тупо смотрела на меня.

— Какая вам разница?

— Может, вы что-то видели. Или слышали. Так я смог бы установить, кто стрелял.

— Не имею ни малейшего представления, кто мог стрелять. Я была в деревне.

— Где именно?

Она раздраженно закатила глаза.

— Это так важно?

— Да.

Она тяжело вздохнула, явно желая показать, как я ей надоел.

— Я была у Конни.

— Кто такая Конни?

— Она была моей няней. Сто лет назад.

— И вы были там между половиной первого и часом?

— Да, — сказала Сесилия, наклоняясь ко мне. И улыбнулась. — Ну вот, мы и договорились. — Она снова похлопала ладонью по одеялу. — Вы не хотите сесть сюда?