Действительно, ответила Катерина, но почему Дина обращается к ней? Надо собраться всем двором, подняться на третий этаж и сказать это все самой Ланде.

— Знаете что, — покривилась Дина, — люди недаром придумали пословицу: горбатого могила исправит.

— Вот, — вскипела Катерина, — это ваши одесситы умеют: перемыть за спиной косточки, посплетничать, а чуть дойдет до дела — все в кусты!

— Катерина Антиповна, — немножко обиделась Дина, — вам не нравится Одесса, за руку никто не держит.

— Одесса мне нравится, — сказала Катерина, — штучки-дрючки ваших одесситов мне не нравятся.

— Одесситов? — схватилась Дина. — Вы имеете в виду всех или только одного сорта?

— Дура! — сплюнула Катерина. — Это у вас в Одессе делят на евреев и остальных, а у нас в Сибири никто понятия не имеет.

После прогулки Дина со своей Альфочкой зашла на пару минут к Тосе Хомицкой облегчить душу, та посочувствовала, но дала совет поменьше встревать.

— Тосенька, — застонала Дина, — как же я могу не встревать, когда прямо на глазах люди все вверх ногами переворачивают.

Тогда, сказала Тося, надо делать и не просить сочувствия.

Да, Дина вытерла платочком слезы, теперь она может не просить сочувствия: у нее есть Альфочка, с которой они спят на одном диване и едят за одним столом.

— Правда, Альфочка? — Дина сбросила туфлю, провела ногой по шерсти, собачка открыла глаза, тихо заскулила и опять зажмурилась. — Разве мы с тобой одинокие! Это наш Гриша гниет в земле, и никому нет дела.

Вечером двор знал уже во всех подробностях, какие коники выбрасывает Гизелла. Одни возмущались больше, другие меньше, но все сходилось в одном: можно взять женщину, чтобы побелить в своей комнате стены, потолки, но, когда на виду у всех, потому что ты жена полковника Ланды, ставишь себя в особое положение, — это у каждого вызывает неприятное чувство. Получается опять как в старой сказке: я хозяин, а ты у меня на посылках.

Одна Марина Бирюк, от которой в данном случае меньше всего следовало ожидать, открыто взяла Гизеллу под свою защиту. Когда Катерина уже собрала группу, чтобы зайти на квартиру к Ланде, Марина отказалась наотрез. Больше того, она стала пропагандировать среди остальных, что свои трудовые деньги человек имеет право тратить, как ему нравится.

— Трудовые деньги! — возмутилась Дина. — Гизелла с мужем вдвоем получают четыре тысячи, а у Катерины на шесть человек — в два раза меньше.

— А мой Андрей получает три тысячи, — сказала Марина. — Вам не нравится, напишите товарищу Сталину, что в правительстве у нас сидят глупые люди и пускают на ветер народные деньги.

— Интересно, — хлопнула в ладони Катерина, — значит, получается так: кто у нас в Советском Союзе имеет большие деньги, может эксплуатировать других.

— Эксплуатировать! — покривилась Марина. — Перестаньте молоть языком, если не знаете. Эксплуатация — это нажива за счет чужого труда.

— А наживать себе здоровье за счет другого, — махнула кулаком Катерина, — это не эксплуатация! А лежать на диване кверху задницей, когда весь двор все делает своими руками, это не эксплуатация!

Марина пожала плечами, повторила, что к Ланде не пойдет, а если другие хотят, пусть идут — это их личное дело.

Иона Овсеич, когда ему нарисовали всю сцену с Мариной, первым делом задал вопрос Катерине: теперь она видит, что с Ландой будет потруднее, чем казалось вначале?

Катерина прямо не ответила, а только мотнула головой в сторону Орловой и заявила, что может с ней вдвоем зайти к Ланде, а если надо, она готова зайти одна.

Нет, категорически отклонил Иона Овсеич, дело не в том, чтобы сказать этой даме, как мы о ней думаем, а дело в том, кто скажет: одна Катерина Чеперуха или весь двор.

— Весь двор, как один человек, — Иона Овсеич прорезал ребром ладони воздух. — А для этого надо еще хорошо потрудиться. Мы запустили идеологическую работу, будто у нас остались последний Граник и последняя Ланда. Сколько раз говорили про домовый кружок по «Экономическим проблемам социализма в СССР», а воз и ныне там! Но пусть кто-нибудь попробует мне теперь сказать нет, мы будем квалифицировать, как заслуживает, со всеми вытекающими последствиями!

