Неулыбчив взгляд, в крови клинок,

И печален, хоть порой жесток -

Тот, кто видел, как горела Троя.

Или тот, кто дерзко жил, играя,

Мой беспечный, мой названный брат,

Что каких-то пару лет назад

На машине врезался в закат

И, смеясь, промчался мимо рая.

Но, качая черной головою,

Уронила ночь слезу-звезду

И сказала: "Ты живешь в аду,

Если мертвых лишь в своем саду

Собираешь на свою беду…

Им ли быть с тобой, с тобой – живою?

Только это все слова, слова,

Ведь для века, скажем, двадцать два,

Даже я давным-давно мертва.

Ты пришла, но тебя я не сразу узнала,

Мы похожи с тобой, как зарница и ночь.

Если прошлое в прошлом – начнем все сначала,

Светлый эльф-полукровка, моя ли ты дочь?

Вот ключи от судьбы, что твои изначально,

Забирай – будешь ими сердца открывать,

Эту силу волшебной колоды гадальной

Не дано было прочим понять и познать.

Но ненужной безделкою карты упали,

Пролежав лишь мгновение в бледной руке…

Я смотрела, как быстро следы исчезали

На холодном и твердом приморском песке.

И волна на алмазные брызги разбилась,

Но за шумом прибоя я слышала вновь,

Как в тебе обезумевше-яростно билась

Голубая – дурная – эльфийская кровь.

Он считал, что окно – это дверь,

Он решил, что дорога – это солнечный луч,

Он ушел по лучу, и теперь

Его призрачный след затерялся между туч.

Он умел лучше всех обогреть,

Не жалей для костра со стихами листы,

Да и сам не боялся гореть

И, наверно, нечаянно сжег все мосты.

Пляшут искры в капле воды,

Как в глазах его, только о нем не грусти,

Ведь поднявшийся выше путеводной звезды

Не вернется и дальше не сможет идти.

1

Здесь явью стало сновиденье,

Одной подвластное мечте,

Здесь остановлено мгновенье

Волшебной кистью на холсте.

Зеленый луг и вечер летний,

На облаках горит закат,

И нежно гладит луч последний

Кудрей змеящихся каскад.

Улыбка – нет, лишь тень улыбки,

Изящных пальцев белизна…

И здесь не может быть ошибки -

Да, это, как всегда, она.

Вот-вот – и небо станет черным,

И алый догорит пожар,

А рядом с ней лежит покорно

Пятнистый сильный ягуар.

Художник, что это – причуда?

Опасный хищник… Для чего?

Молчит, но страстно жаждут чуда

Глаза зеленые его.

2

Лжец и игрок с белозубой улыбкой,

Шпагу свою называвший сестрой,

Был ты для многих бедой и ошибкой,

Вечный разбойник – и вечный герой.

Кубок тяжелый – в нем топишь заботы,

Теплятся свечи в каменьях колец…

Имя забыто, но знаю я, кто ты -

Завоеватель, губитель сердец.

Чем ты так дорог им? Смуглостью этой,

Или бесовскою зеленью глаз,

Или беспечной душою поэта,

Что будет петь даже в смертный свой час?…

Время летит за игрой и пирами,

Звезды поманят – пускаешься в путь…

Знаю, как страшно тебе вечерами

В мутную бездну зеркал заглянуть.

3

Держит тонкий меч И не превозмочь

Нежная рука, Ее темных чар.

И струятся с плеч

Алые шелка.

Тает на огне

Черный воск свечей,

Море при луне -

Мрак ее очей.

Взгляд ее – кинжал,

Дерзкий губ изгиб

Вспомнил – задрожал,

А взглянул – погиб.

Королева-ночь,

Сумрачный пожар,

Ведь она дурман,

Ведь она как смерч,

Греза дальних стран,

А для юных – смерть.

Что ей смертный грех,

Улыбнется – "пусть"…

Но давно от всех

Затаила грусть

Из последних сил

Верит – скажет Он:

"Тот, кто так любил,

Будет тот прощен".

4

В глазах его ясных – холодная просинь,

Пейзаж за спиною – багряная осень.

Серьезен и сдержан, и будто спокоен,

Не сын он, не брат, не любимый, а Воин.

Такие не знают сомнений и страха,

Таким от рожденья обещана плаха,

Закутанный пламенем – алым плащом -

Склонялся на плаху – и был палачом.

Он божий избранник – и проклятый богом,

Судья, осужденный, орудие рока,

Все – с именем бога, во имя любви,

А ночи бессонны и руки в крови.

Всегда и повсюду – за правое дело,

А мир его странен – лишь черное с белым,

По разные стороны зло и добро,

И тускло горит на клинке серебро.

Но есть еще красный – цвет огненной страсти,

Над нею ни смертный, ни вечный не властен,

Он тоже изведает ласковый плен

И тоже склонится у чьих-то колен.

5

Бежит за волной изумрудной волна,

И ветру ли, солнцу ли рада,

Вся в кружеве пены, свободна, стройна,

Смеется почти что наяда.

Давно ведь знакомы мне эти черты,

Но все же так дивно, так странно

Узнать в них изменчивый лик

Красоты – Веселую дочь океана.

И мастера тайна заветная мне

Сегодня открылась случайно,

Как слово, внушенное кем-то во сне,

Простая, но вечная тайна.

Что кисти, что краски – уж ты мне поверь,

Не очень-то важно все это:

Не кистью, а сердцем, я знаю теперь,

Рисуют такие портреты.

6

Византийские строгие очи улыбки не знают,

Он молчит, лишь углы тонких губ приподняты слегка,

И рассеянно длинные пальцы страницы листают,

И как будто бы светится бледная эта рука.

Что он видит,свой пристальный взор устремив в бесконечность,

И какую отраду он в скорбном молчанье открыл?

За спиной его тень и небес серебристая млечность,

И не плащ, а тяжелое бремя изломанных крыл.

Крылья чистые, белые стали от пыли темнее,

И ясней на челе его скорби вселенской печать,

В небесах было просто, а здесь же крылатым сложнее…

В падшем ангеле ангела светлого трудно узнать.