Фон Ортель встал и зашагал по комнате в задумчивости. Потом он остановился, поднял глаза и, словно уверяя самого себя, произнес:

– Почти все письма написаны в таком же духе. Странные люди, какая-то безумная храбрость…

Он вдруг рассмеялся, вновь сел и, постукивая пальцами о край стола, продолжал:

– Я в свое время много думал, откуда такое презрительное равнодушие к смерти? И я понял: все от той же неполноценности этих личностей, я хочу сказать от их примитивизма в широком смысле слова. Цивилизованный человек ценит жизнь, он скорее расстанется с чем угодно – с чувством долга, с религией, чем с собственной жизнью, – заключил свою мысль фон Ортель.

Еще ни один нацист не демонстрировал Кузнецову свое кредо так откровенно и четко. Из этого разговора Кузнецов вынес нечто необычно важное для себя как для разведчика. Отныне он до конца знал нутро своего противника, и это знание служило ему залогом его победы. Но цель миссии «философа» в Ровно все еще оставалась тайной.

– Послушай, Пауль, я хотел бы тебя по-дружески предупредить, – сказал однажды в казино фон Ортель, когда они были наедине. – Около твоей невесты в последнее время крутится некая сомнительная личность – майор Гетель.

– Этого не может быть! – возмутился Зиберт. – Я полностью доверяю своей невесте, она…

– Успокойся, Пауль! Ревность – свойство ограниченного ума, а ты человек неглупый. Тем более, что в данном случае речь идет не о любовных делах, а о чем-то совсем другом. Мы с тобой приятели, поэтому я советую тебе держать Валентину подальше от Гетеля. Нет, в сердечных делах он тебе не соперник. Я имею в виду нечто иное. Этого парня я встречал на Принц Альбрехтштрассе.

На улице Принц Альбрехтштрассе, 8, в Берлине находился так называемый «Дом Гиммлера» – главное Управление имперской безопасности.

– Значит, Гетель – гестаповец?

Так, благодаря фон Ортелю, Кузнецов разрешил одну дилемму или думал, что разрешил. До этого разговора ему никак не удавалось узнать, чем занимался майор Мартин Гетель. Этого не знали даже многие высокопоставленные сотрудники рейхскомиссариата. В отличие от других у Гетеля был свой распорядок дня и он не обязан был приходить утром к установленному часу. Правда, зато вечерами он часто задерживался в своем кабинете в рейхскомиссариате. Большую часть рабочего дня кабинет Гетеля был закрыт, в то время как его хозяин расхаживал по служебным помещениям, заводил разговоры на тривиальные темы, собирал слухи. Сотрудники рейхскомиссариата его не любили. Высокопоставленные чиновники, офицеры и даже генералы избегали публичных контактов с ним и, если встречались, то один на один.

Скромная служащая «фольксдойче» Валентина Довгер также старалась быть подальше от малоприятного майора Гетеля. Но майор был настойчив, и наступил момент, когда она не смогла отклонить его предложения проводить ее домой.

– Фрейлейн замужем? – спросил ее Гетель вкрадчиво и здесь же добавил: – О, я слышал, что у фрейлейн есть жених и, говорят, очень красивый.

– Я вижу, вы полностью в курсе, – засмеялась Валя. – Мой жених – офицер. Только он очень ревнивый, и я не хотела бы, чтобы нас видели вместе.

Но майор не придал словам Вали особого значения. Вскоре она поняла, что Гетеля интересует не она, а Зиберт.

– Я видел вас случайно в приемной рейхскомиссара, – сказал Гетель. – И как-то сразу проникся к вам и к вашему жениху симпатией. Кстати, как его зовут?

– Обер-лейтенант Пауль Зиберт!

– Сочту за честь, если вы познакомите меня с ним.

Вале ничего не оставалось, как пообещать выполнить его просьбу.

В тот же вечер Валя известила Кузнецова о содержании ее разговора с рыжим майором, как за глаза все звали Гетеля.

Кузнецов срочно отбыл в отряд. Запросили мнение Центра и начали совместно анализировать сложившуюся обстановку. В конце концов остановились на двух версиях.

Первая версия состояла в том, что гитлеровская контрразведка заинтересовалась обер-лейтенантом Зибертом и поручила Гетелю войти в контакт с Валей, чтобы через нее получить интересующую гестапо информацию, установить связи Зиберта, включая круг его знакомств среди немецких офицеров и вольнонаемных сотрудников в Ровно.