— Какими последствиями? — пожала плечами Катерина. — Соли на хвост насыплем, как вашему Гранику.

— Катерина, как вам не стыдно! — возмутилась Ляля Орлова. — Иона Овсеич всю душу отдает людям, а вы его упрекаете, как будто Одесса — это вам глухая тайга: мол, раз, и топором!

— Орлова, — одернул Иона Овсеич, — перестань оскорблять человека: Катерина к нам приехала не из тайги, а из столицы автономной республики.

— А даже из тайги, — усмехнулась Катерина, — так что?

— Абсолютно правильно, — поддержал Иона Овсеич. — Значит, здоровее и телом, и душой. А насчет кружка я опять повторяю: ни одного человека за бортом. Если посещает у себя на производстве, пусть принесет справку, а если нет — будет посещать здесь. В субботу списки должны лежать у меня на столе.

Катерина, хотя не обязана была, приняла участие наравне с Орловой. Как и можно было ожидать, первый отказ поступил со стороны Гизеллы Ланды: она заявила, что изучает у себя в училище проблемы языкознания, и на два кружка у нее нет времени. Катерина удивилась: нет времени? Что же сказать тем женщинам, у которых дома дети, хозяйство, и надо везде успевать, а на прислугу мужья им не зарабатывают?

— Послушайте, — чуть не расплакалась Гизелла, — это низко упрекать женщину, что у нее нет детей!

— А мне противно, — сказала Катерина, — видеть ваши слезы. Начинают с абортов, потому что им не нравятся детские писи и каки, а потом плачутся: ах, ах, бессердечные люди.

— Уходите из моего дома, — закричала Гизелла, — уходите немедленно!

Катерина ответила, пусть успокоится, здесь не своя усадьба, а государственная квартира, и Чеперуха пришла сюда не по личному делу.

— Послушайте, — затрясла кулаками Гизелла, — я позвоню сейчас мужу, чтобы привели милицию!

Нет, сказала Катерина, это она сама позвонит сейчас куда надо.

— Нате, нате, — Гизелла схватила трубку и протянула Катерине, — звоните, куда хотите, кому хотите, только оставьте меня, ради бога, в покое!

Катерина состроила брезгливую гримасу, сказала Гизелле, пусть побережет свои нервы, еще пригодятся, и вышла.

В тот же вечер произошел разговор с Граником. Здесь истерики и криков не было, Ефим сообщил, что на сентябрь завод выделил ему путевку в санаторий, следовательно, на этот месяц кружок уже отпадает. Кроме того, он сильно устает после смены и в голову ему ничего не лезет.

— Значит, — спросила Катерина, — вы отказываетесь?

— Что значит отказываюсь? — удивился Ефим. — Я же вам русским языком объяснил, что не имею физической возможности по состоянию здоровья.

— Хорошо, — сказала Катерина, — я передам товарищу Дегтярю.

— Передайте, — кивнул Ефим. — Если ему будет непонятно, пусть зайдет ко мне.

Ефим с силой захлопнул дверь. Катерина вся кипела от возмущения и немедленно поднялась к товарищу Дегтярю. Она позвонила раз, другой, третий, наконец, хозяин открыл. Катерина увидела полковника Ланду, который шагал вокруг стола и кричал, что Дегтярь преднамеренно терроризирует людей и накручивает их друг на друга. А с Катериной Чеперухой, погрозил пальцем Ланда, у него будет отдельный разговор.

— Чеперуха, — тут же обратился товарищ Дегтярь, — ответь, пожалуйста, на такой вопрос: я посылал тебя к Гизелле Ланде или не посылал?

Нет, сказала Катерина, не посылал; зато жена полковника Ланды выгоняла ее из комнаты, как барыня свою прислугу, и еще грозилась вызвать милицию.

— Позвольте, — набросился полковник, — но она находилась у себя в доме, а вы, едва переступив порог, нахамили ей и довели до обморока!

Катерина ответила, что это не доказательство: мадам Ланда готова упасть в обморок, когда пробежит мышка.

— Послушайте, — вскипел полковник, — я привлеку вас к судебной ответственности за предумышленное хулиганство!