Глубоко не осмысливая, не анализируя, просто подсознательно, Арзо без оглядки ступил на опасную грань жизни… Грань водораздела. Грань обоюдоострую, коварную, соблазнительную. Грань – с одной стороны которой были смирение, размеренность, спокойствие, а в целом кто-то скажет – серость, и с другой стороны – буйство, борьба, заманчивая красота, роскошь. На этой грани долго стоять, балансировать невозможно, как и невозможно одной ногой топтать спокойствие, а другой пинать роскошь… Настанет пора определиться… А Арзо невольно завистливо косился в сторону буйства, щедрости, красочности жизни. То, что бедность страшное испытание, он познал, и ему казалось, что богатство обеспечит покой. Великий соблазн призывал к борьбе, и он еще не знал, что жизни без борьбы – нет, а борьба сопряжена со злом…

Часть II

Весной 1984 года, после недолгого правления страной чекиста- Андропова Ю.В., к власти в СССР пришел гражданский человек Черненко К.У. Вслед за резким, но кратким «похолоданием» вновь наступила «старческая оттепель», распутица, милая по весне грязь…

Сбылись долгожданные мечты Алпату Докуевой: осенью 1983 года семья вселилась во вновь построенный дом в самом в центре Грозного. Дом был большой, роскошный, современный, с приличным наделом земли. Люди ходили любоваться и восторгаться с завистью таким градостроительством. Если бы не сдерживание Домбы, то Алпату замахнулась бы на еще более внушительное возведение, но трусость и осторожность мужа мешали творческому порыву городской леди.

Все элементы особняка носили контрастный, даже двойственный вид. Алпату требовала от строителей роскоши, шарма. Строителям это было на руку, и они «подсказывали» Докуевой что надо сделать, чтобы все ахнули от восторга.

– Нет, чтобы лопнули от зависти! – поправляла их Алпату.

Шикарным замышлялся и начинал возводиться каждый фрагмент особняка. Но потом неожиданно, удивленный сметой расходов, на стройке появлялся Домба, и все летело к чертям, проект переделывался. Дома скандал, ругань; хозяин неухожен, не обстиран, не утюжен. Алпату обзывает мужа скупым, колхозником, упрекает изменой, распутством, пьянством и так далее. Несколько дней Домба тверд, он хозяин. Но вот не выдерживает, очередной загул: карты, женщины, алкоголь (правда, пьет он немного), возвращается домой через сутки, а если гуляет с размахом, с выездом в курортные места или в Москву, то и вовсе появляется через несколько суток. Тогда он виновен, тих, податлив. Вновь бразды правления в руках жены, и она не только кассир, архитектор, хранительница очага, но и самое главное – исчадие морали, нравственности, благосостояния, истины!

Эта смена власти тоже длится недолго. Семейный бюджет на глазах тает, и Домба в ярости – вновь конфликт, крики, ругань и руководящий семейный жезл в руках мужа. И так постоянная цикличность.

Кстати, нельзя было сказать, что Алпату, в отличие от мужа, щедра. Наоборот. О ее жадности по городу ходили легенды. Она могла на базаре с торговкой редиски полчаса спорить из-за пяти копеек. И в тот же день, только вечером, не торгуясь выкладывала тысячу рублей за комплект золотых побрякушек для дочерей. Из-за ее скупости особенно сильно страдали строители дома. Алпату требовала скорости, красоты, шика, а денег не выделяла. Причитающуюся зарплату месяцами не выдавала. Строители возмущались, даже протестовали. Тогда Докуева грозилась их вовсе прогнать и пригласить новую бригаду, более покладистую. И тогда как бы случайно кто-то из строителей отмечал, что у Алпату изумительный вкус и вообще она, как никто, разбирается в строительстве, да и не только. Расщедривалась женщина. А потом и вовсе шли в ход известные выражения типа:

– Алпату, в тебе чувствуется благородная кровь! Природный вкус!

– А сколько ума! А галантность!

– А как она воспитала детей?!

– Да! В наше грязное время твои дочери просто ангелы!

– И как ты справляешься, бедная?! И дом, и стройка, и базар, и дети!

– А как ты щедра и благотворительна! Даже в автобусе об этом говорили!

– В каком автобусе? – не могла больше скромничать Алпату.

