Проповедническая деятельность для него означала прежде всего духовные искания и открытия. Так его учили в Кроуцеровской семинарии. На первом курсе особое внимание там уделяли библейской критике. Поскольку сам он с детства рос в атмосфере немудреного, буквалистского понимания текстов Священного Писания (от чего ему не вполне удалось избавиться даже на скамье Морхаусского колледжа), Мартин был буквально зачарован той вольной интерпретацией Нового Завета, которая открылась ему в лекциях профессора Мортона Скотта Энслина. По мысли Энслина, апостол Павел был создателем глубочайшего этического учения, Иисус представал перед слушателями как живой образ пророка нового типа, а жизнь ранних христиан преподносилась в контексте их времени и бытовых реалий. Содержание Библии стало казаться иным, гораздо более осмысленным, чем прежде. В течение первого же семестра Мартин нашел и теологическое обоснование тех взглядов на жизнь и общество, которые сложились у него под влиянием собственного жизненного опыта, ― они, кстати, удачно сочетались с библейскими воззрениями профессора Энслина.

Ключевую роль в этом сыграла монография «Христианство и общественный кризис» Уолтера Раушенбаха. Впервые опубликованная в 1907 году, в «прогрессивную эру» Теодора Рузвельта, связанную со стремительным ростом трастового капитала, книга Раушенбаха буквально излучала безграничный оптимизм относительно построения в скором будущем Царства Божия на земле. Этот просчет Мартин Кинг уловил мгновенно, но книга все равно оставила в его сознании неизгладимый след. Более всего он оценил, по его собственным словам, ту настойчивость, с которой Раушенбах отстаивает идею о том, что «Евангелие обращено к человеку в целом, не только к его душе, но и к его телу; не только к его духовному самочувствию, но и к физическому, материальному благополучию. Прочитав Раушенбаха, я пришел к убеждению, что любая религия, интересующаяся только душами людей и закрывающая глаза на социальные и экономические условия их существования, которые так сильно ранят эти души, интеллектуально и духовно мертва. Она обречена и лишь ждет дня своих похорон».

На втором курсе семинарии студенты изучали историю Христианской церкви, а также учения пророков Ветхого Завета. Труды другого, гораздо более позднего пророка ― Карла Маркса в программе не значились. Перипетии президентской кампании 1948 года и студенческие дискуссии по поводу начавшейся «холодной войны» обострили интерес Мартина к коммунизму. Большую часть рождественских каникул 1949 года он посвятил изучению «Капитала» и «Коммунистического манифеста», а также целого ряда исследовательских работ о марксизме и его советском отпрыске ― ленинизме. У Маркса, как прежде у Раушенбаха, он нашел открытый протест против экономического неравенства в обществе и, следовательно, неприятие той социальной индифферентности, которая была свойственна христианскому духовенству в целом. Однако в учении Маркса он мог принять далеко не все. Возражая ему и споря с ним, он начал оттачивать свои собственные представления о ценностях. В историческом материализме для Бога вообще не было места. Проповедуемый Марксом этический релятивизм одобрял любые, самые дурные средства, если только они приводили к поставленной цели, и создавал такую политическую систему, в которой, писал Кинг, «человек едва ли становится чем-то большим, чем лишенный всякой индивидуальности винтик в государственной машине». Молодой семинарист, напротив, очень остро осознавал необходимость существования Бога, причем не просто какого-то божества, а именно «творческой личной силы, управляющей Вселенной, составляющей основу и сущность любой реальности... История в конечном счете подчиняется духу, а не материи». Более того, Вселенная, поскольку эта божественная сила находится в ее центре, должна обладать нравственной упорядоченностью. Иными словами, ей присущи определенные моральные принципы, которые сами по себе справедливы и добры. Один из этих принципов гласит, что человек есть «сын Божий», а не средство достижения какой-либо цели. Он «сам по себе и средство, и цель». Всякий нормальный человек, каждый христианин, равно как и любая попытка изменить общество ради его улучшения, должны воплощать в себе эти принципы и заветы.

