К 1995 году многие утратили расположение принцессы. Было очень грустно, когда повар Мервин Уайчерли уехал из Кенсингтонского дворца после того, как Диана не разговаривала с ним девять месяцев. Немного позднее от Дианы ушел мой коллега Гарольд Браун — тоже после такого же «обета молчания». Ему повезло — он перешел работать к принцессе Маргарет и потому остался жить в апартаментах № 6. После его ухода я остался единственным дворецким, при этом слуг становилось все меньше, а принцесса требовала от них все большей преданности.

Но и в наших с принцессой отношениях иногда пробегал холодок. Хуже всего мне пришлось в ту пору, когда принцесса, ближе к разводу, начала обращать внимание на свои расходы. Она вдруг с ужасом поняла, что на содержание дворца уходят огромные суммы. Кажется, она впервые увидела телефонный счет в Кенсингтонском дворце. Она взяла распечатку звонков и потребовала, чтобы все слуги написали свое имя напротив каждого частного телефонного звонка, который они сделали. Я наговорил на 300 фунтов. Я выписал чек и думал, что этим дело и закончится. Но я ошибался.

Принцессу разозлило то, что я столько наговорил по телефону. Когда я отдал ей чек, она поинтересовалась, как такое получилось. И я совершил ошибку — сказал то, что думал: «Я провожу во дворце много времени, поэтому что тут такого, если я иногда звоню к себе домой? Я ведь работаю здесь по шестнадцать часов в сутки, Ваше Королевское Высочество».

Она решила, что я жалуюсь. Следующие две недели она перестала меня замечать и отказывалась даже говорить со мной. Мне было очень тяжело. Я чувствовал себя обделенным ее дружбой. Мне было очень одиноко.

Дошло до того, что я стал оставлять ей записки по всем комнатам. А она в ответ тоже писала мне записки.

Мы поняли, что ситуация зашла в тупик, когда одна очень важная записка потерялась. Принцесса потребовала у меня объяснений:

— Пол, почему ты не мог мне просто сказать, вместо того чтобы писать эти записки?

— Но Ваше Королевское Высочество! — воскликнул я. — Разве я мог вам просто сказать? Вы ведь со мной не разговариваете!

Кажется, она поняла, о чем я, поэтому я продолжил:

— Я не могу выполнять свою работу. Не знаю, что я такого сделал, но, пожалуйста, помогите мне, чтобы я мог справляться со своими обязанностями.

Принцесса постепенно уступила. Лед растаял и, снова завоевав ее благосклонность, я почувствовал огромное облегчение. С тех пор я пользовался телефоном во дворце с большой осмотрительностью.

«Лед тронулся!» — гласил заголовок в «Дейли Миррор». Отношения между Кенсингтонским и Букингемским дворцами потеплели — в декабре 1994 года принцессу пригласили провести Рождество с остальной королевской семьей в Сандринхеме. Пресса заявляла, что приглашение Диане вручил сэр Роберт Феллоуз, личный секретарь Ее Величества и зять принцессы. Однако это было не так. На самом деле все было гораздо трогательнее. В письме, написанном от руки, королева сообщала, что они с герцогом Эдинбургским очень хотят, чтобы принцесса провела Рождество с ними, принцем Чарльзом, Уильямом и Гарри.

Я уже сразу умел замечать важные письма среди другой корреспонденции — письма от королевы, герцога Эдинбургского, премьер-министра Джона Мейджора, Элтона Джона и многих других, включая членов семьи принцессы. Принцесса показывала мне много важных документов — она показала мне даже свое завещание и официальные документы о разводе, так как не хотела, чтобы их видел ее личный секретарь Патрик Джефсон. Правда, не мне одному она показывала свою корреспонденцию. Иногда, когда ей надо было написать речь или какое-то письмо, она обращалась к своему другу, журналисту Ричарду Кею. Я «просматривал» ее корреспонденцию либо на лестнице, либо в гостиной, где принцесса садилась за письменный стол Официальные письма от Патрика Джефсона мы откладывали в папку, чтобы принцесса потом могла внимательно их прочитать. Она звала меня с лестницы, и мы садились на ступеньки. «Что ты об этом думаешь?» — спрашивала она. А иногда восклицала: «Ты только посмотри!». Иногда она даже оставляла какое-нибудь письмо в буфетной, с запиской: «Скажи потом свое мнение об этом».

