Уильям Бойс приступил к опросу:

— Надеюсь, вы не посчитаете нас жестокими, невежливыми или неучтивыми, но во время заседания мы будем называть вашу умершую дочь Дианой, принцессой Уэльской…

«Не волнуйтесь, мистер Бойс, — подумал я, — сама она называла свою дочку куда более „обидными" словами».

Когда прокурор знакомил ее с материалами дела, я не сводил с нее глаз. Она ни разу не посмотрела в мою сторону. Мне бы очень хотелось, чтобы она повернула голову и посмотрела на меня. За что вы так жестоки со мной? Неужели вы забыли, как подолгу сидели у нас дома после смерти принцессы? Неужели забыли, что подарили мне ее крест и цепочку? Что предлагали купить для нас домик в Лондоне? Чем я заслужил то, что сейчас происходит?

Но я знал ответ на последний вопрос. Я стал слишком близким другом ее дочери, принцесса считала меня настоящим членом семьи и была со мной в гораздо лучших отношениях, чем со своими родными. И это задевало Спенсеров. Отвечая на вопросы прокурора, миссис Шенд Кидд называла меня «подсудимым» или «мистером Баррелом», но ни разу — Полом.

Следующий вопрос Бойса вывел меня из раздумий:

— Как бы вы описали ваши отношения с дочерью?

— Между нами были любовь и доверие, — ответила она, и я немного сполз со скамьи.

— Между вами всегда были любовь и доверие или случались и разлады?

Миссис Шенд Кидд откашлялась:

— Да, разлады у нас бывали. Но мне кажется, в этом нет ничего странного, в любой семье иногда возникает недопонимание… Только впоследствии это недопонимание никак не отражается на отношениях между членами семьи.

Я тут же вспомнил один случай в Кенсингтонском дворце, за полгода до смерти принцессы, весной 1997 года. Я сидел у себя в буфетной и вдруг услышал рыдания на втором этаже.

— Пол! Иди сюда… быстрее! — закричала принцесса перегнувшись через перила.

Я взлетел по лестнице к принцессе, на которой был ее любимый белый халат. Она подняла телефонную трубку которую положила на ковер, перед камином, отделанным серым мрамором. На другом конце провода кто-то что-то говорил. Я часто слышал, как принцесса плачет от досады, когда ей становится жаль себя, но сейчас она рыдала совсем по другому поводу. Она села по-турецки на ковер, приложила трубку к уху и наклонилась вперед. Махнула мне рукой, подзывая. Я опустился на колени и тоже постарался прижать ухо к трубке.

Почти сразу я понял, что с Дианой говорит миссис Шенд Кидд. Принцесса хлюпала носом и качала головой, не веря собственным ушам. На нее обрушивался поток брани. Ее мать ясно давала понять, что она думает о том, что ее дочь ходит на свидания и близко общается с мужчинами-мусульманами. «Ты просто…» Она употребила слово, которым ни одна мать не назовет любимую дочь.

Принцесса бросила трубку и снова зарыдала. Я сел рядом и обнял ее за плечи.

— Пол, я больше никогда не стану разговаривать со своей матерью, — пообещала она.

Они действительно больше ни разу не разговаривали, а когда миссис Шенд Кидд посылала ей письма в Кенсингтонский дворец, принцесса узнавала почерк матери и отсылала назад, не вскрывая конверта, с пометкой: «Вернуть отправителю».

Настал черед лорда Карлайла задавать вопросы. Он делал это очень осторожно, тщательно подбирая каждое слово: — Я не собираюсь подробно расспрашивать вас о ваших отношениях с дочерью, но все-таки, если позволите, постараюсь прояснить ситуацию. Насколько мне известно, в последний раз вы разговаривали с дочерью Дианой весной 1997 года. Верно?

— Верно. Но это бывает в нашей семье. Она сама себя накрутила, и… — Тут миссис Шенд Кидд, сообразив, куда клонит мой адвокат, внезапно переключилась на меня, заявив о том, что я не так уж много значил для принцессы: — Мне кажется, мистер Баррел неверно понял… Я говорю о том, что она называла его «моей опорой». Она использовала это слово по отношению ко многим людям. Например, она часто называла меня своей «опорой» и «звездочкой».

— Но все-таки ваша дочь называла Пола Баррела, как вы выразились, «моя опора»? — спросил адвокат.

— Да»— ответила она, — но Диана и других так называла, в частности шоферов… охранников… и своих родных.

