Это абсолютно верное экономическое наблюдение. Англия, Германия, Франция богатели от своих колоний. «Бремя белого человека» было бременем отдельных колонизаторов, которые и гибли, и болели. Они иногда не получали того вознаграждения за свои усилия, которые считали достойным, но всё-таки обычно их семьи и родственники приобретали, и чаще всего, очень подымались по социальной лестнице.

В России, как сказал Василий Ключевский, государство пухло, а народ хирел. Однако, психологически народ считал правильным именно это. О том и говорит знаменитое «не щадя живота своего». Россию не посрамить! Это не самопожертвование. Не живот возлагается на алтарь отечества, а отечество кажется собственным животом. Пусть в избе пусто, зато карта мира полна России.

Милитаристу нужна великая Россия. Если будет великая Россия, то щей всегда приобретём. Если приобретём щей, но величие России потеряем, то это бесславие и смерть. Смерть иллюзорная, конечно, но для милитариста она страшнее настоящей.

То, как сама российская власть пропагандирует среди «россиян» действия в Грузии, — яркое проявление расходного милитаризма. В стране с невероятным классовым расслоением, где уже почти как в нищих латиноамериканских странах большинство населения живёт в десятки раз хуже меньшинства, где пенсии официально меньше прожиточного минимума, радостно сообщают о миллиардах, которые будут «потрачены на восстановление» новозавоёванных земель. Это не безумие: милитарист, живущий в однокомнатной хрущобе, в которой европеец и собаку не поселит, утешается тем, что Россия проявила своё величие.

Милитаризм действует как сильнейший наркотик, отупляя чувства и создавая иллюзорную реальность. Только вот графы «приход», «расход» не бесконечны. Рано или поздно появляется горизонтальная линеечка. «Итого», одинаково беспощадная к любому милитаризму. Именно об этом говорится в Евангелии: «Сочти число зверя, ибо это число человеческое». Зверь не зверствует, зверствует человек, становясь милитаристом. Получает он от этого прибыль или разоряется, значения имеет так же мало, как забирает сексуальный маньяк у жертвы кошелёк или отдаёт ей свой.

МОДЕРНИЗАЦИЯ АВТОРИТАРИЗМА

Либерализация, демократизация, реформирование в России постоянно проваливаются. Причины провалов назывались разные. Доходило до сопоставления провалов с появлением пятен на Солнце. Измеряли, сколько лет проходит между реформами.

«А ларчик просто открывался». Не могут не проваливаться реформы в стране, которая воюет.

Государство понимается как "организованное насилие", "дубинка в руках" — неважно, в руках Ульянова, Романова, Джугашвили. С таким же успехом можно считать, что единственная нормальная форма любви — изнасилование.

Трижды в истории России случались прорывы свободы: в начале XVII века, между февралём и октябрём 1917 года, в конце августа 1991 года. (Прорывы, к сожалению, становятся всё короче).

Горбачёва иногда хвалили — мол, при нём государство перестало быть врагом своих граждан. Да государство российское никогда не было врагом своих граждан. Оно их начальник, а они его верные солдаты. Генерал, посылающий солдата в бой, не враг солдату, хотя посылает его на смерть. Горбачёв же выделялся тем, что из всех руководителей России единственный был по психологии штатским, а не военным.

Трижды страна возвращалась из свободы к милитаризму, облегчённо вздыхая. Трижды создавала миф о том, что её беды от свободы, а не от милитаризма (и рабства — только при милитаризме рабство иначе называется — безопасностью, обороноспособностью и т. п.).

Так алкоголик уверен, что пьёт, потому что быть трезвым невыносимо: голова болит, руки дрожат.

Самые знаменитые реформы — освобождение крестьян в 1861 г. и последующие инициативы. При их описании и анализе всегда забывается, что одновременно с реформами Россия завоёвывала Среднюю Азию. Хрущёвская «оттепель» — и расправа с Венгрией. Реформы Косыгина — и агрессия против Чехословакии.

Самые ранние — реформы Ивана Грозного. Они сразу же перешли в попытку завоевать Прибалтику. Да и цель всех реформ, начиная с той самой, 1550-х годов, — реформировать прежде всего армию, чтобы успешнее завоёвывала и подавляла.

В XIII–XV веках русские интеллектуалы не фиксировали в текстах факт порабощения народа Улусом Джучи. Позднее и даже до сего дня вытеснение распространилось на то, что Россия — ещё более военное государство, чем Улус Джучи. Вытеснение из своего сознания факта своего рабства с моральной точки зрения простительно и целительно. Вытеснение того факта, что ты — рабовладелец и милатарист, не имеет извинений.

АРМИЯ ПЕТРА I

В 1696 г. Пётр I завоевал Азов. Теперь донские казаки, которые ранее были союзниками и наёмными солдатами России, стали её подданными. Через десять лет, 6 июля 1707 г. Пётр I Ю.В.Долгорукого на Дон для ареста и возвращения к хозяевам крепостных, бежавших на Дон после 1695 года. При этом формального царского указа о возвращении беглых не было. Пётр просто нарушил запрет на выдачу беглых с Дона, который действовал ранее в отношениях Москвы и казаков. Возможно, царь нуждался в рекрутах для войны со Швецией. В итоге ему пришлось воевать и со шведами, и с казаками, которые стали защищать свои прежние права. В правление коммунистов государственные историографы представили восстание казаков как крестьянскую войну. Николай Павленко, один из таких историографов, в 1997 году представил новую концепцию, выдержанную в духе новой империи. Он обвинил казаков в стремлении "утвердиться в Москве", хотя не смог привести ни единого документа в подтверждение такого обвинения, повторяющего обвинения 1990-х годов в адрес чеченцев.

Павленко вынес приговор: "Если рассматривать движение Булавина в контексте Северной войны, то оно однозначно подрывало могущество Российской державы в условиях опасных посягательств на её суверенитет. С точки зрения обороны страны, это был удар в спину" (Павленко Н. Расказачивание по-петровски // Родина. — № 7. - 1997. — С. 30).

Северная война оказывается борьбой за суверенитет России. Разумеется, такая концепция есть яркое проявление империализма. Украина при этом рассматривается как исконная часть России. Труднее объяснить, почему Россия, первая объявившая войну Швеции, ставившая своей задачей завоевание шведских владений в Прибалтике — жертва агрессии. Но имперская психология не объясняет, а приказывает — на то она и имперская. Она творит мир, в котором агрессия — единственный способ "защитить свой суверенитет".

Пётр, объявляя 9 августа 1700 г. войну Швеции, использовал, между прочим, другую риторику: "За многие их свейские неправды и нашим, царского величества, подданным за учиненные обиды, наипаче за самое главное бесчестье нашим, царского величества, великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величества, персоны".

Пётр имел в виду инцидент 1 апреля (да, 1 апреля) 1697 г. Царь в этот день был в Риге в составе русского посольства, анонимно. Стал рассматривать город в подзорную трубу, но караул потребовал трубу убрать и пригрозил оружием. Комментарий русского военного историка в популярном издании 2001 года:

"С точки зрения буквы международного права повод для войны был анекдотичен, но, с точки зрения здравого смысла Петр был тысячу раз прав! Швеция воспользовалась слабостью русского государства и грубо ущемляла его интересы. Россия выздоровела, окрепла, и все договоры, ущемляющие её интересы, стали бумажками, годными для употребления лишь в отхожем месте. Так всегда было прежде, так будет и впредь" (Широкорад А.Б. Северные войны России. — М.: ACT; Мн.: Харвест, 2001).