Именно так она показала мне письма от герцога Эдинбургского и своего брата графа Спенсера. Потом она стала писать письма и мне: она делилась со мной своими мыслями, делилась какими-то секретами, излагала свои философские взгляды или мысли о жизни. Вскоре принцесса уже настолько мне доверяла, что показывала мне самые интимные письма и позволяла слушать частные разговоры по телефону. Поэтому я могу твердо заявить, что до самой смерти принцесса Диана общалась с королевой и всегда была с ней в прекрасных отношениях. И еще я знал, что Диане пришлось пережить за это время: с какими неприятностями ей пришлось столкнуться, какие страхи ее одолевали, как она справлялась со всеми трудностями.

Поскольку принцесса собиралась провести Рождество в Норфолке, ей нужно было приготовить подарки для всех членов королевской семьи. За несколько недель до праздника она посылала меня в Кенсингтон, в Найтсбридж, в Мейфэйр, чтобы я купил подарки для членов семьи, друзей и прислуги. Ее щедрость не знала границ, поэтому, с ее согласия, я тратил тысячи фунтов. Поскольку я долго работал с королевой, то знал, что ей нужно, — для королевы я выбирал кашемировый кардиган, шарф или клетчатый плед; для принца Филиппа — патронташ, складную трость или охотничью фляжку. Я часами упаковывал подарки, а принцесса потом сама подписывала их перед отъездом в Сандринхем. Вообще-то она любила готовиться к Рождеству, хотя оно и было, по ее собственному замечанию, «немного грустным».

Если я не успевал поставить елку за две недели до праздника, принцесса первая выражала свое недовольство. Каждый год я заказывал норвежскую ель восемнадцати футов высотой в королевском поместье в Виндзоре, и ее ставили на лестнице, на площадке между первым и вторым маршами. Ее украшали десятью гирляндами огоньков, хрустальными и стеклянными игрушками, белыми сосульками из ваты, а сверху надевали серебряную звезду. Украшали елку Уильям и Гарри. Кроме обычных игрушек, они вешали на елку сделанные в школе своими руками.

У нас в квартире Рождество праздновали не хуже, чем во дворце. В углу гостиной, которая выходила окнами на дворец, стояла елка с красными, зелеными и золотистыми игрушками. Я наряжался Санта-Клаусом — надевал красный халат с колпаком, черные веллингтоны — высокие сапоги, цеплял белую бороду — и раздавал сыновьям подарки. Они не догадывались, что это я (пока однажды не увидели в сарае точно такие же сапоги). Ник, которому тогда было шесть лет, хотел быть в центре внимания и катался колесом по спальне, вопя: «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня!» Нам с Марией и нашей гостьей Бетти, матерью Марии, которая всегда приезжала на Рождество, было очень весело и хорошо.

Но я знал, что на Рождество, после обеда, принцесса вернется в Кенсингтонский дворец одна, оставив мальчиков в Сандринхеме. Когда она приехала, я уже ждал ее у двери, потому что грустно возвращаться одной в пустой дом в такой день. «Вы же не будете сидеть здесь одна. Приходите лучше к нам», — сказал я.

— Нет, Пол. Вы ведь не хотите, чтобы я испортила вам Рождество. Это семейный праздник. А я найду чем заняться, — она явно хотела побыть одна.

И принцесса сделала то, что делала каждое Рождество Она села за стол, взяла ручку, баночку чернил и стала писать письма с благодарностью тем, кто послал ей подарки. Но сначала она вручила мне свое поздравление: «Полу. Желаю вам счастливого Рождества, с любовью, от Дианы». Потом она написала адрес на первом конверте: «Ее Величеству Королеве. Сандринхем Хаус. Норфолк».

Я неохотно отправился домой.

— Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня, — сказал я на прощанье.

В записной книжке принцессы Дианы было множество адресов. Встретившись с кем-то в первый раз, Диана могла общаться с ним, как с лучшим другом. В газетах стали появляться статьи о тех людях, с которыми встречалась Диана. Если принцесса перекидывалась с кем-нибудь парой слов или ездила на сеанс к психоаналитику, журналисты заявляли, что она уже давно и тесно общается с этими людьми. У моего Босса действительно было много друзей, но еще у нее был близкий круг друзей, во главе которого была Люсия Флеча де Лима, ее лучший друг. Еще она заменяла Диане мать и часто давала разные советы. Мужа Люсии, Паулу, перевели из Лондона в посольство Бразилии в Вашингтоне, но даже это не помешало дружбе Дианы и Люсии. Люсия заводила будильник на три ночи, чтобы поговорить с принцессой по телефону, когда та только встанет. Когда принцессе нужен был совет или утешение, она звонила Люсии. Я отправлял ей через Атлантику бесконечный поток писем и сообщений. Если ты стал другом принцессы, то это означало, что Диана может позвонить тебе в любое время, и Люсия знала это. Она всегда была готова поговорить с принцессой.