И вот присяжные услышали, что принцесса называла всех — даже тех, кто ее бросил — своей «опорой». А также, что миссис Шенд Кидд, из-за которой Диана так горько рыдала, якобы тоже была ее «опорой». Если бы только присяжные знали о той картине, которая всплыла в моей памяти. Как бы я хотел, чтобы лорд Карлайл сейчас рассказал об этом! Но я уже знал, что когда дело касается твоей свободы, лучше не рисковать.

Присяжные видели перед собой лишь хрупкую седовласую старушку, чье остроумие вызывало улыбки в зале. Она была матерью принцессы и нападать на нее сейчас было бы верхом глупости. Это могло настроить присяжных против меня. Лорду Карлайлу приходилось быть очень осторожным, буквально идти по лезвию ножа. Истина откроется потом, после суда. А на суде миссис Шенд Кидд растоптала мою репутацию и отдалила в глазах общественности меня от Дианы.

Лорд Карлайл спросил:

— Вы знали, что Пол Баррел был с вашей дочерью, когда бы она ни позвала, — с раннего утра, когда она просыпалась, и до поздней ночи, когда она ложилась спать?

Миссис Шенд Кидд ответила:

— Может, так и было. Дочь не обсуждала со мной свой распорядок дня.

— Но вы допускаете, что такое возможно?

— Нет, это вряд ли. Моя дочь очень часто отлучалась и дворца, уезжала, — судя по всему, миссис Шенд Кидд было приятно верить в это.

Но я не мог поверить в то, что слышал. Дальше — больше: она стала рассказывать о жизни во дворце, о том, как и кому там дарят подарки. Относительно принцессы она сказала так:

— Она очень бережно относилась к королевским вещам. А еще она всегда с большой осторожностью принимала подарки… И могу вас уверить, она никогда не дарила ничего, кроме подарков на Рождество и дни рождения.

Зато миссис Шенд Кидд объяснила, почему разорвала тогда документы. Она так яростно уничтожала историю, что мне пришлось даже поднять этот вопрос в разговоре с королевой, который состоялся в декабре 1997 года. В своем отчете я написал вот что: «После смерти принцессы я боялся, что существует целый заговор с целью исказить ход истории и вычеркнуть из нее некоторые этапы жизни принцессы. Миссис Франсис Шенд Кидд две недели подряд разрывала на клочки личные письма принцессы и документы».

Лорд Карлайл спросил;

— Вы в течение нескольких дней разрывали документы вашей дочери, так?

Миссис Шенд Кидд ответила:

— Это так.

— Сколько документов вы в итоге разорвали?

— Что-то около ста.

— И вы не сообщали Полу Баррелу, что именно вы разрываете, верно?

— Думаю, что не сообщала, — ответила она.

Теперь лорд Карлайл сосредоточил свое внимание на том, что я спас наследие принцессы;

— Вы знали о том, что Пол Баррел искренне заботился о репутации принцессы Дианы, и о том, чтобы сохранить ее наследие для истории?

— Да.

— Вы знали, что Пол Баррел не хотел, чтобы историю перекраивали, и в итоге леди Диана была выставлена в дурном свете?

— Нет, этого я не знала.

Она держалась до конца. Потом, когда допрос кончился, она прошла мимо, так и не взглянув мне в глаза.

В последний раз я виделся с леди Сарой Маккоркодейл спустя полгода после вынужденного увольнения из Мемориального фонда. Она шла по Вестминстерскому мосту, и мы обменялись парой фраз. Но по-хорошему после той встречи с ней и Энтони Джулиусом в баре возле Саутгемптон-роу, мы в первый раз встретились только в Олд-Бейли.

Давая в суде показания, она была, как всегда, уверена в себе, что характерно для аристократов. Я не сводил с нее глаз, в надежде, что она заметит мой взгляд. Вот уже второй Спенсер собирался свидетельствовать против меня.

Из всей семьи принцесса ближе всех была с леди Сарой. Диана часто говорила, что ей нравится ее чувство юмора. Именно поэтому принцесса часто брала ее в качестве придворной дамы в зарубежные поездки. После смерти Дианы мы с леди Сарой стали надежными союзниками. Я вспомнил, как она вложила мне в руку запонки, как она отдала Марии платье от Версаче, как она перевела на мой счет 50 000 фунтов из того, что им с матерью оставила принцесса, в знак благодарности за мою преданность. Может быть, у меня с ее сестрой были под конец слишком теплые отношения, и я слишком часто пускался в воспоминания о ней. Впрочем, сейчас, слушая ее, я думал только об одном: «Как наши отношения с леди Сарой могли дойти до такого?»