С таким настроением он пришел на выступление Мордесайи Джонсона. И мало-помалу его скептицизм начал подтаивать под воздействием пламенного красноречия опытного оратора.
Почему Ганди ― великий человек? Такой вопрос, явно риторический, задал Джонсон и сам же принялся на него отвечать. Его величие обусловлено пятью неоспоримыми фактами. Во-первых, он освободил Индию. Во-вторых, он добился этого без единого выстрела. В-третьих, он по-братски вернул в семью индийских народов касту неприкасаемых, прежде отторгавшихся и отвергаемых обществом. В-четвертых, его личная жизнь была столь чиста и свята, что уже только по этой причине его можно было бы считать великим человеком. Но его высшее достижение ― и это в-пятых ― заключается в том, что он показал, каким образом спасительную силу любви можно использовать при решении социальных вопросов, добиваясь с ее помощью реальных преобразований. Даже его гибель, подобно смерти Иисуса, стала своего рода искупительной жертвой, поскольку из-за нее пошла на спад та ужасная вражда, которая вспыхнула вдруг между индусами и мусульманами в первые годы после обретения независимости.
Мартин весь превратился в слух. Он услышал нечто действительно новое. Именно этот вопрос мучил его в течение многих лет. «Понятно, отчего Мордесайя Джонсон с таким энтузиазмом относится к Ганди», ― подумал Мартин.
Под впечатлением от рассказанного проповедником Кинг тотчас отправился в магазин и купил с полдюжины книг, посвященных жизни и деятельности Ганди, а также основам его философии. Он проглотил их с неослабевающим интересом. Нет, он не был тотчас же обращен в новую веру: оставалось слишком много вопросов, которые по-прежнему требовали объяснения. Ненасилие принесло свои плоды в Индии, но там огромному большинству населения противостояло относительно немногочисленное белое меньшинство, которое к тому же было чужеземным. Сможет ли идея ненасилия сработать в Америке, где белые, во всяком случае подавляющее их большинство, ощутили себя хозяевами страны задолго до того, как черное меньшинство обрело хотя бы зачатки гражданских прав?
Вопрос этот носил скорее теоретический характер. Имеет ли практическое значение, каким окажется ответ на него ― правильным или, напротив, ошибочным? В конце концов, размышлял Кинг, я не веду за собой массы; я пока всего лишь студент второго курса Кроуцеровской семинарии, и мне еще многому предстоит научиться. Перспектива когда-нибудь воспользоваться на практике философией Ганди представлялась ему маловероятной. Ведь он знал, что ему предстоит быть пастором в каком-нибудь большом приходе, если только он не займется преподавательской деятельностью. Он не был активистом какого-то политического движения и не помышлял о роли лидера. Но отчего же проблема, которая рассматривалась в сугубо научном плане, столь сильно взволновала его?
Кинг учился на последнем курсе семинарии, когда вышло постановление Верховного суда США, запрещавшее сегрегацию в вагонах-ресторанах поездов дальнего следования. Этот указ затронул очень близкую Мартину тему. Когда он впервые ехал на Север, в Хартфорд, штат Коннектикут, ему пришлось обедать за занавеской, отделявшей белых клиентов ресторана от черных. В Хартфорде он попал в атмосферу расового равноправия, но во время обратного путешествия в Атланту его вновь отгораживали занавеской. «Ощущение было такое, словно меня уничтожили как личность». В эти дни, вспоминал Кинг позднее, он подумывал о том, чтобы стать юристом. Ганди начинал как адвокат и лишь затем включился в общественно-политическую деятельность с религиозным уклоном. Мартин тогда еще не знал, что и в Америке небольшая группа на севере страны ― так называемый Конгресс расового равенства (КРР) ― с 1942 года пользуется методами Ганди. Значительно лучше он был знаком с подходами Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН), юридический отдел которой, возглавляемый Тергудом Маршаллом, так много сделал для того, чтобы равноправие было признано судебными инстанциями США.