Вторая версия сводилась к тому, что майор Гетель действует самостоятельно по собственной инициативе и никого еще не информировал о своих действиях и планах в отношении Зиберта.

С большей или меньшей определенностью можно было констатировать, что «немецкое происхождение» обер-лейтенанта Зиберта в гестапо сомнений не вызывает, но тем не менее он чем-то привлек внимание майора Гетеля.

Было решено до уточнения обстановки от прямого контакта с Гетелем временно воздержаться и одновременно усилить меры по охране Кузнецова.

А Гетель продолжал наводить справки о Зиберте. Он вызвал к себе Лидию Лисовскую, у которой фактически проживал Зиберт. До беседы с Лисовской майор Гетель установил, что обер-лейтенант Зиберт не зарегистрирован ни среди постоянно проживающих в Ровно немецких офицеров, ни среди временно прикомандированных. Без такой регистрации никто не имел права и двух дней провести в городе.

Беседа Гетеля с Лисовской носила официальный характер. Майор предупредил Лидию, что разговаривает с нею строго конфиденциально и какая-либо утечка информации об этой встрече будет иметь для Лисовской неприятные последствия. После он попросил ее рассказать все, что она знает о Зиберте.

– Обычный пруссак, – передернула плечами Лидия и рассказала то, что считала безопасным для Зиберта.

– Упоминал ли обер-лейтенант когда-нибудь Англию в разговорах с вами, неважно в какой связи?

Лидия в недоумении подняла брови.

– Англию? Никогда. Да и зачем говорить ему со мной об Англии? Разве у нар, молодых людей, не найдется других тем для беседы, господин майор?

Но майор был настойчив.

– Употребляет ли Зиберт в разговоре английские слова?

Лисовская улыбнулась.

– Но я не говорю по-английски. И потом, насколько мне известно, Пауль говорит лишь по-немецки. Он знает, правда, по десятку польских, украинских и русских слов. Столько же знают и другие немецкие офицеры, которые служат здесь.

– В вашем личном деле, фрау, вы пишете, что в течение двух лет изучали английский язык, готовясь к работе в Голливуде.

– Да, действительно я ходила на курсы, но английским языком так и не овладела. Из-за этого я отказалась от намерения поехать в Америку, о чем, кстати, никогда не жалела.

– Извините, фрау, за бестактность, но я хотел бы, любопытства ради, выяснить один вопрос: не выходят ли ваши отношения с обер-лейтенантом за рамки обычных отношений между хозяйкой квартиры и постояльцем? Нет ли между вами каких-либо отношений по сердечной линии, я хотел бы знать?

– Ну что вам сказать по этому поводу? У Зиберта есть невеста, но он влюблен в меня, а я в него. Надеюсь, теперь вы понимаете меня лучше?

– О, да, конечно! Я уважаю ваши чувства, но вы должны постоянно иметь в виду, что прежде всего вы сотрудница гестапо и лишь потом – близкая приятельница обер-лейтенанта Зиберта. Кстати, вам не кажется странным, что Зиберт так сорит деньгами, ведь он тратит крупные суммы?

– Ничего особенного в этом плане я за ним не замечала, – ответила Лидия.

– И последний вопрос, вернее, просьба, фрау Лисовская. Попробуйте как-нибудь в разговоре употребить обращение «сэр» и понаблюдайте за Зибертом, как он на это отреагирует. Меня же потом проинформируете, хорошо?!

Таким образом загадка Гетеля была решена. Хитрый гестаповец все же открыл свои карты. Он, исходя из одному ему известных предпосылок, решил, что Зиберт является агентом английской разведки – «Интеллидженс сервис».

Лисовская считалась тайным сотрудником гестапо. У нее был свой шеф, без ведома которого она не имела права давать кому бы то ни было какую-либо информацию, в том числе приватного характера. Поскольку майор Гетель вошел с ней в контакт напрямую, минуя ее шефа, это означало, что он действовал самочинно, без ведома соответствующих лиц в гестапо. Кроме того, из его беседы с Лисовской можно было предположить, что он не собирается арестовывать Зиберта, хотя и заподозрил его в шпионаже.