— Ладно, ты постарайся привести своего приятеля в чувство, а я скоро вернусь, — в конце концов, решил взять ситуацию в свои руки Шут и отправился на поиски конюхов. Те отыскались далеко не сразу и явно не особенно обрадовались появлению какого-то высокомерного эльфа, требующего немедленно приготовить его карету к отъезду. У него, впрочем, всегда были вполне определенные отношения со слугами: или они слушаются беспрекословно, или не работают у него вообще. Ну а то, что чужие слуги, как правило, проникались к нему стойкой неприязнью — давно стало делом обыденным и естественным. Обслуживающий персонал этого особняка исключением тоже не стал, что, однако, вовсе не помешало им в рекордно короткие сроки приготовить ему карету.
И уже через пятнадцать минут он совершил, казалось бы, невозможное — увез Сангриту из дома леди Эмилии. На противоположном сиденье, правда, разместился еще и похрапывающий Эдуард, но с этим поделать уже ничего было нельзя, и музыкант предпочел воспринимать его как неизбежное наказание за былые прегрешения. Но плюсов, все же, оказалось больше, чем минусов, хотя бы даже потому, что Агата, сама справедливость, скрепя сердце сподобилась-таки рассказать ему историю своего знакомства с Тарри. Она это сделала только потому, что ехали они не куда-нибудь, а к Шуту домой, но даже это бесконечно радовало. Равно как и то, что она согласилась к нему поехать. Хотя, на это у ведьмы тоже существовала своя причина: так было проще. Ну, или только казалось таковым. В любом случае, домой ехать не хотелось, а эльф был все же лучшей альтернативой, чем гостиница.
Позже она даже обрадовалась, что сделала именно такой выбор. Дома у Демолира ей безумно понравилось. Его столичная квартира, вопреки предпочтениям среднестатистического знатного богача, была не большой и явно не рассчитанной на частые приемы многочисленных гостей. Сразу бросалось в глаза, что покупалась и ремонтировалась она для одинокого, но крайне привередливого человека. И было во всей этой изысканной обстановке, выдержанной преимущественно в черно-белых тонах, какое-то всепоглощающее спокойствие и уют. Шут, как ведьмочка успела заметить, вообще предпочитал всем цветам именно это классическое сочетание. Это выражалось и в дизайне квартиры, и в одежде. Он даже над любимым конем Дефектом поиздевался, выбелив тому гриву и хвост. Хотя, чего уж тут… если учесть, что и у самого эльфа челка была седой… Впрочем, волосы он, кажется, не красил.
— Когда ты успел поседеть? — поинтересовалась Сангрита, усаживаясь на пушистый ковер у огромного, от пола до потолка, окна с видом на сверкающий праздничными огнями город.
— Тогда же, когда и стал оборотнем, — ответил эльф, опускаясь рядом и подавая девушке чашку кофе. Не совсем то, что принято пить по ночам, но в доме ничего другого не было. Все его редкие травы и эльфийские чаи, равно как и содержимое бара, растащили на сувениры полицейские, что в его отсутствие ходили сюда с обысками как туристы на экскурсии.
— Извини, — произнесла Сангрита, тут же устыдившись, что затронула столь личную тему.
Шут же, казалось, на нее вовсе не сердился. Слегка приуныл, как это часто с ним бывало, но воспринял ее любопытство так, словно бы она имела право на подобные вопросы. Какое-то время они сидели в абсолютной тишине, пока не закончился кофе. Потом эльф встал и направился к виолончели.
Он давно уже не прикасался к ней, непозволительно давно для профессионального музыканта. Забавно, но в последнее время он почти не вспоминал о музыке, все больше его мысли занимала Сангрита: его странное и абсолютно непонятное чувство к ней. Впрочем, гораздо интереснее все это было бы совместить. Гораздо увлекательнее было бы играть, вкладывая в музыку те чувства, что будоражили его сейчас, ведь тогда и звучать она начнет по-другому. Он верил, что музыка — это душа, эмоции музыканта, он должен жить ею… а иначе она превратится в пустую, равнодушную пытку для ушей или в мозгодробительные иероглифы на нотном стане…
Комнату заполнила музыка. То медленная, певучая, мягкая и ласковая, как теплый летний вечер, то захватывающая, накрывающая с головой и непроизвольно затягивающая в себя, как водоворот посреди океана. То легкая, радостная, как менуэт первых снежинок, то яростная, порывистая, как вальсирующая метель. Но это было уже совсем не то, что привыкли слышать люди на концертах. Что-то изменилось… что-то изменилось в нем самом, и старые, знакомые всему Королевству произведения тоже зазвучали иначе. И это было замечательно! Он словно бы расширил свой диапазон ощущений, а музыка приобрела еще один вариант окраски.