Именно в этот период Мартин пришел к убеждению, что общество должно меняться и что перемены возможны. Оставалось только найти путь, ведущий к ним. Со временем он начал вырисовываться в его воображении, пока еще в общих, неясных очертаниях. По убеждению Мартина, это должен быть путь, одобряемый Господом, путь обретения духовной и нравственной силы, подобный тому, который был избран Иисусом и апостолом Павлом.

В то время, когда Мартин Кинг размышлял над этими проблемами, на противоположной стороне земного шара некий американский мужчина, принадлежавший по возрасту к поколению его отца, принимал участие в очень важной конференции. Это был Мордесайя У. Джонсон, доктор наук, ректор Университета им. Говарда, а конференция называлась «Всемирным форумом движения за мир». Она планировалась на январь 1949 года, но была отложена в связи с тем, что лидер этого движения Махатма Ганди погиб, сраженный пулей убийцы. Почти всю свою жизнь М. У. Джонсон боролся за мир во всем мире. В 1945 году, когда формировалась Организация Объединенных Наций, он присутствовал на ее заседаниях в качестве аккредитованного обозревателя. С подобной же целью он приехал и в Бенгалию. Доктор Джонсон был одним из 93 делегатов, представлявших на форуме 34 страны. Эти люди принадлежали к разным исповеданиям и конфессиям, но тем не менее в 1949 году они собрались на Рождество в Сиваграме, бывшей уединенной обители Ганди, которая стала учебным центром его имени, а затем в течение недели вели дискуссии в Шантиникитане, в доме Рабиндраната Тагора ― великого писателя Индии, которого на родине почитают святым.

Помимо задач, связанных с борьбой за мир, Джонсон живо интересовался идеями Махатмы Ганди. Как и Ганди, он был глубоко религиозным человеком и, подобно А. Филипу Рэндолфу, Говарду Терману и Байарду Растину, находился под сильным впечатлением от личности и идей этого сухонького, темнокожего индийца, который разработал системную стратегию движения ненасилия и сумел добиться освобождения Индии из-под власти белых колонизаторов. Еще в 1932 году Рейнголд Нибур высказал предположение, что методы борьбы, применяемые Ганди, могут оказаться эффективными и в Америке для достижения расового равноправия. И сам Махатма, поддерживавший связи с негритянскими лидерами США, неоднократно говорил о том же. Джонсону и его единомышленникам казалось, что Ганди предлагает обоснованную альтернативу тактике призывов к братским чувствам у белых ― призывам, которые остаются неуслышанными. Вместо благочестивой и смиренной надежды на постепенное улучшение жизни, которое неизбежно придет, Ганди предлагал иной путь ― активную борьбу за преобразование жизни, но такую борьбу, которая была бы совместимой с учением Христа о любви к ближнему. Вот почему после завершения работы форума доктор Джонсон остался в Индии и беспрестанно разъезжал по стране, встречаясь с множеством людей.

Вернувшись из полуторамесячного путешествия по Индии, доктор Джонсон начал выступать с лекциями во многих городах Соединенных Штатов. Когда он приехал в Филадельфию, Мартин Кинг не мог пропустить его выступления. Его привлекла не только тема лекции, но и тот факт, что доктор в свое время тоже учился в Морхаусе. О деятельности Махатмы Ганди семинарист Кинг знал немного, полагая, что он ― один из типичных представителей идеалистов, далеких от жизни. Он уже имел возможность послушать по меньшей мере одного из ведущих представителей американского пацифизма ― преподобного А. Дж. Маста, доводы которого показались ему замечательными, но совершенно неубедительными. Мартин, основываясь на собственных чувствах, непоколебимо верил в спасительную силу любви между людьми, той любви, которой были посвящены учение и жизнь Иисуса Христа. Но в ситуациях, когда сталкивались общественные интересы и силы, его оценка возможностей любви становилась крайне скептической.