– В зеленом, рейсовом.

– Да что там автобус! Вот у нас в микрорайоне, на похоронах, покойника забыли, горе не помнили – тебя восхваляли!

– А как мечтают за дочерей посвататься!

– Кто? Где они? – восклицала Алпату.

После такой или аналогичной сцены погашались не только долги, но даже выдавался щедрый аванс. А мужу говорилось:

– Это только ты меня недооцениваешь, дурой считаешь. Вон пойди послушай, что умные люди говорят.

– Какие люди? – ухмылялся муж.

– Вон, хотя бы наши строители.

В пол летит посуда.

– Ах, ты старая дура, дрянь… Ты снова им аванс выдала, ведь они неделю пьянствовать будут.

Алпату не сдается, попрекается справедливость. На крик сбегаются дочери.

– Дада, – кричит старшая дочь Курсани. – Твоя скупость нам осточертела.

– Да, – поддерживает ее младшая – Джансари. – Каждой

копейкой нас попрекаешь! В лохмотьях ходим.

– Как в лохмотьях?! – кричит отец. – От ваших тряпок дом распирает.

– Это все старье, – не сдаются дочери. – Из моды вышло.

– Так вы хотите, чтобы я моду развивал?! Пуговку с верху на низ перешивают и таким дурам, как вы, новую моду придумывают.

– Теперь и мы дуры? – ахают дочери.

– Хватит, – вступает с новыми силами мать. – Ты мне жизнь испоганил, так теперь и дочерям решил?

Под дружным женским натиском Домба сдается, но ярость его держится несколько дней. В этот период все замораживается, в первую очередь стройка, и даже разорительные походы Алпату на базар. Правда однажды Докуев держался не несколько дней, а целых семь месяцев. Как только к власти пришел чекист Андропов, Домба, несмотря на верноподданность последнему, полностью заморозил практически законченное строительство особняка, и если бы генсек не умер, так бы и осторожничал винодел, несмотря на все причитания жены.

– Чего ты боишься? – кричала Алпату после приостановки строительства. – Вон у наших соседей дом на два кирпича выше – и не горюют. А мы, честные труженики, все живем по-холопски. Кто наших дочерей из этой нищеты замуж возьмет?

– Ничего, – усмехался муж. – Я тебя – уродину – тоже не из замка брал, в шалаше ютились. И на них найдется горемыка, соблазнится бедняга.

– Что ты хочешь сказать, изверг пришлый? Да я благородных кровей! Твои отцы у нас в пастухах были. Ты вспомни!

… Как бы там ни было – дом закончили. И хотя он выглядел внушительно, громоздко, чувствовалась в нем какая-то безвкусица, несуразность. Сторонний человек не мог понять этой контрастности, и только строители знали, где командовала Алпату, а когда появлялся на стройке Домба и все кардинально рушил, меняя в сторону аскетизма, но с прочностью. Так, прямо посередине двора, изящный мрамор переходил в монолитный железобетон; арматурный орнамент забора в сплошной металлический лист, живописный балкон, на котором по вечерам должны были восседать дочери, выслушивая арии поклонников, превратился в выпяченный карниз. Вместо подземного гаража на две машины в европейском стиле, с въездом прямо с улицы, появился обширный подвал. А окна, большие (чтобы видели с улицы внутреннее убранство) расписные из дорогого дерева, но между рам густая решетка, сверху стальные ставни. Вместо фонтана – чугунный кран. Вместо изящных, вечнозеленых клумб с розами и орхидеями – бурьян.

Юридически дом Докуевым не принадлежал. Как и два предыдущих, он был оформлен на дальнего родственника – внучатого племянника Домбы – некоего молодого человека по имени Мараби. К тому же все Докуевы были прописаны в двухкомнатной квартире, где отделившись от семьи, проживал еще не женатый тридцатичетырехлетний сын – Албаст.

То, что повзрослевшие дети не обзаводились семьями угнетало и Алпату и Домбу. Сыновья – Албаст и Анасби, слыли в городе завидными женихами, однако первый все выбирал пару подостойнее; и чтобы красивой была, и молодой, и из приличной по служебному положению семьи, и так «прославился» в своих поисках, что все «центровые» девушки шарахались от его ухаживаний, боясь попасть в разбухший список Докуевских невест.