Закончил эльф музицировать с навязчивой мыслью о том, что обязательно должен написать что-нибудь о Сангрите. Написать и посвятить ей. Что-нибудь такое же переменчивое: порой обжигающее, а порой заставляющее ежиться от холода, такое же сказочно-наивное, но вместе с тем и колюче-циничное… что-то такое, что полностью отразит ее сущность.
Ведьма же, даже не подозревающая о том, какие мысли одолевают Шута, попросту наслаждалась настоящим моментом. Освещаемая мягким светом свечей, которые маэстро зажег в приступе романтизма, слушая его игру, заслуженно называемую гениальной, глядя на огромную Столицу, раскинувшуюся внизу, хотелось философствовать или мечтать о чем-нибудь сентиментальном. И совершенно не хотелось думать о том, что это все явление временное, что ночь рано или поздно кончится, наступит утро — и ей, судя по всему, придется коренным образом менять что-то в своей жизни, хотя делать это было страшно; о том, что в спальне для гостей видит десятый сон Тарри, и он обязательно проснется, протрезвеет и придет в ужас от того, что творил на балу; о том, что по популярности у сплетников они с Вельтом нынче превзошли даже королевскую семью. Будущее вовсе не казалось светлым… Оно, впрочем, и не было таким уж определенным, что ей тут же доказал эльф, ни с того ни с сего передав привет от Леттера и сообщив, что вместе с приветом он передает ей заодно и партитуру своей многострадальной оперы.
— Она у тебя? И ты молчал! — воскликнула обрадованная ведьмочка, тут же загоревшись перспективой осуществить-таки долгожданную постановку «Революции» и подавляя в себе радостное желание расцеловать эльфа. — Спасибо тебе огромное!
— А в чем это огромное спасибо будет выражаться? — невинно поинтересовался Шут, словно прочитав ее мысли.
— А тебе, значит, мало моего хорошего настроения? — возмутилась девушка.
— Конечно, мало, — согласился музыкант. — Я вообще жуткий эгоист, так что придется тебе мои старания оплачивать.
— Это чем же? — ведьма скептически выгнула бровь. — Натурой?
— Ну, не деньгами же, — осклабился в улыбке эльф, окидывая собеседницу одним из тех выразительных эльфийских взглядов, кои призваны беспроигрышно покорять все без исключения девичьи сердца. Сангриту, правда, это искусство особенно не впечатлило. Впрочем, она могла и просто не подать виду.
— За курьерскую работу больше поцелуя все равно не дам!
— Ладно, пусть будет поцелуй, — музыкант решил побыть для разнообразия сговорчивым. Ну и из любопытства, конечно, а вдруг и в самом деле поцелует?
Но ведьмочка слово сдержала и действительного его поцеловала. По-сестрински — в лобик.
— Да не как покойника! — оскорбился было эльф, но тут же передумал возмущаться и наглядно продемонстрировал, какого рода поцелуи его вдохновляют больше. — Теперь прониклась?
— Прониклась, — честно ответила Сангрита, поспешно отстраняясь, пока маэстро не вздумалось наглядно доказать ей еще что-нибудь. — Но тебя я все равно буду целовать только как покойника.
— Это еще почему?!
— Потому.
— Нет, серьезно! Что тебе во мне так не нравится?!
— А что мне должно нравиться?
— Ну… — протянул Шут, готовясь начать длинный список собственных достоинств, — Например то, что я красив.
— Для эльфов это норма, — возразила Сангрита. Хотя, возразила скорее из вредности: красотой и обаянием Вельта Демолира бог наделил щедро, даже для эльфа.