Уолтер Макколл, соученик Кинга по Морхаусу, также поступил в Кроуцеровскую семинарию. Во время учебы они часто собирались, двумя парами, со своими подругами. Однажды вечером они вчетвером поехали на машине в соседний штат Нью-Джерси. Когда они пересекли мост через реку Делавэр и подъехали к поселку Мейпл-Шейд, расположенному чуть восточнее Камдена, Макколл вдруг воскликнул:
— О Боже, как же я проголодался!
— По-моему, впереди приличный ресторанчик, если, конечно, судить по внешнему виду, ― сказала одна из девушек.
— Мне подходит, ― ответил Кинг и свернул к ресторану.
Они вышли, уселись за столик и стали ждать, когда к ним подойдут. Некоторое время спустя Макколл сказал:
— По-моему, нас не замечают.
— Похоже на то, ― ответил Кинг. ― И по-видимому, мы тут единственные черные.
— Что будем делать? Заедем еще куда-нибудь?
— Нет, давай досидим до конца. Девушки тоже согласились посидеть.
Владелец заведения сначала общими фразами, а потом вполне определенно дал им понять, что он не намерен их обслуживать.
— Я думаю, вам лучше уйти, ― заявил он и, пожав плечами, отошел прочь.
Обе негритянские пары упрямо продолжали сидеть. Хозяин вернулся.
— Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, ― сказал он, краснея от гнева.
Они не двинулись с места. Хозяин пришел в сильнейшее возбуждение и начал кричать. В руке у него появился пистолет. Он кинулся к двери, распахнул ее, выстрелил в воздух и заорал:
— Я убью и за меньшее!
Молодые люди проводили своих подруг до машины, и те уехали. Затем приятели вернулись в ресторан в сопровождении полицейского, который арестовал хозяина. Пострадавшие обошли людей, сидевших в зале.
— Вы видели, что произошло? ― спросил Мартин у мужчины и женщины, чьи лица показались ему наиболее симпатичными.
—Э-э-э... нет, мы ничего не видели, простите, ― ответил мужчина.
В конце концов им удалось найти трех белых студентов из Пенсильванского университета, которые согласились дать показания.
Камденское отделение НАСПЦН обратилось в суд с иском к хозяину ресторана, который нарушил одну из статей Гражданского кодекса штата Нью-Джерси. Адвокат ассоциации уверил Кинга и его друзей в том, что их дело очень легко выиграть. Однако свидетели позже отказались от своих показаний, и дело повисло в воздухе. Стало ясно, что судебный процесс ― не самый простой и эффективный способ лечения расовой ненависти. Работу органов правосудия надо, как минимум, подкреплять другими действиями. Может быть, следует применять методы Ганди? И хотя сам инцидент ничем не закончился, он серьезно повлиял на Мартина Кинга.
Он упорно занимался, чтобы и в последний год учебы удержаться в отличниках. Учебная программа включала в себя психологию религии, социологию и обществоведение, а также христианскую этику. Это побудило Кинга изучить труды Рейнгодда Нибура, американского теолога, который начинал как последователь социального евангелизма Раушенбаха, но в 30-е годы отказался от идей пацифизма в пользу взглядов, которые он и его соратники назвали «христианским реализмом». Когда Мартин принялся размышлять над критическими замечаниями Нибура в адрес пацифизма, до него вдруг дошло, сколь близкими ему стали идеи ненасилия. Поначалу Нибур привел его в состояние замешательства. Он увидел в его сочинениях «необычайную способность постигать человеческую природу и в особенности поведение наций и социальных групп». Кроме того, Нибур не позволял ему забывать, что мотивы человеческого поведения чрезвычайно сложны, что люди могут совершать ужасные поступки, сохраняя при этом способность делать добро. В конце концов Мартин понял, что Нибур слишком зациклен на греховности человеческой природы, и потому счел его отказ от пацифизма не обоснованным.
В июне 1951 года Кинг добился поставленной цели: он стал бакалавром богословия. Помимо того что он удостоился чести произнести прощальную речь от имени всего курса, он стал победителем двух академических конкурсов и получил премию Перла Плафкнера за выдающиеся успехи в учебе, а также стипендию имени Льюиса Кроуцера в размере 1200 долларов. Эту стипендию он мог использовать для завершения учебы в любом университете страны по собственному усмотрению. По случаю окончания семинарии отец подарил ему новенький зеленый «шевроле».