— Ох, Авл Вителлий, — качая головой, сказал черноволосый парень с лицом закаленного пьяницы. — Не стыдно тебе? Твой брат сейчас героически сражается с варварами, а ты, мало того, что лежишь здесь, так еще и говоришь всякие гадости. Кому это ты желаешь подавиться? Уж не мне ли?

— Нет, Помпоний Флакк, — ответил Вителлий. — Если ты чем-то и подавишься, так это вином. Но боюсь, еще очень не скоро.

Все захохотали.

В кадильницах по углам комнаты курились ароматные восточные благовония, откуда-то сверху шел свежий прохладный воздух, охлаждая разгоряченные головы, неслышно, как нимфы, скользили служанки, довольно скупо одетые, а точнее — не совсем раздетые, и смотреть на них было приятно. Хозяин и гости вовсю радовались жизни и не боялись показывать это.

Сабин чувствовал себя прекрасно. За время службы он немного одичал, постоянно живя в военных лагерях или сражаясь в походах. Да разве может кусок полусырого мяса в задымленной палатке сравниться с этим великолепием? Вот это настоящая жизнь. И он будет жить так же. Дайте только срок...

Внезапно ушей трибуна коснулись несколько слов, которые заставили его поднять голову и оторвать губы от чаши с вином.

— Как там моя дорогая Эмилия? — спрашивал Силан у Друза. — Не скучает без меня?

— Нет, — рассмеялся Друз. — К счастью, боги послали мне сегодня нашего храброго трибуна. Ты не поверишь, он сумел на полчаса приковать к себе внимание этих девиц! Вот подвиг, сравнимый, разве что, со взятием Ктесифона.

— Бедняжка, — притворно вздохнул Силан. — Я совсем ее забросил с вашими гулянками. Надо будет на днях наведаться. Мы, все-таки, почти обручены.

Сабину вдруг стало очень жарко, кровь дико пульсировала в голове. Полным ненависти взглядом он пронзил Силана, который, впрочем, этого не заметил, увлеченный уже поисками чего-то в брюхе кабана.

«Ах, вот как? — кипя от ярости подумал трибун. — Почти обручены? И ты так о ней говоришь? Променять такую девушку на общество пьяниц и обжор? Ну, так ты ее не получишь!»

Вино распалило Сабина, он еле сдерживался, чтобы не вскочить и не набить морду Силану, вся симпатия к которому сразу исчезла. Ну, ничего, подожди, красавчик. Скоро тебе придется иметь дело с префектом преторианцев Гаем Валерием Сабином. Вот тогда посмотрим, чья возьмет. Клянусь Эриниями, не видать тебе правнучки Августа, как своих ушей.

— Что с тобой? — удивленно спросил Друз, заметив, как изменилось настроение трибуна. — Не то съел? Или вина мало?

— Все нормально, — с трудом улыбнулся Сабин. — Так, что-то нехорошо стало.

— Это бывает, — с умным видом кивнул уже изрядно захмелевший Друз. — Лучшее средство от этого — глоток вина. Давай-ка выпьем с тобой за встречу.

— Давай, — согласился Сабин, поднимая кубок.

«Нельзя подавать вида, что меня интересует Эмилия, — подумал он. — Сейчас эти франты попросту посмеялись бы над бедным трибуном. Но ничего, придет и мое время смеяться».

Они с Друзом выпили и расцеловались. У Сабина тоже начинало шуметь в голове.

А веселье продолжалось. Мелькали какие-то танцовщицы, мимы, жонглеры, клоуны, даже два гладиатора сразились тупым оружием, но — раскритикованные пьяным Вителлием — с позором удалились.

Слуги вносили все новые амфоры с вином и новые закуски; общество упорно пило и ело, но оживление уже сменилось вялостью, голоса звучали все глуше, головы начинали медленно опускаться на грудь; Вителлия вырвало.

Сабин почувствовал, что кто-то толкает его в плечо, и открыл глаза. В зале звучала негромкая музыка греческого оркестра, а рядом с трибуном на ложе сидел Друз с красными выпученными глазами.

— Давай выпьем, — тупо сказал он.

— Не могу, — с трудом ответил Сабин. — Мне еще ехать...

— Мы друзья или нет? — вопросил Друз, покачиваясь.

— Конечно, друзья, — искренне ответил Сабин и полез обниматься.

— Тогда выпьем.

Сабин вздохнул и поднял кубок,

— За тебя, — сказал он невнятно.

Друз кивнул, голова его упала на грудь.

Сабин мужественно выпил кубок до дна и уронил его на пол. Он хотел оглядеться, есть ли еще кто-нибудь в триклинии, но тут голова его закружилась, и он мягко повалился на подушки своего ложа. И моментально уснул.

Музыка смолкла. В большом зале раздавался теперь лишь громкий храп участников банкета и осторожные шаги слуг.

За окнами уже начинало светать...

Сабин проснулся с дикой головной болью и таким ощущением, что во рту у него полно горячего песка. Трибун с удивлением оглядел незнакомую комнату, где он лежал на кровати, прикрытый легким одеялом.

Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.

— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.

— Где я? — тупо спросил трибун.

— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.

— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.

— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.

— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.

— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?

— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.

— Сию секунду, — засуетился управляющий.

— Подожди. Который сейчас час?

— Да уж к полудню идет.

— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?

— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.

— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.

— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...

— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.

— Слушаюсь.

Софрон убежал.

Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова...

Глава XXII

Мать и мачеха

Тиберий все-таки не выдержал. Ему так хотелось насладиться своим триумфом, что, несмотря на просьбу цезаря, переданную ему Сабином, и совет Фрасилла немного повременить, он вечером направился в покои своей матери Ливии. При нем была копия письма Августа, собственноручно им переписанная.

Итак, в тот момент, когда Друз и Сабин входили в триклиний, где весело пировали Аппий Силан и его гости, Тиберий входил в комнату императрицы.

Ливия встретила сына не очень приветливо. По его лицу она сразу поняла, что произошло нечто крайне важное. И крайне для нее неприятное — тусклые бесцветные глаза Тиберия светились торжеством, а на бледных губах играла зловещая улыбка.

— Здравствуй, матушка, — сказал он, как обычно, растягивая слова. — Надеюсь, тебе уже лучше и боли в ноге прекратились.

— Спасибо, сын, — сухо ответила Ливия. — Мне приятна твоя забота обо мне. Что ж, это справедливо — я думаю о твоем благополучии, а ты должен думать о моем, не так ли, Тиберий?

— Вот именно, — буркнул сын, без приглашения усаживаясь на табурет. — Как раз о нашем благополучии я и хочу поговорить.

Лицо Ливии — сморщенное, желтое — еле заметно напряглось; острые глаза уперлись в Тиберия.

— Слушаю тебя, — спокойно сказала женщина.

— Для начала, — заговорил Тиберий, с натугой двигая челюстями, — я бы хотел задать тебе один откровенный вопрос. И услышать на него откровенный ответ.

— Задавай, — невозмутимо произнесла императрица. — Ты же знаешь — от тебя у меня нет тайн.